Конечно, Хадидже возмутилась. И, конечно же, отказалась наотрез.
Хотя и жалко было терять ценный источник сплетен и услужливого помощника, но она не собиралась рисковать новобретенным положением. Ей вполне хватило прилюдной выволочки за неподобающее поведение, от Халиме-султан полученной, спасибо, повторения урока не надо, Хадидже всегда все хорошо усваивала с первого раза. Еще когда Шветстри была, уже и тогда ей не требовалось повторных назиданий.
И что с того, что никого из них троих тогда так и не наказали, а Кёсем, когда ей нажаловались, только посмеялась. Об этом, кстати, тоже Гиацинт рассказал — и о том, что, отсмеявшись, Кесем тогда сказала, что ее девочки взрослеют и скоро будет пора знакомить их с шахзаде. Так что можно сказать, что тогда все сложилось как нельзя лучше для Хадидже.
Но так тем более не стоило рисковать!
К тому же все знают, что евнухам верить нельзя, они хитры и неблагодарны. Стоит Гиацинту получить желаемое — и он мигом забудет, кто такая Хадидже и как ее зовут, и это в лучшем случае. Так что помощник и источник сплетен будет потерян и в случае согласия Хадидже — только еще и вместе с халатом хасеки. Нет уж. Скоро Гиацинту надоест выклянчивать вожделенный урок, и он отстанет. Обязательно отстанет.
Должен же он понимать слово «нет» — особенно когда это «нет» сказала сама Хадидже!
___________________________________________
ПРИМЕЧАНИЯ
Дом Счастья — часть закрытых павильонов в Саду Тысячи Наслаждений, отведенных для проживания жен и наложниц из старшего гарема.
Чапати — тонкая бездрожжевая лепешка из ржаной. гречневой или кукурузной муки.
Алу-паратхи — картофельная лепешка, может быть с овощной. сырной или даже мясной начинкой.
Лонга — юбка из двух прямоугольных кусков ткани, скрепляемая только пояском на бедрах. как правило, относилась к детской одежде.
Сальвари — свободные штаны с приспущенным поясом на жесткой кокетке, широкие в бедрах. присборенные на икрах и идущие в обтяжку на голенях до щиколоток.
Камиз — верхняя рубаха типа туники, до середины бедра.
Чоли — детская укороченная рубашечка, напоминающая топик, оставляет открытым живот.
Лангот — набедренная повязка, в Индии носили как мужчины, так и женщины.
Чурибара — широкие сверху и сособоренные у щиколоток штаны.
Чиптамаранг — крупный и сладкий мандарин.
Кюджюкбиркус — маленькая птичка.
Шветстри — белая женщина.
Валиде — мать правящего султана.
Шахзаде — сын султана.
Хасеки — любимая жена или наложница султана, мать наследника.
гедзе — та, на которую султан или шахзаде бросил благосклонный взгляд, выделив из прочих, но пока не пригласил переступить порога своей спальни.
икбал — наложница, которую султан один раз почтил своим вниманием и позволил переступить порог своей спальни.
кадине — мать сына султана.
Кёсем — единственная, самая любимая жена или наложница султана.
гедиклис — младшие ученицы в школе наложниц.
калфу — наставницы в школе наложниц.
Кызляр-агасы — старший евнух.
Дар-ас-Саадет — Сад Наслаждений и Цветов, Сад Тысячи Наслаждений, женская часть дворца.
илыклык — первый, “холодный” зал банного отделения, с фонтаном и скамейками для отдыха.
Харарет — горячий банный зал со специальным нагретым массажным столом из цельного камня.
хола — детская одежда, что-то вроде открытой короткой туники.
Море и шустрый цветок
Хадидже, бывшая Кюджюбиркус, бывшая Шветстри Бхатипатчатьхья
— Все спокойно, госпожа!
Хитрую малявку звали Дениз. Пришлось все-таки запомнить. И сначала, имя это услышав, Хадидже подумала, что морем догадливую вертлявую и до чрезвычайности шуструю мелочь назвали в насмешку — а потом заметила ее глаза, спокойные, серо-зеленые, безмятежные… во всяком случае — на поверхности. И поняла, что такой спокойной может быть только очень глубокая вода, дна которой никогда не увидит никто посторонний. Гаремные насмешницы, если таким именем ее наградили именно они и исключительно шутки ради, просчитались — девчонка действительно была похожа на море. И столь же опасна.
