Ознакомительная версия.
Если его хорошенько прижмут, и даже растянут и разобьют, он всегда сможет утверждать, что это означало: "Наконец! Это блестящая возможность доблестно погибнуть во славу Ома, единственного истинного Бога, который Растопчет Неправедных Железными Копытами!”. Погоды это не сделает: свидетельские показания ничего не меняют для попавших на нижние уровни, где обвинение приобретает силу доказательства, но это может, наконец, оставить у одного-двух инквизиторов ощущение, что они могли и не быть правы. — Да, Церковь была куда менее военизирована в прошлом веке. — ответил Драна, оглядывая пустыню, — Многое связано с мирскими проблемами империи. Формулировка. Без малейшей бреши, куда мог бы быть вставлен разъединитель костей. — Был крестовый поход на Ходгсонитов, сухо перечислил Фрайят, — и Покорение Мельхиоритов. И Выявление лжепророка Зебы. И Исправление Ашелян. И Очищение… — Но все это только политика. — сказал Драна. — Гм… Да, конечно, ты прав. — И разумеется ни один не может сомневаться в целесообразности войны во имя распространения Культа и Славы Великого Бога. — Нет. Никто не может сомневаться в этом. — сказал Фрайят, не раз обходивший поля боя на следующий день после славной победы, когда представляется широкая возможность увидеть, что эта победа означает. Омнианцам было запрещено использовать все виды наркотиков. В подобные времена, когда не осмеливаешься сомкнуть глаз от страха перед своими снами, придерживаться такого запрета весьма сложно. — Разве не Великой Бог провозгласил через Пророка Аввея, что нет более почетной и великой жертвы, чем пожертвовать жизнью во имя Бога?
— Да, это его слова. — сказал Фрайят. Он не смел напомнить, что Аввей был епископом в Цитадели пятьдесят лет, прежде чем Великий Бог Избрал его. К нему никогда не заявлялись с мечами вопящие недруги. Он никогда не смотрел в глаза тех, кто желал бы увидеть его мертвым . Нет, конечно он смотрел в них все время, ведь в Церкви существует своя собственная политика, но по крайней мере, они не держали в это время оного орудия за нужный конец. — Погибнуть во славе во имя своей веры — великое дело. — Драна произнес это, словно считывая с пространственной доски объявлений. — Так нас учат пророки. — жалобно сказал Фрайят. Он знал, что пути Великого Бога неисповедимы. Несомненно, Он избирает своих пророков, но выглядит это так, словно Он сам нуждается в помощи. Возможно, он слишком занят, чтобы выбрать кого-то для Себя. Уж слишком много было встреч, кивков и обмена любезностями даже во время службы в Главном Святилище. Конечно, юного Ворбиса окружало что-то вроде ореола — как легко перескочить с одной мысли на другую. Этот человек был отмечен судьбой. — Крошечная часть Фрайята, та, что большую часть жизни провела в палатках, была много раз ранена и побывала в самом пекле схваток, где с одинаковой легкостью можно оказаться убитым как врагом, так и союзником, прибавила: "Или по крайней мере чем-то”. Это была та его часть, что должна будет провести все вечности во всех преисподнях, но в этом у нее уже было много практического опыта. — Вы знаете, что я много путешествовал в молодости? — сказал он. — Я слышал ваши рассказы, самые интересные из них относились к вашим путешествиям по языческим краям. — тактично сказал Драна, — Часто упоминались колокольца. — Я рассказывал вам когда-нибудь о Коричневых Островах — Где-то у самого края мира. — сказал Драна, — Помню. Где хлеб растет на деревьях и юные женщины находят маленькие белые шарики в раковинах. Они ныряют за ними без единой нитки на теле… — Я помню еще кое-что. — сказал Фрайят. Это было одинокое воспоминание из нездешних мест, где нет ничего, лишь кустарник под пурпурным небом, — Море там неспокойное. Волны там поднимаются куда большие, чем на Кольцевом Море, понимаете, и люди уплывают за них на рыбалку. На странных деревянных досках. И когда они хотят вернуться на берег, они ждут волны, а потом… они встают во весь рост на волне, и она везет их весь путь до самой отмели. — Мне больше нравится история о молодых ныряющих женщинах. — сказал Драна. — Иногда бывают очень большие волны. — сказал Фрайят, игнорируя эту реплику, — Ничто не могло бы их остановить. Но если удастся оседлать волну, то не утонешь. Вот, что я понял. Драна заметил блеск его глаз. — Ах, — сказал он кивая, какая благодать, что Великий Бог поставил на пути нашем такие поучительные примеры. — Вся штука в том, чтобы научиться определять силу волны, сказал Фрайят, и оседлать ее. — А что случается с теми, кто не может?
