–Папа, мама так переживала, где ты был?!
Катерина развернулась и влепила дочери пощечину:
–Не кричи на отца! Он работает не покладая рук; подумаешь, один раз напился!
Потрясенная дочь схватилась за щеку; слезы брызнули из темнеющих глаз. Степан заворочался на стуле:
–Правильно, не хрен…– Он сглотнул, пытаясь сдержать рвоту.– Дрянь маленькая, ишь какую морду отъела на папиных харчах…
Женя выбежала на улицу. Ночь накинула ей на плечи холодный плед. Фонари поливали асфальт электрической кислотой. Тонкий лед сковал края луж. Пелена черных туч надвинулась на сырую землю, как брошенное кем-то вскользь проклятье. Женя обняла себя за плечи; ее колотило. Она ждала, что за ней погонятся и вернут домой, но за ней не гнались. Облезлая кошка перешла ей дорогу и скрылась в кустах сирени. Сейчас я дойду до конца квартала и вернусь обратно, подумала Женя. Ей стало всё равно: пусть папа и мама не любят ее, плевать. Она проживет жизнь в одиночестве. Многие так живут; иона сумеет. Холод забирался под джинсы и тонкий свитерок. Теперь в моем сердце поселится вечная мерзлота, подумала Женя. Иногда она любила думать красиво; вообще же думать она не любила, предпочитая чувствовать, как все девочки ее возраста. Вот и конец квартала. Женя решила пройти еще один квартал, чтоб замерзнуть посильнее. Может, тогда ее, озябшую, шмыгающую носом, наконец, пожалеют. Она перешагнула трамвайные рельсы, блеснувшие отраженным электрическим светом, и свернула в темный переулок. Весной здесь было красиво, цвела вишня, а у обочины росли одуванчики. Октябрь превратил переулок в мрачное место. Под ногами хлюпала грязь. Фонари не горели. В окнах отражался слабый небесный свет.
За низким забором детского садика в кустах кто-то шуршал. Девочка подумала, что это бездомная собака, и подошла посмотреть. В душе Женя надеялась, что собака укусит ее за ногу, и она вернется домой бледная, истекающая кровью. Родители поймут, как были не правы, что обижали бедную девочку, обнимут ее крепко-крепко и напоят горячим чаем. Фигура в кустах выглядела побольше собаки. Женя позвала: эй! Фигура поднялась. Женя спросила: что вы тут делаете? Она уже жалела, что позвала фигуру. Фигура молчала. Женя сказала: извините, что помешала. Фигура подступила к ней. Женя пошла прочь. Она услышала за спиной шаги и побежала. Сначала ей было страшно; потом она споткнулась, упала, и страх ушел. Она лежала на холодной земле и думала, что нет большой разницы, умрет она здесь или медленно угаснет в одиночестве среди родных. Кто-то потрогал ее за плечо. Женя ничего не сказала, только съежилась и приготовилась. Сначала ей было больно. А потом – нет.
Когда к Ермоловым пришли из полиции, Степан как раз блевал в туалете, размышляя о сосущей пустоте, которая образовалась на месте его сердца. Катерина стояла молчаливая, с притихшим младенцем на руках. Степан взял себя в руки и больше не блевал. Когда полицейские ушли, он обнял Катерину и рассказал ей правду. Что у него давно нет работы. Что он ей врал. Что он пропил почти все сбережения. Что ему жаль. Он ждал, что жена заплачет и скажет, что, конечно, прощает его; они пройдут через это жизненное испытание вместе. Но она ничего не сказала. Он опустился перед молчащей женой на колени и исступленно гладил ей ноги. Его маленький сын смотрел на него сверху и сосал пальчик. Я найду новую работу, обещал Степан. Поставлю на ноги сына. Сберегу вас. Катерина ушла в спальню – собираться. Младенец молчал. После исчезновения сестры он больше не кричал; ни разу.
–Я сделаю так, что мы снова будем счастливы,– сказал Степан.– Верь мне!
В тот же вечер Степан проиграл остатки сбережений в очко. У него было предчувствие, что он выиграет по-крупному, но он проиграл всё до копейки. Обессилев от неудач, Степан поехал к маме. Мама помогла сыну раздеться, накормила и уложила в постель. Степан жаловался, что в семье его не понимают, жена злая и именно из-за нее пропала дочка. Всё плохо. Он старается изо всех сил, чтоб увидеть лучик света, но никто его не поддерживает. Мама гладила Степана по голове. Ее старые глаза плохо видели, а думать она почти разучилась; знала только, что к ней вернулся сын, которого она воспитывала в одиночестве, и он нуждается в ее помощи. Утром позвонила Катерина. Она попросила Степана вернуться домой: слишком много дел им предстоит, и она не в состоянии разобраться с ними сама. Степан завопил: я никогда не вернусь туда, где меня не любят, слышишь? Он швырнул трубку на пол, прыгнул в постель и залез под одеяло с головой. Он лежал, спрятавшись под одеялом, и тихонько спал. Из-за туч выглянуло солнце. Полоса света упала на постель и нагрела ее. Было тепло и уютно лежать, зная, что мама приготовит тебе поесть и сварит кофе, принесет тапочки, погладит по голове и не скажет ничего против: можно просто лежать и спать, лежать и спать, и ничего не делать. И вот он лежит и спит, лежит и спит, лежит и спит и больше ничего не делает. К стеклу прилип желтый тополиный лист, края листа трепещут на ветру как крылышки моли, а Степан храпит во сне, и такое чувство, что этот человек никогда уже не проснется.
