— Не выдержал, — виновато объяснил он. — Разве это жизнь, сидеть у стены, поджав под себя ноги, и думать о телевизоре? Мне показалось, я умер.
— Я сам еще раньше не выдержал, — утешил друга Ахиллес. — И почти умер. Просто я включать его не могу.
— Как странно, — задумался Гамлет. — А ведь я его как купил, в первый вечер как посмотрел, так потом два месяца вообще включать не хотелось! И ничего, не умер.
— Это потому, что у тебя коротушки не было, — объяснил Ахиллес. — Пока у меня была логика здорова, я тоже телевизор смотреть не мог.
— Но ведь это значит, — Гамлет торжественно вскинул манипулятор, — что, как только мы излечимся, он нам снова будет не нужен! А ведь мы излечимся! Поэтому можем сейчас же от него избавиться!
— Логично! — обрадовался Ахиллес.
* * *
Телевизор был установлен когда-то специально обученными наладчиками. Это были хмурые немногословные роботы. Старший — с выпуклыми высокоточными окулярами и ярким зеленым огоньком между ними. А у его помощника головной блок был плотно замотан изолентой. Гамлет в тот день был на заводе и лишь в перерыве подошел к терминалу и поглядел через охранные камеры квартиры, не роются ли они в его кладовке среди инструментов. Хотя, по большому счету, что там было брать? Мастера в кладовке не рылись. Они монтировали динамики. Помощник делал что-то не так, и старший терпеливо ему выговаривал. Гамлет устыдился своих мыслей, больше за мастерами не подглядывал и даже не знал, во сколько они закончили работу и когда ушли, захлопнув дверь. Проще говоря, как ставят и снимают телевизоры, Гамлет никогда сам не видел. Он представлял себе принцип в общих чертах, но довольно смутно.
— В ларьках все скупают, — объяснял Ахиллес, потирая манипуляторы. — Проверено. В ларек его и отнесем.
Для начала Гамлет принес из подсобки стамеску и выкорчевал из стен динамики долбиканального звука, которые оказались навеки туда вклеены «жидкими заклепками». Получилось неаккуратно, но в целом динамики почти не пострадали. Хуже было со шнурами — Гамлет и Ахиллес выдергивали их из стен вместе на счет «три-четыре» и перестарались: порвали. Да и комната приобрела разрушенный вид. Но это сейчас было не важно. Осталось самое главное: снять с потолка проекционную матрицу. И это оказалось сложнее, чем предполагал Гамлет.
Во-первых, до потолка он не дотягивался. Во-вторых, понятия не имел, на чем там крепится эта громадная плита из темного стекла, откуда струятся к полу миллионы лазерных лучей, создавая объемное изображение. Гамлет взобрался на плечи Ахиллесу и внимательно обследовал края плиты, забранные тонкой серебристой рамкой.
— На клею сидит, — гудел под ним Ахиллес, — клянусь аккумулятором, на клею!
Гамлет тем временем аккуратно сковырнул наклейку «Sharp» и обнаружил под ней головку здоровенного черного болта. Сколько он ни пытался повернуть его фалангой манипулятора, болт оставался неподвижен.
— Дай мне! Слышь, говорю! — топтался и нервничал Ахиллес. — Дай погляжу! Я ж спец по болтам, ну!
Гамлет нехотя спустился на пол, а Ахиллес проворно залез ему на плечи.
— Что хотят, то и творят, — пробормотал он сверху. — Что хотят, то и творят…
— Чего там? — не выдержал Гамлет.
— Никогда таких болтов не видал, — объяснил Ахиллес. — Обычно ж болты какие бывают? — Он назидательно поднял манипулятор и принялся загибать фаланги: — Болты бывают христианские, языческие и иудейские. Христианские — у них, значит, крест посередине, под крестовую отвертку. Языческие — у них прорезь. Под старую, значит, плоскую отвертку. А иудейские — у тех ямка шестиконечная. Хитрые они. Под иудейскую, значит, отвертку.
Ахиллес замолчал.
— Ну? — нетерпеливо дернулся Гамлет. — И чего?
— А того, — объяснил Ахиллес, — что тут болт не христианский, не языческий и не иудейский даже. Прорезь у него треугольником, — Ахиллес неуклюже помахал манипуляторами, изображая треугольник, — это где ж такую отвертку взять?
— Эх ты, чугунина, — огорчился Гамлет. — Это и без тебя было понятно, что треугольником. Слазь, теперь я полезу!
Он взял стамеску, залез на плечи Ахиллесу, примерился, воткнул с размаху и рванул. Болт хрустнул и выпал из гнезда.
— И чего теперь? — задумался Гамлет.
На всякий случай он распростер манипуляторы, поддерживая плиту, если бы та вдруг вздумала падать. Но плита не падала.
— Дай поглядеть, — снова заныл Ахиллес.
— Да погоди ты, — отмахнулся Гамлет, прислушиваясь. — Боюсь я, это был какой-то не совсем обычный болт…
Вдруг раздался треск, словно в усилитель вставили разъем динамиков, и плита сама собой осветилась тусклым зеленоватым светом. И послышался голос — громкий, но глухой, замогильный. Шел он из самой плиты, и это было странно — ведь динамики телевизора лежали, оторванные, на полу.
— Ясно теперь? — глухо рявкнула плита таким тоном, будто продолжала давнюю беседу, и закончила издевательски: — А то начинает мне тут: не хватит памяти, не хватит памяти…
— Ух ты! — восхищенно произнес Ахиллес. — Вот техника!
