жить тебе хорошо за нас всех сразу — за маму, за папу и за старшую сестричку. Что Дар тебе мой передался и не в младенчестве открылся, это хорошо. И что под тобою он, а не ты под ним, тоже хорошо. И что деньги мои до тебя в целости дошли, тоже хорошо.
Отец улыбается…
Деньги
— В 90-м время мутное было, я все в доллары вложил, вот и не сгорели. Где взял? Взял вот, не украл, не боись, принесли. Ещё в Ташлинске. Еврей один московский, представился Гершензоном Ильёй Захаровичем, заготовителем. В гостинице «Урал» жил. Дельце он мне предложил. Не здесь, а в Израиле, вернее, в Палестине.
Отец продолжает, вспоминая:
— Походить по Рамалле часик, когда там заседание их парламента будет. И все бы там померли тогда, факт. Я вроде как и согласился, чего мне те арабы. А деньги нужны были, уезжать из Ташлинска. Всё чин-по-чину, еврей аванс принёс. А сам потом возьми и помри в гостинице. Лез под диван и прихватило. Сердце! Нет, это не я его. А может и я, кто знает. Значит злоумышлял он против меня. Поэтому и был истреблён. А как иначе? У меня так — злоумышляющего истреби! А деньги так и остались. Такая вот с ними история.
Квартира
— Ещё я тогда в Москве квартиру купил на твоё имя, — продолжает отец, — Как знал, что когда ты вырастешь, в Москву потянешься. Хорошая такая квартира, большая, профессорская, 350 квадратных метров. А раньше, до революции, барин в ней жил с семьёй и челядью. Всё сохранилось в лучшем виде. Не разгромили — камин, паркет, печи, то-сё. Адрес: Большой Трёхсвятительский переулок, дом 1, квартира на 3-м этаже. Легко запомнить, Святителей — трое, этаж — третий.
Отец делает паузу…
— Хотел до кучи особнячок купить напротив, да тогда их ещё не продавали. Переулочек тот тихий, короткий, на Покровский бульвар выходит. До твоего совершеннолетия я её американцам сдал, фирме риэлтерской. Найдёшь их, они только своих, иностранцев в Москве селят. Арендную плату они по договору на твой валютный счёт складывают, проверь его. Ну и порядок блюдут, официальную квартплату вносят. Всё от твоего имени. Так что, владей. А там решай сам, что с ней делать. Твоя она теперь, сыночек. От меня и мамочки твоей, тебе на совершеннолетие.
И я рыдаю! Вот и сбылось моё глупое детское мечтание — собственная квартира внутри Бульварного кольца! Да как просто, подарок родителей.
Отец молчит, ждёт когда я отрыдаюсь, а потом говорит:
— Работать на государство, Вася, это пустое. Деньги у тебя теперь есть. Но сотрудничать с государством нужно, а то взорвут как меня.
И отец начинает мелькать и растворяться в воздухе.
— Я так рад, что мы свиделись, Васенька. Но пора мне уже, сынок! Ты приходи почаще, я почитай каждый день теперь здесь тебя высматривать буду. Мне ещё много чего тебе нужно важного и полезного рассказать. Ну пока, сыночек, береги себя, Вася-Василёк!
— Папка! А если мы здесь дом построим, для тебя. Спроси там, разрешат тебе жить в нем⁈ Ну есть же замки с приведениями.
Но отца уже нет, исчез аггел рукотворный и разнузданый!
Квартира
Конец февраля 2010 года.
Москва.
Квартира в Трёхсвятительском переулке потрясает воображение. Всё старинное и всё в идеальном состоянии. Крупный дубовый паркет сияет, соревнуясь по яркости и красоте сияния с медяшками печной и оконной фурнитуры, дверными ручками и смесителем в огромной чугунной эмалированной ванне на кованых ножках. Даже газовая печь на огромной кухне старинная. Вместе с массивной ручной кофемолкой и медными турками разной величины. Естественно тоже сияющими. Из современного на кухне есть только огромный американский двухкамерный холодильник, небольшой телевизор на стене и панель кондиционера над дверью. Впрочем, такие же панели висят над всеми дверями в квартире.
В большом, около шестидесяти квадратных метров зале-гостиной, сразу бросаются в глаза две доминанты. Большой резной мраморный камин, уже заправленный берёзовыми дровами. Зажигай и грейся, любуясь пламенем. И антикварный малый концертный рояль Becker, сделанный под заказ в 1898 году в Санкт-Петербурге. Особая клавиатура — слоновая кость. Цвет — чёрный глянец, серебро паталь и патина. Настройка и звучание — идеальное. И даже пуф к этому роялю оригинальный, только перетянутый.
Всего в квартире 8 комнат. В столовой стоит ореховый столовый гарнитур на двенадцать персон, в шкафах — столовое серебро, хрусталь и фарфор. В спальне — спальный гарнитур, в кабинете — кабинетный. В книжных шкафах есть книги. Много иностранных. Две детских — для мальчика и для девочки. Гостевая спальня и небольшая комната для постоянно живущей в квартире домохозяйки.
Это пожилая, но довольно крепкая женщина — Аграфена Пименовна Степанова, живущая в этой квартире всю свою сознательную жизнь, как ещё девчонкой пришла из деревни в город. Сначала она служила в семье того профессора-математика, у которого в конце 1991 года не торгуясь купил на моё имя квартиру в состоянии «как есть», вместе с домохозяйкой, Ким Сергеевич Волошин. После чего профессор убыл на ПМЖ в Израиль. А затем здесь подолгу жили несколько американских и французских семей с детьми, которые без звука платили Аграфене Пименовне зарплату и давали деньги на продукты и на хозяйство. И до сих пор шлют ей открытки и зовут к себе жить. А когда ей тяжело одной всё убрать и вымыть, особенно после гостей, она вызывает профессиональную клининговую фирму и те наводят в квартире идеальный порядок.
Всё это мне рассказывает сама Аграфена Пименовна, показывая мне мою квартиру. Менеджер американской риэлтерской компании уже ушёл. Видимо заливать своё горе виски. Ибо, внезапное горе в моём лице не согласилось на посулы значительно увеличить арендную плату, и не пожалело его, что ему вырвут гениталии за облом семьи из Бостона, уже через неделю прибывающую на жительство именно в эту квартиру, которую семья однозначно выбрала из большого ряда ей предлагаемых.
Генерал
С вокзала я не поехал в общежитие спецфакультета АВР и не стал звонить дяде Толе сразу, а позвонил, когда уже утряс по своей квартире все формальности и пригласил его на разговор именно сюда, назвав адрес. Генерал человек чрезвычайно чуткий, поэтому при всей своей занятости приехал довольно быстро. Если бы я его не