Глава десятая
Меньшов любил рассказывать коллегам историю, как он, будучи студентом университета путей сообщения, спас девушку от изнасилования. Никто ему не верил. Меньшов и сам себе не верил, потому что это была одна сплошная выдумка, если не считать пары деталей. Но он всё равно рассказывал, украшая историю всё новыми подробностями. И хоть коллеги не верили Меньшову, им восхищались, а некая замужняя женщина из бухгалтерии тайно по нему томилась. Самые предприимчивые коллеги, сообразив, что байка Меньшова имеет успех, тоже начали выдумывать себе подвиги: кто-то набил морду наглому гаишнику, кто-то вынул из петли друга, кто-то здоровался за руку с президентом или, наоборот, смело плюнул президенту в лицо. Этими историями восхищались, но не так сильно, как историей Меньшова. Меньшов, как основатель традиции рассказывать байки, задирал нос. Вскоре ему надоело слушать о чужих подвигах, и он начал критиковать их за явную недостоверность. Коллеги Меньшова замолкали на полуслове. Кто-то порывался сказать: но ведь твоя история тоже ложь! В ответ на это Меньшов презрительно кривил губы и уходил, не говоря ни слова. За глаза он называл последователей эпигонами, хоть и не знал точно, что это слово означает. Коллеги, задавленные чужим авторитетом, перестали рассказывать о своих подвигах. Для упрощения единственной реальной историей признали байку Меньшова.
На самом деле Меньшов не спасал девушку от изнасилования. Однажды вечером в состоянии алкогольного опьянения он возвращался домой по темному переулку и услышал за углом возню, а потом молодой женский голос позвал на помощь. Меньшов подумал, что девушке надо помочь, но вместо этого ускорил шаг и вскоре оказался на хорошо освещенной улице. Этот случай поразил Меньшова: раньше он считал, что незамедлительно кинется на помощь даме, попавшей в беду. А теперь выходило, что Меньшов трус. Меньшову не нравилось считать себя трусом: он стал нервным и озлобленным, на всех кидался. Со временем ему надоело на всех кидаться, и он выдумал историю о спасении несчастной девушки. Нельзя сказать, что он сам в нее поверил, но, по крайней мере, ему стало легче на сердце. К тому же не было достоверно известно, что девушку на самом деле изнасиловали; может, она звала на помощь, чтоб привлечь к себе внимание. Меньшов знал людей, которые выдумывали себе несчастья ради привлечения внимания; возможно, девушка, звавшая на помощь, как раз из таких.
Девушку на самом деле не изнасиловали, а пырнули ножом в живот, потому что она не хотела отдавать грабителю сумочку. Грабитель когда-то был примерным семьянином, но потом фирма, в которой он работал, обанкротилась, и грабитель не смог более выплачивать ипотеку. Жена грабителя, узнав, что ее муж не в состоянии платить по счетам, после долгих терзаний разлюбила его и с тех пор не могла без содрогания смотреть в бескровное лицо «этого безработного», как она его называла. В один из вечеров, когда на ужин были «анаком» и кипяченая вода, она заявила мужу, что жалость унижает, а она давно не чувствует к нему любви, только жалость, и поэтому оставляет наедине с жестокой судьбой. На следующее утро она переехала к маме, которая встретила ее со словами «Ну я же тебе говорила». Будущий же грабитель пытался найти работу, но, увидев в темном переулке богато одетую девушку, решил вместо этого забрать у нее сумочку. Грабитель был тщедушный мужчина, а жертва ограбления попалась крепкая: она хорошенько приложила грабителя сумочкой по голове. Оглушенный грабитель достал нож. С резаной раной на животе девушка не смогла более сопротивляться. Грабитель забрал сумку и побежал прочь. Грабитель был интеллигентным человеком: он очень переживал за совершенный поступок. Ему не хватило выдержки добраться до подходящего укрытия, чтоб вдали от посторонних глаз проверить содержимое сумочки, и он раскрыл сумочку прямо на мосту. Внутри он нашел пустую косметичку, помаду, связку ключей и кошелек, в котором лежало три рубля. Пораженный находкой, грабитель прыгнул с моста в реку, желая умереть, но выжил и выплыл на берег возле дамбы. Он безумно хохотал и комкал в руках косметичку. Дальнейшая его судьба неизвестна. Девушка тоже выжила, но после удара ножом предпочитала ни с кем не разговаривать и вышла замуж за такого же молчаливого человека, как она. Девушку звали Людочка. Она работала секретарем при Меньшове. Слыша в очередной раз байку шефа, она замирала и молча поглаживала через платье шрам на животе. Меньшов тоже любил себя поглаживать, поэтому относился к действиям Людочки без особого удивления. В целом вид поглаживающей себя женщины возбуждал в нем странные чувства. Он не подозревал, что Людочка – та самая девушка, а если б и подозревал,– ему было всё равно.
