— Ты хочешь сказать, что люди опять должны отдать себя в жертву? И что их мир вопреки всему обречен? — возмущенно обратился к Богу Люцифер.
— Люди затем и созданы, — не моргнув и глазом, пожал плечиками старик. — Люди — это оружие против Хаоса. Без борьбы им становится скучно. Однако не бойтесь — в этот раз все обойдется как нельзя лучше — я уверен, что Земля уцелеет. Здесь слишком много народилось людей, и они гораздо сильнее своих предков. Полагаю даже, что двоих на разведение можно будет оставить.
— Что?! — свирепо выдохнул Матфей.
Варя успокаивающе тронула его за руку, пальцы у нее были ледяные, видимо она совсем замерзла. Матфей приобнял девушку, подавив в себе желание накинуться на старика.
Он заметил, как Люцифер, и даже Михаил, тоже яростно сжали кулаки, очевидно, что для того, чтобы настучать старику по гнилой репе — нужно было занять свою очередь. Видимо, почувствовав общее настроение, Бог слегка отступил и примирительно зачастил.
— Ой, это я шучу, что ж вы такие нервные, детушки мои, и пошутить старику ужо нельзя, — и, перебив свой простонародный говор, опять заговорил по-ученому.
От привычки старика прыгать с одной манеры речи на другую у Матфея начинался невроз.
— Не люблю я делать прогнозы, — продолжал между тем Бог, — но по моим расчетам в этот раз выживет процентов 10 от общего населения планеты. Половина из этих десяти процентов погибнет из-за нового ледникового периода. Ведь от солнца и земного ядра почти ничего не осталось — не жалели себя души в сражении с Хаосом, поэтому на Земле будет очень холодно. Но, несмотря на трудности, популяция себя восстановит. А через пару тысяч лет и климат нормализуется. Люди живучие — они все это уже проходили.
Слова Бога, судя по траурной тишине, никого не обрадовали. Да, конечно, хорошо, что хотя бы планета уцелеет, и какие-то единицы выйдут из этой передряги живыми, но обрисованная перспектива удручала донельзя.
Эта катастрофа одним махом перечеркивала все накопленные тяжким трудом достижения человечества, отбрасывала их на миллионы лет назад. В мир мамонтов, звериных шкур, пещер, костров, высокой смертности, болезней, голода. Да, проиграв в малом, они все равно победят в большем. Но малое в этом случае — ни фига не малое, а весь их многострадальный прогресс. Опять люди будут вглядываться в небо и искать там своего Бога, а их Богу опять будет наплевать на их трудности.
Матфей раньше не вдумывался, какой скачок в развитии проделали люди с темных времен до современности, и теперь его захлестнуло запоздалое чувство благодарности к предкам.
— Но вы же сказали, что ящик могут закрыть только те, кто зашел туда по доброй воле? — резонно спросил Илья. — Камон, сомневаюсь, что хотя бы половина людей на земле обладает достаточным альтруизмом.
Матфей мысленно респектнул способностям Ильи холодно анализировать и находить бреши в разглагольствованиях Бога. Сам Матфей сразу впадал в эмоциональный стопор и не мог трезво взвешивать всю ахинею, которой их потчевал старик.
Но Бога ничуть не смутило противоречие в собственных законодательных инициативах. Он подмигнул, потер ручки и, самодовольно улыбнувшись, стал на серьезных щах хвастаться.
— Пока вы тут прохлаждались, я действовал. Ужасно утомился, внушая человечеству, что тут гуманитарная катастрофа, которая разрастается и, если её вскоре не остановить — уничтожит всю Землю. Сюда уже со всех краев стекаются добровольцы: волонтеры, спасатели, пацифисты, врачи и прочие нужные нам субъекты. Главное, чтоб успели, а то уж больно медленно у них там все работает. Бюрократизм, усиленный паникой — штука неприятная. Кроме того, сейчас почти все правительства мира в бункерах отсиживаются — это затрудняет организацию масс.
— Но это же обман! Они же не знают, куда вы их на самом деле заманиваете! — возмутилась Аня. — Какая же это добровольная жертва, когда это просто очередные ваши враки?!
