хрен, до завтра потерпишь. Валентиныч тебе еще и добавит.
Совсем скоро трасса сменилась проселочной дорогой, петляющей промеж пустующих полей. Деревню накрыло мраком, ровным рядком вдоль улицы стояло пятнадцать-двадцать домиков, добрая половина — с высаженными окнами. Крыши обвалились, местный клуб разобрали до фундамента (то ли растащили по участкам, то ли очистили кирпичи от засохшего цемента и продали кому-нибудь по дешевке). Сергей доехал до конца линии, припарковал машину и разрезал фиксатор, державший кисть Антона у потолочной ручки.
— Пошли. Последний шанс тебе даю на исправление. Иначе вырублю, будешь лежать связанный в багажнике.
Сергей подтянулся на заборе, схватил по ту сторону какую-то палку и отворил ею засов калитки. В центре дворика стояла старая колода для колки дров, вокруг нее, словно бездомные у куцего очага, прижимались друг к другу стенками почерневшая изба и два сарая. Сергей постучался в избу, в сенях зажглась лампочка, и через дверь, как сквозь вату, донеслось: «Кто?!»
— Открывай, Людмила! От Валентиныча.
Людмила что-то буркнула и приоткрыла дверь, не снимая цепочки.
— Открывай давай! У нас удостоверений нет, я тебе документ никакой не покажу.
— За дедом пришли? — спросила бабка сквозь дверную щель.
— Не за дедом. Рассказывай, где клиентка наша?
— Ну ладноть… — буркнула бабка, грохнула цепью и появилась в проеме.
«Мерзкая рожа», — подумал Антон и тут же устыдился. Бабка действительно была мерзкой: двойной подбородок украшала бородавка, над губой теснились темные усики, а седые волосы свалялись и оголили старческие проплешины.
— Повтори еще разок, — потребовал Сергей.
— Бродила тут утром вдоль домов. Грязнющая вся! Зойка с третьего дому ей дала какое-то платьишко, покалякали они с ней немного, Зойка-то и разболтала, что нам Женька с поселка продукты возит и берет кого надо в город. Она сразу к клубу и пошла. Зойка обиделась. Ни спасибо, ни до свиданья ей не сказала.
— А чего конкретно спрашивала?
— В город ей надо было. Говорит, срочно. А уж что случилось, знать не знаю.
— Ладно. Понял тебя. Зойка эта спит уже?
— Нет, какое! — Бабка махнула рукой. — Она всеми ночами не спит, в телевизор таращится.
— Как у нее отчество?
— Петровна.
— Хорошо. Бывай, Людмила.
Бабка исподлобья посмотрела сначала на Сергея, затем на Антона.
— Деда не заберете?
— Нет, оставим. Запри калитку.
Бабка, держась трясущейся рукой за угол дома, боком стала спускаться с крыльца.
— Пристегивать будешь? — язвительно спросил Антон в машине, дотронувшись до потолочной ручки.
Сергей на провокацию не повелся. «Девятка» тронулась в сторону клуба. Антон обернулся. Бабка смотрела им вслед. Поймав его взгляд, она тут же хлопнула калиткой.
Дом Зои Петровны чем-то напоминал улей, по черным бревнам из окон сочился желтый свет. На этот раз Сергей оставил Антона в салоне, мотивировав тем, что старуха может испугаться двух незнакомцев. И снова достал фиксатор.
— Да ну ладно уж, не пристегивай… — попросил Антон.
— Хватит! Наигрались в демократию. Тебя не пристегнешь, так ты меня опять поленом приласкаешь. Потерпишь пять минут, не маленький.
К счастью, ждать пришлось и того меньше. Из-за накрывшей деревню темноты рассматривать за окном было абсолютно нечего. Он следил за отблесками оконного света на приборной панели и отсчитывал секунды. На двести третьей Сергей вернулся и довольно хлопнул руками по рулю.
— Короче, она уехала в город вместе с барыгой. Зеленый уазик, «буханка».
— И чего ты радуешься?
— В городе ее пасут на всех точках, где она может появиться. И вообще, город не лес, там найти человека проще простого. Поехали обратно.
* * *
Лес нависал по обе стороны от лобового стекла, и Антон стал клевать носом. Он пытался сосредоточиться на дороге, следил за мелькающими перед капотом выбоинами или крутил головой по сторонам, различал похожие, но все же разные носочки, которые мама натянула ему на ноги в спешке утром, опаздывая на работу. В этих носочках он напоминал себе белого кролика из мультфильма и поэтому весело скакал по комнате, а отец ругался, указывая ему толстым, огрубевшим от разводных ключей и напильников пальцем на разбросанные по ковру фигурки солдатиков. Антон не слушался, и тогда отец вскочил с дивана — толкнул! — и Антон дернулся, открыл глаза. «Блин, какого еще кролика?» — подумал он, понимая, что провалился в сон, но вынырнул, не дал себе заснуть окончательно.
Сосны покачивались на ветру. Сергей ехал в полной тишине, не включал радио и не разговаривал. Антон отвернулся и стал изучать пятнышко на боковом стекле. Интересно, что это — раздавленная мошка или капля грязи? Почему такая плотная и черная? Чем дольше Антон глядел на нее, тем сильнее она росла и вдруг резко скакнула, закрыла собой весь обзор. Отец схватил его под мышки и бросил на диван с криком: «Сейчас ты у меня получишь!» Антон засмеялся, предвкушая возню, но тут же захлебнулся собственным смехом, потому что отец придавил его лицо подушкой к дивану. «Сейчас я… тебя…» — донесся глухой отцовский голос, и Антон не смог вдохнуть, затрепыхался, страх метнулся от пяток прямо в сердечко. Отец давил на подушку всем своим весом, и невозможно было даже повернуть голову, просунуть нос в какую-нибудь щелочку. Антону очень хотелось кричать и плакать, но не получалось открыть рта, подушка залепила и глаза, и нос. Тогда он дернул ногами, что есть мочи дернул ими, пытаясь оттолкнуться от несуществующей земли и взлететь, взлететь над отцом, над подушкой и крикнуть «Папа! Папа, ты чего!!!»
И тут давление ослабло, подушка исчезла. Антон жадно вдохнул, захотел разрыдаться, заорать, но воздух обжег ему легкие. Он увидел, что отец сидит в кресле, смотрит на свое отражение в зеркальной части стенки и тоже дышит — глубоко, медленно, будто выпуская из легких пар. Антон свесил ноги с дивана, но не убежал, не стал звать на помощь деда, дремавшего в соседней комнате, — хоть и понял сразу же, что они не игрались, что сила, с которой отец вдавливал подушку в диван, была настоящей, взрослой. Антон притих и делал вид, что ничего не произошло, но прыгать и скакать ему больше не хотелось. Он не смотрел на отца, он смотрел в отмытое на выходных окно, за которым виднелся незастекленный балкон и облупленная панелька напротив. В этот момент воздух разрезал женский визг. Он вихрем ворвался в комнату, подхватил легкое тельце Антона и швырнул на отмытое стекло. Антон без страха пролетел мимо отца, мимо рассыпанных по ковру пластмассовых рядовых, индейцев и советских партизан. Вихрь шмякнул Антона о стекло, и оно хрустнуло. Антон на лету прикрыл голову руками, понимая, что сейчас стекло разобьется
