Аязгул смотрел в стреляющие молниями глаза Тансылу и не знал, как охладить ее пыл. Потому он молчал и ждал, когда она сама успокоится. А девушка говорила, звонко выкрикивая слова, отчего даже кони, пасущиеся неподалеку, повернули головы, навострив чуткие уши.
— «Твой сын станет властителем степи, а может быть и всего мира, он создаст новое племя, он поведет его за собой…»
— Сын, Тансылу, не дочь, — перебил Аязгул.
Тансылу осеклась. Она знала, что отец ждал рождения сына. И когда ему вынесли ее, то он ничего не сказал, а развернулся и ушел в степь, погруженный в свои думы. Это произошло на рассвете нового дня, когда трава только поднялась из земли, и кочевье жило еще на зимних стоянках. С тех пор пятнадцать раз повторилось время пробуждения земли, а Тансылу стала одной из лучших наездниц своего племени. Отец полюбил ее, когда она впервые дошла до него и со смехом, прозвучавшим песней жаворонка, протянула к нему ручонки.
Старый Таргитай научил дочь всему, чему учат мальчиков — скакать на коне, как ветер, стрелять из лука, рубить мечом. Но Тансылу, несмотря на смелость воина, оставалась женщиной. Как Таргитаю не было жаль расставаться с дочерью, которая грела его сердце, как когда-то сын, первенец, погибший от стрелы гарганов — людей, ведущих свой род от ворона, но время пришло. И он нашел ей достойного мужа. Смелого воина, богатого наследника племени, с которым Таргитай не раз пересекался в поисках новых пастбищ для своих табунов.
Тансылу развернулась и пошла к коню. Аязгул последовал за ней. Они уселись на траву рядом с конями. Когда молчали люди, говорила степь. Где-то высоко-высоко пел жаворонок — маленькая невзрачная птаха с задиристым хохолком на головке. Ветер шептался с травой, оставляя ее на время и с яростью накидываясь на вздумавшие передохнуть кусты перекати-поля. Жуки, черепахи, ящерки — все ползли по своим делам, выполняя незаменимую роль в гармонии природы, создавшей такое многообразие живых существ.
— Мне мама рассказывала, что в той стране, откуда она родом, верят, что в каждом существе есть дух. Его называют «ла». Смотри, — Тансылу подняла камушек, — и в нем тоже есть дух, как в тебе! — она кинула камень подальше и растянулась на земле, закинув руки за голову.
Аязгул сделал вид, что не понял вызова девушки, и улегся рядом, облокотившись на руку и с тоской вглядываясь в лицо Тансылу. Тонкая кожа ее век подрагивала, прикрывая глаза, а на щеках все еще горел румянец от быстрой езды.
— Аязгул, расскажи сказку, ту, про Тенгри и Умай.
— Я столько раз рассказывал ее тебе…
— Еще расскажи, как Тенгри увидел Умай, как она поразила его в самое сердце.
Аязгул тоже вытянулся во весь рост, положил руки под голову. Старше Тансылу на пять весен, он был стройным и быстрым, как архар. Но в отличие от девушки, его волосы были цвета спелого колоса, а глаза отражали небо. Семья Аязгула еще до его рождения примкнула к племени Таргитая. У них было всего десяток овец, три лошади и шатер. Они пришли оттуда, куда уходит солнце в поисках новых пастбища для своего небольшого стада и спокойной жизни для себя. Люди Таргитая быстро оценили умение отца Аязгула стрелять без промаха, разбираться в следах диких зверей, чем он заслужил уважение к себе и достойное право называться членом племени. Сын пошел по стопам отца. Лучше него не было охотника не только в их племени, но и в соседних.
Рассматривая плывущие облака в синем небе и, подражая акыну, Аязгул певуче начал рассказ.
— Давным-давно, когда на Земле первые люди заселили степь, Великий Тенгри превратился в ворона и спустился с небес, чтобы посмотреть, как живут люди. Он летал с места на место, наблюдая, как они пасут овец, как готовят еду, как шьют одежду. У одной юрты Тенгри увидел прекрасную золотоволосую девушку. Ее красота поразила его и, забыв об осторожности, он подлетел так близко, что та девушка, а звали ее Умай, заметила его. Красивое оперение ворона понравилось ей и так захотелось Умай сделать ожерелье из его черных, отливающих синевой, перьев, что она достала маленький лук, натянула тетиву и пустила стрелу. Стрела пронзила Тенгри в самое сердце. Он понял, что теперь все небеса будут для него пустыми, если там с ним не будет этой девушки. Он принял образ человека, и Умай, лишь раз взглянув на прекрасного юношу, отдала ему свое сердце. Тенгри сделал ее бессмертной, но, став женой Великого Повелителя Небес, Умай не забыла о земле, и стала помогать женщинам и детям.