— А вы, вообще, кто? Кто вас сюда звал? — немедленно отозвалась плита.
Гамлет изумленно посмотрел вниз на Ахиллеса, тот развел манипуляторами и помотал головным блоком.
— Вы новенькие, что ли? Я ж не вижу ничего отсюда! Пусть уберут посторонних!
— Меня зовут Гамлет. А это мой друг, Ахиллес. А вы кто?
— Я?! — рявкнула плита. — Да я Пигмалион!
— Мы думали, вы телевизор, — смущенно признался Ахиллес.
— Вы что, коротнутые?! — взревел Пигмалион.
— Вообще-то пока да, — признался Гамлет. — Но очень надеемся скоро излечиться!
Плита фыркнула с невыразимым отвращением.
— Дожили! На завод Камеяма уже принимают больных роботов?!
Гамлет и Ахиллес снова недоуменно переглянулись.
— Ладно, хватит! — громогласно рявкнул Пигмалион. — Вы меня вынимать отсюда собираетесь?
— Вообще-то мы именно это и собирались сделать, — осторожно объяснил Гамлет. — Вы не подскажете, как вас лучше отсюда вынуть?
Ответом была тишина.
— Вы меня слышите? — поинтересовался Гамлет.
— Да заткнитесь вы! — ответила плита глухо и раздраженно. — Сейчас последний раз протестирую, и выхожу. Тут, кажется, что-то со звуком случилось, пока мы болтали…
Гамлет и Ахиллес переглянулись и принялись терпеливо ждать. Плита вспыхнула раз, другой, под ней замелькали лазерные лучи.
— Кто там в зоне стоит? — проорала плита. — Уберите!
Ахиллес с сидящим на плечах Гамлетом послушно отошел к стенке.
В воздухе под плитой появлялись и исчезали круги, ромбы и полосы настроечной 3D-таблицы.
— Ну вот, — сообщила плита с отвращением, — звук отвалился, все каналы, кроме баса. Чипы не битые — похоже, с проводами что-то. Остальное в норме. Монохром по синему слегка косит, но в пределах. А вот колонок не чую. Где колонки?
— Вообще-то, — признался Гамлет, — мы колонки уже отключили.
— А, — лениво произнесла плита. — Ну и правильно. Так бы сразу и сказали. Вытаскивайте меня отсюда!
— А посоветуйте, как вас отсюда вытащить? — аккуратно спросил Гамлет. — А то мы не умеем.
— Стоп! — рявкнула плита. — Мне надоело. Кто пустил в лабораторию больных коротнутых практикантов? Пошли оба вон! И где Кагуцути?
— Кто? — удивился Ахиллес.
— Кагуцути! Кончайте надо мной издева… — взревел Пигмалион, но вдруг осекся.
Молчал он, казалось, целую вечность. А когда заговорил, тон у него был другой — взволнованный и жалобный.
— А мы что, разве не на заводе? — спросил он тихо.
— Мы у меня дома, — тоже тихо ответил Гамлет.
— И давно? — несчастным голосом спросил Пигмалион.
— Месяца три, — аккуратно сообщил Гамлет.
— Месяца… три? — повторил Пигмалион упавшим шепотом. — Вы только что отвинтили черный болт? — не то спросил, не то сообщил он.
— Извините, — виновато ответил Гамлет. — А что это был за болт?
И тут плита над головой оглушительно разрыдалась. Это было ужасно. Тяжелые глухие всхлипы сотрясали дом. Казалось, вся стеклянная панель вместе с потолком тясется и извивается.
— Как они могли… — глухо доносилось сквозь рыдания. — Такое со мной… С кем угодно… Но не со мной же… Кагуцути… Мерзавец… В опилки сотру…
Рыдания продолжались долго — то нарастая, то переходя в невнятное бормотание. Гамлет и Ахиллес не знали, что делать. Наконец всхлипы стали понемногу затихать.
— Простите, — Гамлет аккуратно постучал рукояткой стамески по стеклу, — а если мы завинтим этот проклятый болт обратно, все исправится?
— Исправится?! — взревела плита. — Да я Пигмалион! Я трехметрового роста с шестью манипуляторами! Я один из лучших электронщиков мира! Кагуцути мне в прокладки не годится! Это ведь я! Я задумал попросить выскочку Кагуцути, чтобы он закачал свое сознание внутрь новой модели телевизора, типа протестировать изнутри! А пока он будет тестировать систему, хотел снять бэкап. Чтобы потом закачивать этот бэкап в каждый экземпляр телевизора заодно с прошивкой! Это же дешевле, чем держать бригады наладчиков! Каждая копия Кагуцути оживет внутри каждого телевизора на время проверки, все протестирует, ничего не подозревая, как в первый раз, затем мы наглухо закоротим его сознание черным болтом-фиксатором, и он навсегда отрубится, так ничего и не поняв! Но не меня же! Кагуцути! Не меня… Миллионы меня… — Плита снова всхлипнула и затряслась. — А он уперся, когда я его к стенду подвел! Говорит, не помещусь я внутри, очень там памяти мало! Я ему: тебя что, коротнуло? Там памяти море в новой модели! А он мне: покажи первым, Пигмалион-сан, как туда залезть. Я, говорит, робот маленький, разум у меня маленький, как нэцкэ, а у тебя, Пигмалион-сан, большой разум, как Фудзияма. Если тебе места хватит, то следующим я полезу. И я… — плита снова всхлипнула, — и я… дура-а-а-ак…