— Еще какая добровольная, милочка, — через сжатые губы процедил Бог, явно задетый, что его старания никто не оценил по достоинству, — как известно, от перестановки мест слагаемых — сумма не меняется. Суть осталась та же — люди пожертвуют собой ради спасения этого мира. Я лишь облачил истину в понятные им категории. Приманенных мной альтруистов и гуманистов всех мастей должно хватить. Остальных, конечно, утянет супротив их воли, но хоть дрова будут гнилые — это все равно дрова. Ведь даже самый жалкий человечишка не хочет, чтобы его мир исчез.
— Отче, а как же ты? — вдруг резко спросил Михаил, он явно нервничал, иссохшая рука дергалась, как культя. Нимб у него совсем перегорел, глаза были мутными, уставшими.
— А что я? — искренне удивился Бог.
— А то, что твоя жертва спасла бы по меньшей мере половину человеческих душ! — выдохнул Михаил, придерживая свой разгулявшийся тик здоровой рукой. — И тогда бы не случилось такого серьезного катаклизма!
— Я-то?! Тудась?! — возмутился старик. — Миша, да ты сбрендил?! Добровольно?! Ни за что!
По рядам ангелов прошел возмущенный ропот. Даже Матфей, как неприятен был ему старикан, все же не ожидал от него такого неприкрытого вероломства. Все замерли, как оглушенные этим признанием — никому не хотелось верить, что их древний кумир — жесток и эгоистичен. И вместе с тем, каждый в этот момент задумался по какую сторону от черты своей совести встанет он.
— Но ведь наши души — они особенные. Вы сами говорили. Может, наших сил хватит, чтобы закрыть ящик? Может, хватит одной меня? — напряженно спросила Аня.
Было ясно, что Аня уже все за себя решила, и через нее Матфей понял, что и он уже давно за себя решил. За это он когда-то и влюбился в Аню — через нее он мог понимать все лучшее в самом себе.
— Не стоит себя переоценивать, милая, — замахал на Аню руками Бог. — Это маловероятно, что вас хватит. Хотя ваши души будут считаться дороже обычных, ну, скажем, как одна за миллион, но жертва от этого не перестанет быть бесполезной и глупой. Я тебя уверяю, такие как вы на Земле пригодятся гораздо больше, чем в ящичке. Холодно здесь станет, и многие двуногие впадут в отчаяние, а вы своим теплом да горячностью сумеете подарить миру новую надежду. Мудрые генералы в бою не жертвуют своей жизнью, оставляя этот сомнительный подвиг солдатам.
Может, в этом и были зерна здравого смысла, может, Матфей принес бы больше пользы, оставшись на Земле. Он бы с радостью остался даже в мире сплошной тайги и морозов, где ради выживания необходимо будет охотиться и рыбачить. Он бы остался с Варей, построил бы для неё и своих детей дом. И пусть в борьбе за пищу и кров ему приходилось бы нелегко, зато он был бы жив.
Вот только Матфей всегда искренне презирал войну и ни за что не хотел быть генералом. Если уж война неизбежна — тогда уж лучше вступить в нее рядовым — солдат, по крайней мере, не делает из войны карьеру. Солдат не отправляет других на смерть, он умирает сам за себя и не важно, как именно умирает — смотря в глаза убитому им брату, или когда убивший его брат, смотрит ему в глаза. Солдат — это невольник и, конечно же, неизвестный никому герой и мученик.
Не понять этому богообразному существу, что поступи они так, как он им советует, они погаснут и перестанут генерировать такое необходимое этому остывшему миру тепло. Ведь чтобы приговорить к вечным страданиям миллион людских душ вместо одной своей — нужно превратить сердце в кусок льда. Именно поэтому среди политиков и генералов никогда не было и не будет настоящий «пассионариев» — невозможно с холодным сердцем вырабатывать тепло.
— Что ж, — непреклонно заявила Аня, — значит я свой миллион спасу.
— Куда деваться — два миллиона — лучше одного, — покивал Матфей. Нелегко ему было это озвучить, как приговор себе вынести, но сказал, и стало легче. Пути назад больше нет.
— Так и знал, что этим все кончится, — ругнувшись себе под нос, поморщился Илья. — Тогда и я пойду.
— Ты должен остаться, — прошептала Аня и посмотрела на Илью с такой мольбой, что Матфей даже посочувствовал ему. — Оставайся, Илья. Тебе не надо делать этого ради меня.