— Они тонут. Часто. Некоторые волны слишком велики. — Я понял, такова природа волн. . Орел по-прежнему кружил. Если он и понял что-нибудь, то ничем этого не выдавал. — Полезно иметь это ввиду. — сказал Драна с внезапным весельем. — Если когда-нибудь очутишься в землях язычников. — Конечно.
* * *
С молельных башенок вверх и вниз вдоль контуров Цитадели дьяконы бубнили дневные обязанности. Брута должен был быть на уроке. Но преподователи-священники не были к нему слишком строги. В конце концов, благодаря усилиям своей бабушки он знал наизусть каждую Книгу Семикнижия и все молитвы и псалмы. Скорее всего, они предполагали, что где-то ему было найдено применение. Делать нечто полезное, чего никто другой делать не хотел. Для вида Брута мотыжил фасольные грядки. Великий Бог Ом, в настоящее время маленький Бог Ом, грыз салатный лист. Всю свою жизнь, думал Брута, — я думал, что Великий Бог Ом, — не слишком уверенно, он сделал знак святых рогов, — это э… огромная великолепная борода в небесах, или иногда, когда он снисходит в мир, он подобен огромному быку или льву, или… Словом, чему-то большому. На что можно смотреть снизу вверх. Так или иначе, это не черепаха. Я очень стараюсь, но это не черепаха. И слушать, как он говорит об авторах Семикнижия как о… Так, словно это были всего-навсего сумасшедшие старикан… это похоже на сон. В джунглях брутиного подсознания появились и начали расправлять крылышки бабочки сомнений, не подозревающие, что о подобных вещах говорится в теории хаоса… — Сейчас я чувствую себя куда лучше. — сказала черепаха, — Лучше, чем все последние месяцы. — Месяцы? — сказал Брута, — А как давно ты… болен?
Черепаха поставила лапу на лист. — Какое сегодня число?
— Десятое грюня. — Да? А какого года?
— Э… Воображаемой Змеи. Что ты имеешь ввиду “какого года ”?
— Тогда… три года. сказала черепаха, — Это хороший салат. И это Я говорю. В холмах салата недостать. Немного подорожника, куст-другой колючек. Пусть здесь будет еще один лист. Брута сорвались с ближайшего стебля. “Что за чудеса”, подумал он: еще один лист уже был. — Ты собирался стать быком? сказал он. — Я открыл глаза… мой глаз… и оказался черепахой. — Почему?
— Откуда мне знать? Я не знаю! соврала черепаха. — Но ты… Ты же всеведающий. — сказал Брута. — Это не значит, что я знаю все. — сказала черепаха. Брута закусил губу. — Гм… Да. Значит. — Ты уверен?
— Да. — По-моему, это всемогущий. — Нет. Это когда ты всесилен. И ты действительно все можешь. Так сказано в Книге Оссори, который был одним из Величайших Пророков, сам знаешь. Надеюсь. — добавил Брута. — Кто сказал ему, что я всемогущий?
— Ты. — Не я. — Ну, он сказал, что ты. — Я даже не помню никого по имени Оссори. пробормотала черепаха. — Ты говорил с ним в пустыне. — сказал Брута, — Ты должен помнить. Тот, который был восьми футов высотой? С очень длинной бородой? С большой палкой? С нимбом святых рогов, сияющим вокруг головы? — Он заколебался. Но он видел статуи и святые иконы. Они не могли лгать. — Никогда не встречал никого подобного. — сказал маленький Бог Ом. — Возможно, он был чуточку пониже. — уступил Брута. — Оссори… Оссори… Нет. Может я… — Он сказал, что ты говорил с ним из огненного столпа. — А… этот Оссори. — сказала черепаха, — Да, столб пламени, верно. — И ты продиктовал ему Книгу Оссори, сказал Брута, в которую входят Указания, Пути, Запреты и Наставления. Всего сто девяносто три главы. — Не думаю, чтобы я столько понаговорил. — с сомнением сказал Ом, я положительно помнил бы про сто девяносто три главы. — Тогда, что же ты сказал ему?
— Насколько я помню, это звучало: “Эй, посмотри, что я могу!” Брута уставился на Ома. Тот, насколько это вообще применимо к черепахам, выглядел смущенным. — Даже боги любят поразвлечься. — сказал он. — Сотни тысяч людей всю свою жизнь живут в соответствии с Запретам и Наставлениями! прорычал Брута. — Да? Я им не запрещаю. — сказал Ом. — Но если не ты их продиктовал, то кто же?
— Не спрашивай об этом меня. Я — не всезнающий!
Брута был в бешенстве. — А Пророк Аввей? Я надеюсь, кто-нибудь удосужился продиктовать ему Кодексы, а?
— Но не я… — Но они начертаны на свинцовых плитах десятифутовой высоты!
— Да, и это, конечно, должен был сделать я, да? У меня всегда под рукой тонны свинцовых плит, на случай если я встречу кого-нибудь в пустыне, да?
Ознакомительная версия.
