– Лиса?
– Хочу домой.
Оборот, как всегда, произошел быстро. Ну и лисьи реакции не подкачали. Рейвар едва успел вскинуть арбалет, когда я вскочила на стену. Стрела прошла очень близко, но он всего лишь предупреждал. Только здесь меня ждала худшая участь, чем просто смерть. Так что прыжок я сделала спокойно.
Если лисе даны крылья, значит, это для чего-то нужно. И пусть полет больше походит на медленное падение. Там меня никто не ждет, но там свобода. Эфемерная, обманчивая. Там чужой мир, не мои правила. Там неизвестность.
Но там нет другого напоминания о предательстве, кроме меня самой.
Почему, когда ты беседуешь с Богом, это называется молитвой, а когда Бог с тобой – шизофренией?
Из рассуждений пациента некоей больницы
– Ой, лисичка! Бабуля, иди скорей сюда!
– Отойди от нее, Васятка. Вдруг бешеная. Потыкай-ка моей клюкой – живая? Вот мамка твоя обрадуется воротнику.
– Я те потыкаю! – возмутилась я такому обращению и даже открыла глаз.
Малец, уже тянущий ко мне палку, закричал и спрятался за бабкину юбку. Старушка же пошамкала губами и недовольно заключила:
– Живая.
Разумеется. Такую заразу, как я, непросто пришибить. Только… ой, кажется, я себе что-то сломала!
Боль безжалостно порвала мягкое покрывало сна, заставив открыть глаза и закричать. Отступала же она медленно, лениво. Будь моя воля – пинками бы погнала… но она это, похоже, знала и только дразнилась.
– Выпей, полегчает.
Сказали негромко и, не дожидаясь реакции, влили мне в пасть что-то кислое и тягучее, как кисель.
– Давай попробуем еще раз, только ты крыло-то расслабь.
Наверное, самое странное для человека – это ощущение, что тебя дергают за хвост. Ведь хвоста у человека отродясь не было. Когда подобное «повезло» испытать мне, в первый момент в адрес неких ушастиков полетели жуткие возмущения на грани «после такого надо жениться», а уж потом я прислушалась к своему организму и неведомым доселе ощущениям. В целях эксперимента даже пришлось заставить ошарашенного Рейвара повторить действие. Не то что я извращенка какая, но больно любопытно. Чем-то похоже на ощущение, возникающее, когда дергают за ногу, только в данном случае проходящее через все тело, все же хвост – это продолжение позвоночника.
Но вот дерганье за крылья уже не заказывали!
И нечего так обиженно сверкать на меня глазками. Дергают тут. Чуть все перья не выдернули вместе с костями.
Нет, понимаю, что мне сустав вправляли, но больно ведь!
Так что покусание конечностей молодой девицы, считаю, частично обоснованным. Хотя мне стыдно… наверное.
Девушка ругнулась себе под нос, а потом испуганно покосилась в сторону:
– Простите, настоятельница.
– Промой рану, слюна хвисы ядовита. А я пока этой займусь. – Ко мне подошла женщина лет сорока и сунула под нос деревяшку: – На-ка, закуси.
Еще один рывок… и деревяшка раскрошилась мелкими щепками, которые пришлось тут же сплевывать, чтобы не задохнуться.
– Вот и все. Остальное мы вроде уже обработали. – Меня погладили между ушами. – Лежи теперь, отдыхай.
– Где я? – Любопытство прорезалось первым.
– В храме богини-матери. Тебя деревенские принесли.
– Ну да, это многое объясняет. Сильно я упа… полетала?
Падение плохо запомнилось. Все произошло так быстро, а закончилось так больно. Оба крыла вывихнула, лапу сломала. Но страх перед замком и его обитателями оказался столь велик, что поначалу я этого даже не заметила, желая только одного – оказаться как можно дальше от этого места.
Интересно, и куда же я убежала?
– Жить будешь. Через пару дней даже бегать начнешь, если меня станешь слушаться. Я Олта, настоятельница храма.
– Лисавета… чудо с перьями, – представилась я.
Женщина улыбнулась. На вид ей было лет сорок, лицо серое, уставшее, на дне глаз тоска, а вот руки молодые. Волосы у нее красивые, пшеничные, по плечам рассыпаны, сдерживаемые только широкой лентой поперек лба. Ростом невысокая, даже я, наверное, повыше буду, худая и хрупкая.
– Как же ты так сподобилась… полетать? Чуть совсем без крыльев не осталась. Такие травмы долго заживают, и еще неизвестно, сможешь ли летать дальше.
