— Конечно, дорогой господин Гонкур.
Сиделка встала со своего стула и хотела отойти, чтобы не мешать.
— Не вставайте, прошу вас, — обратился к ней посетитель.
Сиделка молча опустилась на своё место.
Гонкур повернулся к старой женщине, и холодок пробежал у него по спине. Теперь, действительно, это была очень старая женщина. Её тронутые сединой волосы стали совершенно белыми, еле заметные морщинки на лице резко углубились, кожа стала дряблая и отёчная, голова и руки тряслись. Гонкуру потребовалась вся его выдержка, чтобы не вздрогнуть от неожиданности и сохранить на лице приличествующее обстоятельствам выражение ненавязчивого соболезнования, почтительности и участия.
— Я зашёл спросить, как вы себя чувствуете и не могу ли я быть вам сейчас чем-нибудь полезен, — сказал Гонкур.
Госпожа Кенидес долго смотрела на него и, когда Гонкур уже начал изнемогать под её непонятным взглядом, ответила:
— Нет, мне ничего не нужно, господин Гонкур. Я чувствую себя хорошо и скоро встану.
Она долго молчала, и молодой человек, слегка поклонившись, направился к двери, испытывая неловкость и смущение.
— Я вам очень благодарна, господин Гонкур, — вдруг сказала госпожа Кенидес. — Вам и господину Медасу.
Гонкур обернулся, кивнул и вышел, понимая, что ответ не требуется. Перед ним впервые встал вопрос о будущем этой несчастной семьи. Больная старая женщина, парализованный старик и ребёнок. Конечно, Рената не покинет их, но ведь у этой девушки силы не беспредельны. У него в голове кружилось несколько вариантов помощи, но все они были неосуществимы.
Он зашёл в гостиную, где сидели старик и Медас, передал свои впечатления от встречи с госпожой Кенидес, по возможности их смягчив, и оставил их в мрачной задумчивости. Постояв в нерешительности в коридоре и собравшись с мыслями, он твёрдым шагом направился в старую гостиную. Витас уже проснулся, но всё ещё не решался расстаться с теплом и уютом постели.
— Почему до сих пор лежишь? — осведомился Гонкур.
— Сейчас встану.
Молодой человек подождал.
— Ну?
— Встаю, — лениво ответил Витас, не двигаясь.
— Подъём! — металлическим голосом жёстко приказал Гонкур.
От изумления мальчик вскочил, торопливо оделся и вытянулся, ожидая дальнейших приказаний.
— Пойдём в кухню готовить завтрак, — позвал Гонкур, чуть улыбнувшись.
— А почему мы? — удивился Витас.
— А почему кто-то ещё? Прислуга ушла. Почему готовить завтрак должны Медас или Рената, а не мы? Может, ты хочешь поручить это деду или маме?
Горькая действительность обступила мальчика.
— Вы уже были у мамы, господин Гонкур? Как она себя чувствует? — спросил он тихо.
— Ей лучше, — после некоторого колебания ответил Гонкур. — Скоро она встанет, но она очень переживает, и тебе надо быть с ней как можно ласковее.
Витас промолчал и последовал за Гонкуром в кухню.
Рената встала, когда стол был уже накрыт. Она церемонно поздоровалась с каждым и чопорно села на своё место. Когда все поели, и Гонкур встал, чтобы убрать со стола, Рената остановила его и нежным голосом сказала:
— Господин Гонкур, я сама всё уберу и обед приготовлю тоже сама. Извините, что вчера я вам не помогла.
Изумлённый молодой человек замер с тарелкой в руке.
— Ну что вы, Рената, — придя в себя, ответил он. — Извиняться не надо, я же видел, как плохо вы себя чувствовали.
— Вы очень любезны, господин Гонкур, — сказала Рената.
Гонкур удивился ещё больше. "Нашла время передразнивать госпожу Кенидес", — недовольно подумал он и отозвался:
— Я вам очень благодарен, девица Гарс, за то, что вы освобождаете меня от обязанностей повара. Себе в помощники советую выбрать Витаса. Под моим руководством он прошёл хорошую школу…
— Вы случайно с ума не сошли? — вежливо прервал их Медас.
Мысленно Гонкур с ним согласился, но вслух лишь спросил:
— Что будем делать дальше?
— Я возьму на себя хозяйство и присмотрю за дедушкой и тётей Оратанз, — предложила Рената.
— А за мной нечего присматривать, — рассердился старик. — Я уже не ребёнок и из ума ещё не выжил.
"Как все устали! — подумал Гонкур. — Нужно последить за собой, чтобы не сорваться".
— Дед, никто за тобой присматривать не собирается, — примирительно сказал он. — Рената оговорилась. Надо было сказать «Витас», а она сказала «дедушка».
— Спасибо, родимый, утешил, — язвительно поблагодарил старик.
