Он услышал, как рядом кто-то пробежал: краем глаза уловил скользнувшую тень. Наверное, это его хвост. Хотя алкоголь и притуманил ему мозги, он почувствовал какую-то тревогу, но не мог понять, откуда она исходит. Он шел дальше: состояние тревоги не оставляло его.
Пройдя еще несколько ярдов, он заметил, что смех за его спиной прекратился. Он оглянулся через плечо, ожидая увидеть мальчика и его клиента в объятиях. Но они исчезли: наверное, скользнули в одну из аллей — заключить в темноте свой контракт. Где-то совсем рядом собака завыла по-волчьи. Баллард обернулся и оглядел пустынную улицу, надеясь понять, в чем дело. Какой бы гул ни поднимался в его голове, и как бы ни чесалась кожа на ладонях, тревога была ненадуманной. Что-то происходило с этой улицей, несмотря на внешнюю безобидность: она скрывала Ужас.
До ярких огней Курфюрстендамм оставалось не более трех минут ходьбы, но он решил не оставлять тайну неразгаданной. Он повернулся и медленно пошел назад. Вой собаки прекратился; в тишине раздавался только звук его шагов.
Дойдя до поворота на аллею, он остановился и начал вглядываться в темноту. Ни в окнах, ни в подъездах света не было. Казалось, ничто живое не могло существовать в этой тьме. Оставив первую аллею, он направился ко второй. Воздух наполнился каким-то острым зловонием, которое усилилось, когда он дошел до угла аллеи. От этого запаха гул в его голове усилился, угрожая перерасти в громовые удары.
В конце аллеи замерцал свет, слабый огонек из верхнего окна, и он увидел тело того провинциала, распростертое на земле. Оно было так изуродовано, как будто кто-то пытался вывернуть его наизнанку. Разбросанные повсюду внутренности и производили тот смешанный острый запах.
Балларду не раз приходилось видеть насильственную смерть, и он считал себя привычным к такому зрелищу. Но что-то на этой аллее не давало ему успокоиться. Он почувствовал дрожь в коленках. А потом, из тени, послышал голос юноши.
— Ради бога… — его голос утратил всякий намек на женственность: в нем слышался нечеловеческий ужас.
Баллард шагнул вглубь аллеи. Лишь продвинувшись на несколько ярдов, он увидел и юношу, и причину его слабые стенаний. Юноша бессильно прислонился к стене, стоя посреди мусорной кучи. Блестки и тафта были с него сорваны; он был бледен и беспол. Он, кажется, не заметил Балларда: его взгляд был прикован к чему-то другому, скрытому в тени.
Дрожь в коленях усилилась, когда Баллард проследил за взглядом юноши; он почувствовал, что сейчас начнет стучать зубами. Тем не менее, он двинулся дальше, не столько из-за юноши (он всегда считал героизм пустым делом), но потому что хотел, хотел во что бы то ни стало увидеть, что за человек способен на такое редкостное злодеяние. Взглянуть в глаза этой невиданной дикости казалось ему сейчас главным делом жизни.
Юноша, наконец, заметил его, и пролепетал что-то о помощи, но Баллард его не услышал. Он чувствовал, что на него смотрят другие глаза, и их взгляд разил, как удар. Шум в голове усилился до болевых ощущений и напоминал теперь рокот вертолетных турбин. В считанные секунды боль достигла такой силы, что потемнело в глазах.
Баллард закрыл лицо руками и попятился к стене, смутно осознавая, что убийца покидает свое укрытие (мусорный бак был опрокинут) и собирается скрыться. Он почувствовал, как что-то слегка задело его, и открыл на мгновение глаза: на дорожке он заметил убегающего человека. Тот выглядел как-то странно — спина выгнута крюком, голова непропорционально большая. Баллард крикнул, но злодей не остановился, только задержался, чтобы взглянуть на растерзанное тело, и выскочил на улицу.
Баллард оторвался от стены и выпрямился. Шум в голове немного утих; головокружение прошло.
Сзади послышались всхлипы юноши: — Вы видели? — повторял он. — Вы видели?
— Кто это был? Ты его знаешь?
Юноша смотрел на Балларда, как напуганный олень, расширенными от страха подведенными глазами.
— Кто?.. — переспросил он.
Баллард уже собирался повторить вопрос, но тут раздался визг тормозов, и сразу за ним удар. Оставив мальчишку разбираться со своим потрепанным приданым, Баллард вернулся на улицу. Где-то рядом слышались голоса; он поспешил на звук. Большой грузовик раскорячился поперек тротуара, его фары ярко горели. Водителю помогали выбраться со своего сиденья, тогда как пассажиры — завсегдатаи вечеринок, судя по их одежде и разгоряченным алкоголем лицам — стояли рядом и яростно спорили, как это все случилось. Одна женщина говорила о каком-то животном на дороге, но другой пассажир не соглашался с ней: тело, отброшенное столкновением в кювет, не принадлежало животному.