А опасных лучше держать поближе.
— Все спят, коридор пуст.
Ее шепот был хорошо слышен в тишине ночи, но вряд ли об этом стоило беспокоиться — учебное крыло западной части дворца словно вымирает с вечера и до рассветного намаза, а уж в эту душную служебную каморку под самой плоской крышей и днем-то редко кто заглядывал. И если внимания особо бдительных старших евнухов не привлекла возня, тихие разговоры и перемежающиеся хихиканьем шлепки и вздохи в пустом крыле — тихий шепот Дениз их не потревожит тем более. О младших же евнухах, что любили устраиваться на ночлег в прохладных пустых коридорах, можно вообще не беспокоиться — о них должен был побеспокоиться Гиацинт.
И, судя по тому, что ни в одном из темных проходов, по которым маленькая компания пробирались по стеночке, чуть ли не на ощупь (светильников по понятным причинам зажигать не стали), они ни разу не споткнулись о спящего в неположенном месте мальчишку — Гиацинт действительно об этом побеспокоился. Вряд ли ему удалось разогнать их далеко, мальчишки любопытны, но хорошо уже и то, что хотя бы под ногами никто не путался. Интересно, сколько глаз сейчас наблюдает за Дениз и Хадидже из неосвещенных углов в этом кажущемся совершенно пустым крыле?
— Можно идти, госпожа!
Хадидже поднялась с верхней ступеньки, на которой сидела, ожидая, пока доберутся до спальных помещений остальные члены ее маленькой партии, и пошла следом за Дениз. Она не спешила и не боялась кого-нибудь встретить — особенно теперь, когда все следы преступно неподобающего поведения уничтожены, а соучастники благополучно добрались до своих тюфяков. Мальчишки мешать не будут — они заинтересованы сохранить все в тайне ничуть не меньше Гиацинта, им тоже хочется овладеть тайной массажа, дающего власть над чужими удовольствиями (а если так подумать, то что есть избавление от боли, как не один из самых приятных видов наслаждения?). Вероятность же встретить кого-нибудь постороннего именно в этом крыле и ночью вряд ли вообще стоило принимать в расчет.
Но даже если и попадется навстречу кто из высокостатусных полуночников, имеющих право задавать вопросы, даже если и начнет расспрашивать — ничего он не выяснит и не докажет. Какой массаж, о чем вы? Какие уроки? Да кто вам сказал? Им, наверное, приснилось что неподобающее после слишком обильного ужина, вот и все. Просто ночь очень душная, не спалось, решила прогуляться. А что не одна — ну так не может же икбал сама таскать за собою подушечку для сиденья, вот и пришлось разбудить гедиклис, вдруг захочется посидеть у фонтана. А каменная скамья остывает быстро, даже самой душной ночью, на ней не стоит сидеть той, что вынашивает наследника шахзаде Османа…
Да-да, вот именно так она бы и ответила, ненавязчиво поставив вопрошающего на место. И даже расстроилась чуточку, когда оказалось некому отвечать. Не на ком сорвать самой себе непонятное раздражение.
Хотя с другой стороны — чего же тут непонятного? Все тут понятно. Вот сегодня, к примеру, почему Хадидже занимается вовсе неподобающим ей делом вместо того, чтобы делить ложе с Османом? Да потому, что ложе с Османом делит Мейлишах.
С одной стороны все вроде бы и правильно — Хадидже уже понесла, уже обеспечила себе будущий статус кадине, а Мейлишах пока еще просто полуикбал-полухасеки, ни то, ни се, то ли вполне себе халяльная рыба, то ли совсем нехаляльная ветчина. Ей важнее, и умом Хадидже это понимает, сама же старалась, так чего же теперь жаловаться, чего возмущаться тем, что старалась слишком усердно и твои старания достигли ушей богини и увенчались успехом? Умом Хадидже это все понимает. да...
