это поверить. Или не хотела. Я ободряюще улыбнулся.
— Ничего особенного. Все очень просто. Поговорим об этом позже.
* * *
День прошел сказочно. После «Паутины» мы гуляли в парке. Смеялись, шутили, фотографировались на найденный у Маринича Polaroid. Карточки из аппарата вылезали блеклые, не в фокусе. Но девчонки были довольны.
Я тоже был счастлив. Сегодня мне невольно удалось окунуться в собственную молодость. Радостную, полную надежд. Раствориться в ней с головой. Это было потрясающее чувство.
Ближе к вечеру я повел всю компанию в видеосалон. Там показывали «Птичку на проводе» с Мэлом Гибсоном и Голди Хоун. Фильм чудесный, бесконечно трогательный в своей наивности. Такой, какой и был нужен романтичным девушкам начала девяностых. На меня смотрели с восторгом, а я чувствовал себя феей крестной. Эдаким добрым волшебником.
Лишь Влад качал головой и временами впадал в задумчивость. После фильма он отвел меня в сторону, взял за пуговицу и сказал:
— Помнишь, ты обещал?
Я помнил. Я хотел и боялся этого разговора. Я сам себе пообещал быть честным. Парень это заслужил.
— Помню, — сказал я. — И от своих слов не отказываюсь.
Он кивнул.
Почти в полночь мы развезли девчонок по домам и поехали ко мне. Странно, но я уже считал дом Олега Маринича своим. И меня это ничуть не смущало.
Замок капризничал, открываться никак не хотел. Я упрямо звенел ключами, сражаясь с непослушной дверью. Влад с любопытством оглядывался вокруг. Наконец, констатировал удовлетворенно:
— Крутой у тебя дом.
Я пожал плечами, потом подумал: «Чего уж там!» и добавил:
— Тачка тоже неплохая.
— Это верно.
Влад не спорил, он лишь высказывал вслух свои наблюдения. И сказанное им мне не нравилось, потому как звучало отнюдь не обнадеживающе.
— Знать бы еще откуда столько бабла.
— Не знаю. — Ответил я. — Но очень надеюсь, что мне все это богатство не выйдет боком.
— Тебе? — Парень многозначительно захмыкал.
У меня чуть не вырвалось: «Молчи лучше, пророк хренов!» Но в этот момент замок поддался на уговоры, ключ повернулся, и мы смогли зайти внутрь.
Выключатель искали в четыре руки, возя ладонями по стенам. Нашли у самой двери, в нетипичном для этого времени месте — в метре от пола. Влад пробурчал пару фраз, подлежащих цензуре, четко обозначил «в» и «на», скинул кроссовки, огляделся и прошлепал на кухню. Там сразу запалил чайник.
Я, чтобы собраться с мыслями, пошел переодеваться. Как-будто пошел. Вместо этого, сел на кровать, уставился в темное окно. В голове билась назойливая мысль: «Что говорить? Что можно рассказать, а чего не стоит? Как вообще рассказывать о таких вещах? Это не Вика, которая заранее была в курсе дел. Здесь все сложнее. Черт!»
С кухни донеслось ехидное:
— Серый? Ты чего там затихарился? Иди сюда, не укушу!
Влад плотоядно заржал. Я буркнул себе под нос:
— Паразит…
По-быстрому скинул джинсы и джемпер, натянут вполне приличные штаны от спортивного костюма и отправился на допрос.
— Садись туда. — Мне ткнули пальцем на стул возле окна. — И начинай.
Перед глазами у меня маячила его напряженная спина. Слышался звон посуды, журчание воды. Влад разливал по чашкам чай, молча, предоставив мне право первого слова. И мне стало стыдно за собственное малодушие. Я спросил:
— С чего начинать?
Он обернулся, хмыкнул:
— Как с чего? С начала.
Я снова глянул в окно. Там по шоссе, светя огнями, проезжали запоздалые машины. Им не было до нас никакого дела. Большой человеческий муравейник готовился отойти ко сну.
— Так что? — Подстегнул меня Влад.
Я повторил:
— С начала… Давай тогда знакомиться. Меня зовут Олег.
Он обернулся, водрузил на стол чашки, мельком покосился на холодильник. Спросил:
— Сейчас Олег. А раньше? Как тебя папа с мамой назвали?
Я усмехнулся.
— Не поверишь. Так и назвали — Олег. Ковалев Олег Александрович. 1962 года рождения. Появился на свет и жил в этом городе.
Я ткнул пальцем за окно.
— Практически Викин сосед. Она меня с детства знает. Мы у них во дворе собирались с ребятами и играли на гитаре.
Влад присвистнул:
— Ого! И ты ее тоже помнил?
— Нет. Откуда? Она же мелкая совсем была. А взрослую ее я не встречал. Уехал я отсюда. В другой город уехал.
— Ага.
Он задумчиво потер переносицу. Опять покосился на холодильник. Спросил почти жалобно:
— Слушай, в этом доме есть чего пожрать? А то в животе… — Влад погладил ладонью свое выступающее брюшко, добавил с обожанием: — Вот Верочка меня всегда кормит!
Я заржал. Рожа у него была умильная донельзя. Совсем как у кота из Шрека.
— Оно и видно, что кормит. Полгода не виделись, а ты уже вон какое брюхо наел!
— И ничего не брюхо! — Притворно возмутился Влад. — То трудовая мозоль. Так что насчет заморить червячка?
— Сам глянь. Я не знаю, есть тут что или нет. Еще не успел посмотреть.
Он с готовностью распахнул урчащий «Минск», засунул голову внутрь. Скоро раздалось восхищенное:
— Кучеряво живешь!
На столе появился батон колбасы, обычный, ни разу не благородный, сыр, большая сковорода с котлетами, трехлитровая банка с маринованными помидорками. Влад от вожделения причмокнул. Добыл из хлебницы четвертушку черного, метнул на стол тарелки, вилки, нож и сам уселся на табурет.
— Я слушаю, — сказал он, кроша колбасу на толстенькие кружочки, — можешь не стесняться.
Меня он просто восхитил. Такая выдержка, такое спокойствие. Можно подумать, ему каждый день приходилось встречаться с путешественниками во времени, меняющими тела, как перчатки.
— Ну ты и жук, — сказал я почти с восхищением.
— Я жду! И ты обещал не врать!
Я кивнул и не соврал. Ни разу. Ни словом. Как на исповеди я рассказал Владу все. Почти все. Не назвал я ему только год из которого вернулся в прошлое. Почему-то внутри меня была абсолютная уверенность, что знать ему это ненужно. Впрочем, но он и сам задавать этот вопрос не стал.
Через час Влад был в курсе того, как погибла моя сестра. Знал о том, как я чуть не спятил из-за Вики. Другой Вики, не той, что сейчас переживала за меня у себя дома. Узнал о том, как меня прокляла мать, о том, как я всю жизнь боролся с чувством вины, да