– Не до крыльев было, шкуру бы сохранить целой! – Я села на деревянном столе и огляделась. Похоже, комнатка активно использовалась как медицинский кабинет. Вон на полочках какие-то баночки лубковые да бутыли из темного стекла. А на столике сложенные стопкой полотенца и медный тазик. За моей спиной к стене прикручена перекладина. Странно!
– Что, ты тут еще ни разу не была? Ну да, по виду совсем молоденькая. Хотя с нынешними нравами…
– Где не была? – Ой, неужто к таксидермистам попала?
– Не была, значит, еще будешь. Это родильная комната. А ты давай слезай со скамьи, от шерсти отмывать замучаемся.
Олта, хоть и прикидывалась строгой, помогла мне слезть и даже посоветовала, как лапу держать, чтобы ходить не больно было. За дверью оказался коридорчик.
– Тут у нас кухня, тут кельи прислужниц, сюда ходить не вздумай, – наставляла меня женщина.
– А что там? – принюхалась я.
Из-за закрытой двери ощутимо тянуло сыростью и квашеной капусткой. Рот сразу наполнился слюной, намекая, что желудок тоже скоро присоединится к требованию банальному, но важному – пожрать.
– Вот любопытная! Никак за это тебе крылышки-то подрезали? Чего скуксилась? Ладно, не буду спрашивать, захочешь – сама расскажешь. А это и есть наш храм, – распахнула Олта передо мной двери.
– Ох!
Пока я была в дальних, жилых комнатах храма, даже не осознавала, куда, собственно, попала, зато сейчас восхищенно прижала уши и довольно некультурно раззявила пасть. Главная зала казалась просто огромной. С высокого аркообразного потолка спускались, образуя своеобразный шатер, изумрудные отрезы ткани, в этой обстановке больше напоминающие ленты. Да и все стены оказались драпированы шелком, скользким и блестящим, – словно роскошный наряд на бежевом теле камня. Обстановка дополнялась многочисленными вазами с цветами и круглыми медными гравированными бляшками, развешанными на цепях между белыми, в красную жилку колоннами.
Но истинным украшением храма был вовсе не его праздничный яркий наряд, а белая статуя, установленная в нефе. Она изображала красивую пышнотелую женщину с округлым выпирающим животиком, волосы ее блестели позолотой, глаза сияли голубыми самоцветами, а коралловые губы ласково улыбались. Наверняка сама статуя выполнена в виде обнаженной фигуры, раз одета в настоящее платье, вышитое диковинными орнаментами. На шее, руках и даже на босых ногах надето множество украшений, от деревянных бус до драгоценных колье. Такие же висели и на специальных чугунных подставках, увенчанных казанами с другими украшениями типа браслетов или серег. Прекрасная богиня держала чашу, похожую на перевернутый щит, в которой полыхал огонь, бросавший живые тени на лицо и глаза скульптуры.
– Зачем столько? – посмотрела я на настоятельницу.
– Это традиция. Как только женщине становится известно о зачатии, муж покупает ей всевозможные украшения, желательно звенящие, – усмехнулась она. – Беременная носит их, пока не разродится. Именно по звону младенец узнает свою мать. После совершения ритуала мать отдает все украшения богине, оставляя ребенку лишь одно: дочке – для приданого, сыну – для подарка невесте.
– А что за ритуал? – спросила я, меж тем сунув нос в один из напольных кувшинов. Звук голоса исказился настолько, что я испуганно взвизгнула и подпрыгнула, наступив на больную лапу.
– Вон видишь алтарь?
Шагах в десяти слева от статуи действительно стояла широкая каменюка, от которой едва ощутимо тянуло кровью. Ой, что они тут с детьми делают?
– Чего перепугалась? Туда младенчиков кладут и родовик, что после рождения выходит. Затем последок в угоду богине отдают. – Олта кивнула на горящую чашу, – он свое уже сделал. Эх, правда, кто-то слух пустил, а мы теперь мучаемся – что не декада, то происшествие. Да супружники тут дитя пытаются зачать, – пояснила она с усталым вздохом. – Говорят, если не сразу, то вскоре обязательно богиня им пошлет ребеночка. Охальники! Мы сюда младенчиков, а они безобразничают!
У настоятельницы было такое серьезное, оскорбленное лицо, что я даже хихикать не стала, просто пробормотала:
– Значит, действует. Рано или поздно.
Пока я обнюхивала статую, в двери храма постучали. Почти в тот же момент из хозяйственной части храма выскочила девушка, прежде вправлявшая мне крыло:
– Настоятельница, там… там люди маркграфа. С этими псами мерзкими.
