ее частью. Что-то внутри противилось и отторгало холодный, смертный покой. Казимир попробовал вдохнуть, но воздух, как вода, затекал в легкие тягучей ледяной массой и душил. Стало до омерзения страшно. Он задергался и понял, что он уже не падает, а лежит на холодной земле. Почувствовал, как его лба коснулась чья-то ладонь. Он не видел, кто это, но прикосновение не вызвало страха. Это был не Кощей-мертвец, а кто-то живой.
“Не бойся,” — безмолвно прозвучал голос в его голове.
Казимир еще раз попытался втянуть воздух, и в этот раз у него получилось. С каждым вдохом тьма отступала все дальше и дальше. Он разглядел очертания силуэта, склонившегося рядом с ним… и проснулся от дробного стука. Открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света. Чертыхнулся. Потер ладонью лицо. Сощурившись, посмотрел на заглядывающего в машину человека.
Сердце все еще учащенно билось. Он по-прежнему чувствовал на себе чужой взгляд — не злой, не Кощеевский. Просто внимательный и изучающий. И он точно не принадлежал седому старику, строго разглядывающему его через окно. Мысленно помянул деда — вот ведь удружил, даже подсознание впечатлил своей историей. Дементьев опустил боковое стекло.
— Ты кто такой? — с вызовом спросил старик. — Заблудился что ли?
— А у вас тут все такие приветливые, или только по утрам? — ответил Казимир.
Мельком глянул на часы — семь утра. По его биологическим часам — глухая ночь. Хорошо, что он вчера бросил в багажник термос с крепким кофе. Казимир взял сигареты и вышел из машины. Потянулся, разминая затекшую спину. Еще бы сознание после таких снов размять, но с этим кофе должен помочь.
— Чебыкина Дарья Михайловна мне нужна. Знаете такую?
Он вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Посмотрел в сторону леса.
— А тебе она зачем?
— Если спрашиваю, значит надо.
Казимир открыл багажник, зажал сигарету в зубах и вытащил из сетки-органайзера заветный термос. Отвинтил крышку, плеснул в нее еще горячий кофе. Дед по-хозяйски подошел поближе.
— Так ты это, из Москвы что ли? — уже совсем другим тоном спросил он.
Насос, значит, увидел. Ну, не заметить было сложно. Чтобы эту махину в “форестер” засунуть, пришлось и упаковку распотрошить, и заднее сиденье разложить.
— Сынок, так ты от Дементьева? — все не унимался местный.
— От Дементьева, ага.
Казимир глубоко затянулся, выдохнул в сторону дым и отхлебнул кофе. Самый здоровый завтрак в мире — для таких, как он, даже без иронии. Умереть от рака или язвы ему уже точно не грозило.
— Так это… Я Дашеньку позову сейчас… И мужиков, чтобы помогли.
— Мужиков звать не надо. Не ведро с картошкой. Пусть кто-нибудь покажет, где скважина, туда и отвезу, а там разгрузят.
Дед согласно кивнул и торопливо пошаркал в сторону дома, где на крыльце уже показалась женщина. Видимо, та самая Дарья Михайловна, новообретенная родственница отца. При свете солнца Казимир по-новому увидел дома по обе стороны от грунтовой дороги. В темноте все выглядело таинственнее. С наступлением дня загадок не осталось — только нищета и запустение обычной доживающей свой век деревни. Пока он разглядывал старые дома, к нему торопливо подошла Дарья Михайловна. На вид ей было лет пятьдесят с небольшим, может, чуть больше — как его матери. Вроде бы и не старая, но что-то заставляло ее оставаться здесь, вдали от цивилизации и всего мира, где и жизни нет.
— Казимир? — она цепко оглядела его с головы до ног.
Он кивнул в ответ.
— Он самый.
Дарья Михайловна еще раз пристально его осмотрела.
— На Витю ты совсем не похож, — прямо пояснила она.
Дементьев молча усмехнулся на прямолинейность местных. Он это и сам знал. Внешностью он в маму пошел. Такой же темноволосый и черноглазый. С чертами лица — словно резкими штрихами высеченными. Южная кровь свое взяла. От отца ему разве что светлая кожа досталась, мама смуглее.
— Внешне, может, и не похож, зато как что понадобится, так всякий в родственники сгодится.
На этом разговор о семейном сходстве сразу закончился, и Дарья Михайловна любезно пригласила его в дом. А дальше деревенская жизнь ухватила Казимира крепче, чем надоедливые журналисты, и затянула в свой нехитрый быт. Отпустила только ближе к вечеру, когда и насос, наконец, заменили, и первый запуск сделали. Все пришли посмотреть — от детей на стариков, как будто тут не скважина заработала, а сам господь бог велел морю расступиться. Других зрелищ в тоскливой деревне не было.
После нехитрого ужина Казимир вышел на улицу. Глянул на машину — на брошенный на сиденье Кощеевский нож. Он уже немного поспрашивал местных про отшельника, о котором дед говорил. Никто толком ничего не знал. Вроде был такой, жил где-то в лесу, но его давно уже никто не видел.
— Да окочурился он давно. Уж лет десять не появлялся. А то и больше. Я его помню, когда еще совсем малая была. А он и тогда не мальчик был, — Дарья Михайловна махнула рукой и ушла в дом.
А матушка ее, женщина очень почтенного возраста, думала совсем иначе.
— А тебе, сынок, зачем он? — спросила и посмотрела — внимательно, как ее дочь, но не оценивающе. Попроще, подобрее.
Дементьев не стал хитрить. Ответил как есть.
— Дед просил ему вещицу одну передать.
Старушка улыбнулась.
— Кощей наш в лесу живет, давно уж к людям не приходил, но он там. Куда ему деваться-то. Он присматривает за всеми нами. Даже за тобой, коли ты сюда приехал.
Присматривает, значит. Ощущение чужого взгляда Казимир хорошо запомнил, но списал на разгулявшееся подсознание. Да и с трудом верилось, что где-то в чащобе живет старец-отшельник. Может, и правда жил когда-то, пока не стал частью леса. Его дед со дня на день помрет, а этот еще старше. Но последняя воля есть последняя воля. В конце концов, ему ничего не стоит зайти в лес и оставить нож на ближайшем пеньке.
— Он тебя сам найдет, если сочтет нужным, — добавила старуха и показала пальцем на устроившуюся на яблоне крупную черную птицу.
— Название-то нашей деревни от них пошло. Гарваном раньше ворона называли. Их тут прежде немеряно было. Ты ему скажи, что тебе надо, а он Кощею и передаст. Его тут всякий зверь слушается.
Она беззубо улыбнулась и, придерживаясь за поясницу, тоже ушла в дом, а Казимир остался на улице — переваривать услышанное. К