Баллард почти не разглядел убийцу на аллее, но инстинктивно чувствовал, что это был он. Однако, в нем не было того уродства, которое Баллард, как ему показалось, заметил; просто человек в костюме, видавшем лучшие времена, лежал лицом в луже крови. Полиция уже прибыла, и офицер приказал ему отойти от тела, но он все же взглянул украдкой в лицо умершего. На нем не было и следа неистовства, которое он так ожидал увидеть. Но, тем не менее, ему было от чего удивиться.
В кювете лежал Оделл.
* * *
Полицейским он сказал, что ничего не видел, и поспешил покинуть место событий, пока не было обнаружено происшествие на аллее.
По дороге домой, на каждом шагу у него возникали новые вопросы. И главный среди них: почему они солгали, что Оделл мертв? И что за напасть обуяла человека, если он был способен на такое зверство, свидетелем которого стал Баллард? Он понимал, что не добьется ответа от своих бывших коллег. Единственным, у кого можно было бы попытаться что-то выведать, был Криппс. Он вспомнил их спор насчет Мироненко, и как Криппс толковал о "мерах предосторожности", когда имеешь дело с этим русским. Значит, Стеклянный Глаз знал, что что-то не так, но даже он не смог предугадать всего масштаба несчастья. Убиты два высококлассных агента. Мироненко исчез, видимо, уже мертв. Сам он, если верить Саклингу, тоже не далек от этого. И все началось с Сергея Захаровича Мироненко, неудачника из Берлина. Похоже, его трагедия заразительна.
Баллард решил, что завтра разыщет Саклинга и выжмет из него кое-какую информацию. А пока что его мучат боли в голове и руках, и он хочет спать. Усталость может отразиться на правильности его суждений, а сейчас он нуждался в них, как никогда. Несмотря на слабость, он не мог заснуть час или больше, но и потом сон не принес ему отдыха. Ему снились шепоты, а над ними, нарастая и заглушая их, рокот вертолетов. Дважды он просыпался от ужасных ударов в голове; дважды, пытаясь понять, что говорят ему шепоты, он снова опускал голову на подушку. Проснувшись в третий раз, ему показалось, что от грохота его голова сейчас разломится; он серьезно испугался за свое здоровье. Ослепнув от боли, он сполз с кровати.
— Пожалуйста… — стонал он, как будто кто-то мог сейчас ему помочь.
Из темноты раздался спокойный голос:
— Что тебе нужно?
Он ничего не стал спрашивать, только сказал:
— Сними боль.
— Ты можешь сделать это сам, — сказал голос.
Он прислонился к стене, обхватив руками свою раскалывающуюся на куски голову, со слезами на глазах.
— Я не знаю, как, — сказал он.
— Это сны вызывают боль, — ответил голос, — поэтому ты должен их забыть. Понимаешь? Забудь их, и боль пройдет.
Он понял, но не знал, как это сделать. Он не мог управлять собой во сне. Шепоты приходили к нему, не он к ним. Но голос настаивал:
— Сои вызывает боль, Баллард. Ты должен похоронить его. Похоронить глубоко.
— Похоронить?
— Вообрази это, Баллард. Представь себе это подробно.
Баллард повиновался. Он представил похоронную команду и гроб, и свой сон, лежащий в гробу. Он заставил их копать глубоко, как велел ему голос, чтобы никогда уже не выкопать. Но как только он представил, что гроб опускают в могилу, то услышал, что стенки его затрещали. Сон не хотел быть похороненным, стенки гроба начали разламываться.
— Быстрее! — сказал голос.
Шум моторов достиг уничтожающей силы. Из ноздрей пошла кровь: он чувствовал соль в горле.
— Заканчивай с ним! — визжал голос, перекрывая шум. — Засыпай его!
Баллард заглянул в могилу. Ящик бился от стенки до стенки.
— Засыпай же, черт тебя побери!
Он попытался заставить похоронную команду подчиниться, чтобы они взяли свои лопаты и погребли заживо эту беспокойную штуку, но они не слушались. Вместо этого они, так же как и он сам, смотрели в могилу, как бьется за жизнь содержимое ящика.
— Нет! — вопил голос в бешенстве. — Вы не должны смотреть!
Ящик метался по дну ямы. Его крышка разлеталась в щепки. На мгновение Баллард увидел, как что-то ярко блеснуло между досок.
— Оно убьет тебя! — сказал голос, и как бы в подтверждение этому мощность звукового давления превзошла пределы выносливости, сметая и похоронную команду, и гроб, и все остальное в единой вспышке боли. Вдруг ему показалось, что голос прав, и что он стоит на пороге смерти. Но не сон покушался на его жизнь, а тот страж, которого они выставили между ним и сном; эта череподробильная какофония.
