принято жить, как сам выбрал. А я никогда так не жила! Так что могу тебе дать?
— Сейчас мне нужна ты, какая есть, — мягко улыбнулся Рикхард, — и я умею не только брать, но и одаривать. Скоро ты это поймешь, Дана.
В это Дане прежде было труднее поверить, чем в то, что хранители леса и неупокоенные души могут показываться людям. Мужчина бывает любящим и щедрым, простую невзрачную девушку можно бескорыстно полюбить, — все это сказки для холеных городских барышень, знающих жизнь только по романам и картинам. Но она больше не верила никаким чтимым с детства заповедям, а Рикхарду — верила. И снова покорно подставила ему губы, почувствовала язык, что неожиданно показалось очень приятным. Погладив его по шее и плечам, осторожно проведя ладонью под рубашкой, она невольно покраснела от волнения и восторга перед собственной грешностью.
— О, да в этом омуте еще какие черти водятся! — лукаво улыбнулся Рикхард. — Уже сама готова меня укусить! Но если все-таки боишься, не смотри лишний раз, просто чувствуй. Все не так страшно, как видится поначалу, а лес уже засыпает и не станет вмешиваться.
Дана не пыталась противиться, понимая, что назад пути отрезаны, и лишь вздрагивала, когда его губы касались ее шеи, плеч и груди, впитывали их молодой вкус, запоминали мягкость кожи. Лес вдруг стал еще более огромным, и ей показалось, что она не смотрит в небо, а стремительно летит вниз, в пропасть. Вместо брачного ложа — его куртка поверх сухой земли, вместо покровов — только его горячее тело, опирающееся на стальные мышцы рук, его бледная кожа, которую Дана, уже не стыдясь, покрывала жадными поцелуями. Увлекшись, она не сразу поняла, откуда взялась резкая боль, почему стало так горячо, а в глазах Рикхарда мелькнула заботливая тревога.
— Не бойся, хорошая моя, так часто бывает, — сказал он, бережно погладив ее по щеке. — Но это благостная боль, без которой не испытать свободы и счастья. И не верь никому, кто вздумает тебя упрекнуть.
Дана подалась к нему и стала благодарно целовать его щеки и шею, затем осмелела и запустила пальцы в волосы. Тянула его к себе, испивала теплое дыхание, таяла от растекающейся по нутру лавы. Удовольствие пробивалось сквозь боль, как цветок через колючую сорную траву, и наконец захлестнуло с головой. На пару мгновений Дана совсем забылась, провалилась в густой мрак без видений и образов, и очнулась лишь когда Рикхард напоследок поцеловал ее в губы. Его волосы были мокры, кожа сияла от пота, на лице читалась усталость вкупе с безмерно искренним, первобытным удовлетворением. Дана потерлась о его щеку и блаженно подумала, что этот терпкий запах надолго останется на ней.
— Как же ты прекрасна, — промолвил он, поцеловав ее в плечо. — Ты всегда была такой, но теперь расцвела каждым лепестком.
— Спасибо, — ответила Дана, чувствуя, как ее одолевает смущение. Вдруг почувствовав сильный жар в животе, она вздрогнула от неожиданной и страшной мысли.
— Ох черт! А если я забеременею? Рикко, я же совсем к этому не готова, да и тебе вряд ли нужно…
— Поверь, ничего дурного не случится, — отозвался Рикхард, сел рядом с ней и снова начал целовать в щеки, мочки ушей и шею. Поначалу мужская беспечность задела Дану, она нахмурилась, но тут же растаяла от тепла его губ. Только сейчас она заметила, что Рикхард так и не снял свой странный амулет, и невольно присмотрелась к нему. По кругу он был испещрен крохотными знаками, но Дане они пока ни о чем не говорили.
— Отпусти меня наконец, — проворчала она с притворным недовольством, — иначе я так и не успокоюсь. Стыд-то какой: растеклась как свечка, посреди парка, похожего на дикую чащу, и с потрохами отдалась малознакомому парню!
— Верно, стыд, — подмигнул Рикхард, — я и вижу по твоей довольной улыбке! Думаю, у кошки в твоем детстве была такая же мордочка, когда она объедалась кашей.
— Вот же наглец! — заявила Дана и шутливо замахнулась на него. — Ладно, Рикко, я не истеричка, из-за клочка кожи и нескольких капель крови страдать не стану. Но все-таки мне хочется знать, почему ты это сделал? Потешить плоть уж наверное мог и в городе, там всегда водятся умелые и податливые девушки…
Рикхард успел накинуть куртку поверх рубахи и пригладить волосы. Он сел рядом с ней наземь, сорвал травинку и задумчиво произнес:
— Потому что ты мне нравишься, Дана. Ты мудрая, сердечная, нежная девушка, в которой дремлют бездонные запасы страсти, и не скрою, мне было приятно первому их распробовать. Но они ведь на этом не иссякли, и дальше мы оба сможем друг друга питать. Правда, я пока ничего не могу тебе обещать, потому что мы даже не знаем, наступит ли новый день или мир канет во тьму. Надеюсь, ты не обижаешься?
— Да что ты! Я тебе благодарна, — тихо сказала Дана и прижалась щекой к его плечу. Они еще посидели в тишине, которую нарушал лишь треск сучьев и птичьи переливы. Затем Рикхард поднялся и протянул ей руку.
— Знаешь, Дана, сейчас я хотел бы вернуться в гостиницу и продолжить начатое, а другие дела подождут до завтра. Ты не слишком ошеломлена моей дерзостью?
Дана вообразила, как разносятся слухи в таких городах, как Усвагорск, а тем более в поселках, и чем пахнет подобная слава. Но ей ли, одинокой, уже не юной колдунье с душевными недугами, этого бояться? Скромность для нее давно уже была не ценной добродетелью, а тягостной печатью неприкаянности и невидимости. А испытать сладость любви с красивым, умным, надежным мужчиной — за такое не презирают, а завидуют, даже если сами не желают в это верить. Поэтому она сдержанно улыбнулась и ответила:
— Пойдем, Рикко, только знай, что постель у меня односпальная…
— Это неважно: мы же сейчас не спать собираемся, — улыбнулся Рикхард и сжал ее прохладную ладонь.
Они не заметили, как пронеслись минуты и часы: хозяева и прислуга по просьбе Рикхарда их не беспокоили. И даже не провожали Дану презрительными взглядами и смешками, или же она этого просто не заметила.
И что скрывать, наслаждаться друг другом на чистой постели оказалось удобнее, чем на земле, обдуваемой северными ветрами. Хотя Дана знала, что сохранит память именно об этой дикой лесной страсти. Но пока неожиданная радость продолжалась, в горячих поцелуях Рикхарда, в бережных касаниях, в тепле его тела, теперь таком знакомом и родном. Тела ее первого мужчины… Она уже не боялась сама его ласкать, изучать мужественное
