в себя. Ему очень хотелось прикончить Рикхарда прямо сейчас, но не меньше хотелось расквитаться с Силви, а слабость ее дружка была наилучшим средством. А уж как он мечтал видеть лесовика на месте того бедолаги в клетке, безумным и униженным от голода и жажды, готовым слизывать рыбьи потроха с пола и сапог колдуна… Но увы, в еде Рикхард не нуждался, а гордость у нечистых своя, и человечьим кнутом ее не перешибить.
Вздохнув, Бураков подхватил парня за плечи и волоком потащил в угол, где ему еще долго предстояло валяться без сознания, а затем занялся уборкой. Труп домовихи он пока спрятал в соседней каморке, провонявшей тухлой рыбой, а лабораторию в течение пары часов привел в порядок. Запал понемногу схлынул и он осознал масштаб потерь, но даже это можно было пережить, восстановить при наличии ясного ума и целостной души. Да и девчонку не стоило сбрасывать со счетов: все равно он найдет ее и подчинит, а там она поможет залатать прорехи. Надо только разобраться с этими двумя демонами, отправить их туда, откуда пришли, и наконец вздохнуть свободно.
Над Усвагорском сгущались привычные ранние сумерки: Дане они на мгновение показались почти родными. Все-таки дни, проведенные в этом городе и рядом с Рикхардом, казались ей настоящей жизнью по сравнению с прошлым. А будущее пока представлялось слишком туманным.
Благодаря хорошей памяти она без приключений добралась до знакомой гостиницы — медвежьи скульптуры по-прежнему ее сторожили, но на их мордах будто застыло скорбное выражение. Однако Дана постаралась отогнать тревогу и, опустив мешок с вещами на землю, позвонила в колокольчик.
Но за дверью было тихо, и у девушки противно заскребло под ложечкой. Она дернула колокольчик еще и еще раз, взялась за дверную ручку, но та не поддалась. Тут из соседнего дома выглянула женщина с большой корзиной в руках — видимо, собиралась идти на рынок, — и сказала Дане:
— Вы к Вадиму и Ярославе пришли? Так они уехали, еще поутру, вместе с дочкой.
— Уехали? А куда, не знаете? — опешила Дана.
— Нет, мне не докладывали! Они и сами-то второпях собирались, будто и не знали еще, куда податься… А, так я вас вспомнила! Это же вы у них комнату снимали, вместе с парнем тем, северянином?
— Ну да, это я… Забыла кое-что важное, и пришлось вернуться.
— Опоздали вы, значит, разминулись! Этот северянин тоже приходил, я видела, — они как раз после его визита и засуетились, собрались в дорогу. Ярослава плакала, Любка еще как-то держалась, ну а Вадим — он всегда хмурый бирюк, и не поймешь, что там у него на душе, — сообщила болтливая горожанка. — И куда намылились, спрашивается? Что им, тут плохо сиделось? И постояльцы прежде не переводились, это только сейчас так тоскливо стало, а вот в минувшем году…
— Простите, а северянин с ними вместе поехал?
— Он-то? А нет, его с ними не было, — задумчиво сказала женщина. — Только куда же он потом делся-то? Дверь снаружи заперта, а я и не припомню, чтобы он выходил… Ну видать, прохлопала, своих дел по горло, недосуг за чужими смотреть!
«Что-то непохоже» — подумала Дана, но в ответ лишь любезно поблагодарила. Отойдя от гостиницы, она задумалась, куда и почему могли уехать хозяева. Судя по визиту Рикхарда, это связано либо с происками Буракова, узнавшего, где пряталась Дана, либо с роковым пророчеством. Но неужели оно настигло город так скоро? И где теперь сам Рикхард?
С дурным предчувствием девушка направилась к берегу Студеновки, и ее все больше охватывал страх. Казалось, что улицы и дома, оставшиеся за спиной, заволакивает серая дымка и они тают в ней без следа. Сердце девушки сжалось от тоски, когда она вообразила, что рынки, лавочки, кондитерские, аллеи, по которым чинно гуляли горожане, безвозвратно канут в этот туман, и останется лишь мертвая тишина и забвение.
Закрыв глаза, Дана прислушалась к колебаниям воздуха, плеску разволновавшейся реки, шелесту листвы, гулу ветра меж сосен. Она знала эти звуки, потому что родилась на берегу холодного залива, жила между суровой зимой, дождями и коротким пламенем лета. Но сейчас они превратились в туго натянутые струны, готовые вот-вот порваться и лишить колдунью последних сил. Струны говорили о неотвратимой беде, звенели погребальными колоколами, плакали вместе с женщинами и детьми, гудели как разъяренные волны.
«Волны…» — невольно повторила про себя Дана и вдруг представила, как огромные потоки воды несутся на город, вздымаются выше домов и башен, снося на пути и живое, и неодушевленное. Значит, опасность таится в Студеновке? Вода, как губка, впитала все зло, творимое колдуном и его приспешниками, кровожадность его жены, робость и покорность горожан, — и хранители решили отпустить ее на волю…
«А вдруг Бураков еще сможет это остановить? — подумала девушка. — Едва ли он целенаправленно уничтожал город, скорее просто не думал о последствиях, как и все заигравшиеся во власть. Что если я попробую с ним поговорить? На худой конец пообещаю стать его ученицей, и тогда он прислушается! Если верить Рикко, колдуну это даже нужнее, чем мне. И может быть, он дозовется до высших сил и они помогут спасти город».
Дана решила не спрашивать больше горожан, а положилась на чутье. Она вспомнила свой первый сон в Усвагорске, в котором летала по городу вслед за вороном, и теперь ей стал ясен его подспудный смысл. Сам Бураков тогда не знал, где скрывается племянница, но его иная ипостась уже чуяла ее и призывала к себе.
Она снова опустила ресницы и стала возрождать это видение в памяти. Однообразные серые здания, вырубленные из гранита, никаких украшений, ни одного деревца или цветка… Интуиция стала направлять ее тело, и Дана уверенно пошла в обратную от гостиницы сторону. Она не знала или не помнила названий, но дорога будто сама вела ее к неприглядному, заброшенному переулку, в котором пахло сыростью, болотным туманом, рыбой и еще чем-то очень памятным. Дана ускорила шаг, следуя на запах, и вскоре оказалась перед приземистым зданием с аскетичным фасадом и темными окнами.
Вдруг запал стал покидать ее, липкий страх пополз от холодной земли по ногам и спине, к затылку, впиваясь иголками. Дана тяжело сглотнула, зажмурилась и постучала в дверь.
Поначалу за ней было тихо, но вдруг послышались осторожные шаги, словно человек передвигался вслепую, боялся наступить в яму или на острые камни.
Затем дверь почти бесшумно отворилась и за ней показался мужчина с горящей свечой в руках. Слабый свет лишь наполовину