Аязгул замолчал. Молчала и Тансылу. Безграничное синее небо шатром укрыло их. Солнце склонилось к горизонту, теплые краски разбавили синеву яркими полосами, которые росли на глазах, и вскоре все небо запылало желтыми и красными языками, а багровое солнце шаром село на краю степи, тоже окрасившейся в цвета вечерней зари.
— Ты проводишь меня к мужу? — тихо спросила Тансылу.
— Нет. Я уйду.
— Куда?
— Туда, где заканчивается степь и за быстрой водой поднимаются камни, по которым можно подняться в жилище Тенгри…
Горькая тень опустилась на лицо Тансылу.
— Будешь охотиться…
— Да, и вернусь, когда стрела твоего мужа уже поразит тебя.
Тансылу рассмеялась, сбросив маску сожаления; повернулась на бок, без тени стеснения рассматривая красивое лицо Аязгула.
— Ты перепутал! Это моя стрела поразит его сердце, как стрела Умай сердце Тенгри.
Аязгул легко прикоснулся к волосам Тансылу. Провел по ним ладонью, отдернул руку.
— Глупенькая ты. Что тебе сказала мать о муже?
— Чтобы я его слушалась во всем.
Аязгул сжал губы, отвернулся.
— Правильно сказала. Слушайся.
Черногривый неожиданно заржал, словно почуяв недалеко кобылу. Конь Аязгула поддержал его. Юноша поднялся.
— Пора. Идем, не хочу бросать тень на тебя. Идем в стойбище. Пора.
Стук в дверь и тревожный голос матери, словно принесенные ветром издалека, рассеяли сон. Сима проворно вскочила с кровати и, подбежав к двери, потянула ее на себя. Дверь легко открылась.
— Мам, ты что? — Сима смотрела на мать сквозь пелену сна. Густеющий сумрак весенней степи еще плыл перед глазами, а в ушах сквозь свист ветра слышался голос Аязгула: «Тансылу…»
— Ты зачем дверь закрыла? — в глазах матери трепетал страх. — Стучу, стучу, а ты даже не отвечаешь.
— Я не закрывала дверь…
Валя прошла в комнату, беспокойно оглядывая ее. Все как всегда. Письменный стол у окна, стопка книг на нем, одна раскрыта. Видно, дочь читала ее… Кровать примята.
— Спала?
— Сморило что-то. И сон такой красивый приснился… — Сима улыбнулась.
— Опять степь, девочка?
— Да, мам, красивая девочка и парень с ней, и кони. Степь такая, как тогда, когда мы с папой ездили в Казахстан. Ковыль, сайгаки… Так красиво было. Сайгаки курлычат, как журавли. Хотелось бы еще увидеть и услышать. У них нос такой мягкий, длинный…
— Увидишь еще.
Валя снова оглядела комнату. Большая печка-контрамарка в углу темнела черным боком. На стене колыхались тени от веток айланта, верхушка которого качалась перед окном. Все это тревожило. Валя никак не могла забыть облако молочного цвета, скользнувшее за ними из подвала в тот памятный день, когда Симочка еще совсем маленькой девочкой оказалась в нем. С тех пор каждый следующий день вечером, именно в такой час, оно появлялось, то из-под шифоньера, то из-за печки. Сима пугалась, плакала, бормотала что-то словно в забытьи. Тогда Валя пошла в церковь, набрала святой воды, купила свечей и, читая молитвы, которые могла вспомнить, освятила всю квартиру.
Не сразу, но день ото дня появляясь все реже, «подвальный» призрак исчез. Валя решила, что помогли молитвы. Может быть, кто знает?! Но с тех пор дочери стали сниться красивые сны о девочке, живущей в степи.
— Скоро отец придет, идем стол накрывать, ужинать будем.
Валя ушла на кухню, откуда вкусно пахло жареным мясом, только что нарезанными огурцами, чесноком и укропом.
Сима сняла джинсы, не спеша стянула майку; накинув халатик, подошла к зеркалу. В отражении за своей спиной ей показался белый призрак. Он колыхался у письменно стола, словно посматривая в раскрытую книгу. Силуэт призрака дрожал от ветерка, легкими порывами влетающего в распахнутое настежь окно.
Сима обернулась. Но… ничего не увидела. Комнату наполняли вечерние сумерки, в такое время даже воздух становится особенным — волнующим, пробуждающим фантазии.
— Опять привиделось…
Застегнув халатик, Сима подошла к письменному столу. Закрыла монографию Колесниченко и только хотела положить книгу в стопку, как ее внимание привлекла брошюра, лежащая сверху. Название гласило: «Археологические памятники Казахстана». Сима взяла брошюру, повертела в руках, открыла на первой же попавшейся странице и увидела черно-белую фотографию кургана, часть которого была раскопана. Рядом с этой фотографией было еще несколько. Сима включила настольную лампу, присела на стул. На фото оказались находки, обнаруженные археологами в древнем захоронении и среди них золотые доспехи воина.