— За мной тоже не надо присматривать, — обиделся Витас.
Раздражённый этим вмешательством Гонкур прибегнул к распространённому в таких случаях приёму и пнул его под столом ногой. Мальчик сразу умолк.
— Медас, я могу вам понадобиться? — спросил Гонкур.
— Не только можете, но и должны.
— Итак, каждый знает, что ему делать? — спросил старик. — Идите, мальчики. Витас, останься здесь, а ты, Рената, зайди к моей сестре… Да, надо послать кого-нибудь с письмом к госпоже Васар. Это срочно.
— Вы хотите, чтобы она приехала, дедушка? — огорчённо спросила Рената.
— Нет, не хочу, но сообщить надо. Я очень деликатно написал, что все мы понимаем её состояние и, если она не сможет приехать, мы не будем в обиде.
— Лучше писать не очень деликатно, — пробурчал Витас.
— Прекрати! — прервал его господин Вандесарос.
— А чего? Почему я должен её любить? Она меня терпеть не может и при всяком удобном случае ко мне цепляется. Конечно, когда нет свидетелей.
Гонкур подумал, что в этой семье, как и во всякой другой, имеются свои сложности и скрываемые от посторонних глаз распри.
— Не выдумывай, — ответила Рената. — Тётя Верфина просто не привыкла иметь дело с мальчиками, поэтому и считает твоё поведение более неприятным, чем оно есть на самом деле.
— Короче говоря, надо отправить письмо, — заключил больной старик.
Вечером в столовую вышла госпожа Кенидес. При её появлении все почтительно встали и стояли до тех пор, пока она не добралась, хватаясь за предметы, до своего места и не подала знак всем сесть. Витас, вялый и бледный, пришёл последним. Мать испуганно посмотрела на него.
— Ты заболел, Витас? — спросила она.
— Наверное, — неохотно ответил мальчик.
— Ты ничего не ешь, — с возрастающей тревогой отметила старая женщина.
Витас отложил вилку.
— Мне не хочется, — сказал он. — Я выпью чай.
Госпожа Кенидес пристально посмотрела на сына, и в глазах её отразился ужас. Потом она случайно взглянула на брата и вдруг смертельно побледнела.
Гонкур, украдкой наблюдавший за ней, спросил:
— Вам плохо, госпожа Кенидес?
Лицо её стало спокойным.
— Да… нехорошо, — согласилась она. — Я, пожалуй, пойду к себе… Нет-нет, провожать меня не надо. Я хочу спать. В котором часу состоятся похороны?
— В одиннадцать, — ответил Медас.
Она поднялась и, с трудом переступая неверными ногами, ушла, оставив всех в замешательстве.
Ужин прошёл в полной тишине. По молчаливому согласию, все старательно избегали всякого упоминания о погибших, но мысли каждого были заняты только ими.
Когда все встали из-за стола, Гонкур тихо спросил Витаса:
— Ты пойдёшь к себе или ко мне?
— Можно к вам? — умоляюще спросил мальчик.
— Тогда иди в мою комнату, раздевайся и ложись. Я провожу господина Вандесароса и приду.
Гонкур отвёз и уложил старика.
— Дед, ты мне не дашь вина для Витаса? — спросил он.
— Собираешься лечить его по нашему старому способу? — поинтересовался старик.
— Чуть полегче, — усмехнулся Гонкур. — Не так жестоко.
— Возьми в шкафу… Крайняя тёмная бутылка. Это ему не повредит.
В старую гостиную Гонкур пришёл с чашкой чая, в которую добавил вино. Уложив мальчика и напоив его чаем, он его тщательно укутал и велел не раскрываться. Себе он постелил на полу.
— Там лягу я, — сейчас же вызвался Витас.
— Лежи, где лежишь, и не мешай мне спать, — строго приказал Гонкур.
Он уже начал засыпать, как вдруг Витас позвал его:
— Господин Гонкур!
В голосе мальчика прозвучало беспокойство, и археолог насторожился.
— Да?
— Вы никуда не уйдёте?
— Куда я должен идти? — спросил Гонкур, начиная догадываться, что творится в душе его подопечного.
— Пожалуйста, не оставляйте меня одного ночью, — умоляюще прошептал Витас. — Вдруг придёт Нигейрос…
Молодой человек хотел было подразнить его, напомнив о долгих ночных беседах между призраком и мальчиком, сопровождающихся музыкой и поэзией, но пожалел несчастного ребёнка.
— Не придёт он, спи, — проворчал он. — Здесь ему делать нечего.
— А если придёт?
— Тогда в темноте споткнётся об меня, упадёт, ушибётся…
— Разозлится, — дополнил перечисление Витас.
— Обидится за плохой приём, уйдёт и больше не вернётся, — закончил Гонкур. — Спи спокойно и ни о чём не думай, потому что я на страже.
