Антоха провел Костромирова через веранду и открыл дверь.
Миновав темные прихожую и короткий коридор, они попали в обширное слабоосвещенное помещение вроде гостиной. По периметру стояли семь кресел в стиле «рококо», никак не согласующийся с ними черный кожаный диван и несколько столиков из ротанга со стеклянными столешницами. По стенам висели старинные на вид зеркала и несколько картин; над креслами — цветные бра в турецком стиле. Но горели из них только три, отчего гостиная тонула в полумраке.
— Располагайтеся, — повел рукой сторож, — дядя Вася сейчас прийдет. Коли в силах, е. Покажет вам апартаменты. А я покамест — на кухню. Гляну, како тама у Степаниды с ужином.
Антоха опустил багаж на пол, косолапо переваливаясь, пересек гостиную и скрылся за одной из четырех дверей.
* * *
Горислав Игоревич посидел минут пять в кресле, Потом это ему наскучило, он поднялся и стал разглядывать картины. Как и мебель, картины совершенно не гармонировали между собой. Две из них были выполнены в манере южных полотен Гогена — с обнаженными туземками и пальмами, два других полотна являли собой пасторальные пейзажи а-ля Франсуа Буше, а на пятой картине был изображен Борис Глебович Сладунов собственной персоной. Хозяин острова стоял в полный рост в строгом костюме с медалькой на левом лацкане; он опирался правой рукой об усеченную античную колонну и бесстрастно взирал на потенциальных зрителей. Самодержец да и только, усмехнулся про себя Костромиров.
Тут послышались чьи-то нетвердые шаги, дверь, за которой недавно исчез сторож-садовник, распахнулась, и в комнату вошел пузатый мужчина лет пятидесяти пяти — шестидесяти, отдаленно напоминающий Сладунова. Одет он был в застегнутую на все пуговицы белую рубаху с короткими рукавами и синие брюки; на ногах — черные лакированные ботинки. Его круглое, испещренное красными прожилками лицо украшали пышные прокуренные усы и старорежимные бакенбарды; картофельный нос блестел, точно начищенная армейская бляха. Он поставил на ближайший столик принесенный с собой бронзовый канделябр с пятью горящими свечами и, чуть качнувшись, шагнул к Гориславу Игоревичу, приветственно протягивая руку.
— Ковалев Василий Васильевич, — зычно, по-военному, представился он, дыхнув на профессора злым водочным духом, — майор в отставке. Служил в морской авиации.
— Очень рад, — поздоровался Костромиров, — Ну а я, как вы понимаете, Горислав Игоревич Костромиров, ваш временный жилец.
— Профессор из Москвы, — кивнул майор — Знаем про вас, так точно. А я здесь в должности управляющего состою. Что ж, кубрик вам уже обустроен, на втором этаже, по трапу и направо… Гхм… Я-то полагал, что вы эдакий старичок в пенсне и ермолке, ну да ладно. Так-то еще и лучше. Ужин у Степаниды будет готов через тридцать минут. А пока я провожу вас в кубрик — тьфу, отставить! — в гостевую комнату.
Ковалев взял одну из сумок Горислава Игоревича и потянулся за канделябром. Но вдруг замер и, откашлявшись, предложил:
— Или желаете с дороги рюмашку хлопнуть?
— Благодарю, нет, — отказался Костромиров. — Жарко. За ужином, может быть. Пивка холодненького.
— Как прикажете, — неодобрительно пробурчал Ковалев.
— Электричество нам велено экономить, — пояснил он, ведя профессора длинным темным коридором, — на острове только один генератор; солнечные батареи есть, но те так… воду только греют. Борис Глебович обещался второй генератор к осени доставить… Ну, вы, чай, не хуже моего знаете, что Борис Глебович личность, гхм… бережливая. Но я считаю, это правильно! Потому, всему должен быть учет. Иначе порядка не видать, это уж так точно! А вы, между прочим, с ним давно ли знакомы?
— С кем? — не понял Костромиров.
— С Борис Глебычем, с нашим отцом-командиром.
— Дело в том, — замялся профессор, — дело в том, что я с ним познакомился, в общем-то, совсем недавно. То есть буквально пару дней назад.
— Вот те раз! — удивился Ковалев. — И он вас вот так сразу, шагом марш, и сюда… Чем же вы его, гхм, подцепили?
— Ничем я его не цеплял. Скорее, наоборот. Впрочем, не знаю, вправе ли я рассказывать…
— Секретное дело? — прищурился управляющий. — Понима-аю. Мыслю, у Борис Глебыча насчет личного состава, то есть на наш личным счет, кое-какие сомнения возникли. Так точно?
— Вовсе нет, — ответил Костромиров, злясь на самого себя — Я приехал сюда, чтобы продолжить свою научную работу. Просто у вашего Бориса Глебовича попутно возникло… некоторое ко мне поручение… просьба. Да, именно — просьба приватного характера. Ее характер…
— Ни, ни, ни! — замахал рукой Ковалев. — Раз сведения под грифом «ДСП», ничего не говорите! Мне ли объяснять: я человек военный, все понимаю… А вот и ваша комната! У нас не отель, номеров на дверях не имеется, поэтому просто запомните — вторая дверь направо от трапа.
Костромиров оглядел помещение, в котором ему предстояло провести почти месяц. Что ж, достаточно просторное — примерно сорок квадратных метров — с широким окном, напротив которого стоял массивный письменный стол красного дерева. Стол профессору сразу понравился. По левой стене — двуспальная кровать с балдахином, по правой — трюмо. Вся мебель, кроме письменного стола, имела стандартный гостиничный вид. Слева от входной двери располагался встроенный гардероб, справа — дверь в туалетную комнату. Горислав Игоревич поднял глаза к потолку: ага, кондиционер в наличии, замечательно. А вон и пульт к нему, на прикроватной тумбочке. В общем, комната представляла собой нечто среднее между спальней и кабинетом. Правда, никаких книжных полок, а тем паче книг не было и в помине. Но это понятно. Для людей типа Сладунова литература, как правило, заканчивалась на последней странице школьной хрестоматии.
— Ну как, годится? — поинтересовался Василий Васильевич.
— Для работы вполне.
— Вот и лады. Там, в гальюне — тьфу, черт, отставить! — в туалете, душевая кабина. Располагайтесь, а я на камбуз схожу. Как бы Антоха не того…
В дверях Ковалев неожиданно остановился, словно о чем-то вспомнив, и, поворотившись к Гориславу Игоревичу, спросил:
— Со сторожем-то нашим вы уже познакомились?
— Да. Сладунов говорил, что Антон здесь еще и за садовника?
— A-а, — небрежно махнул рукой управляющий, — вроде того, да.
Он еще потоптался у двери, икнул и, доверительно понизив голос, сообщил:
— Подзашибить он любит, Антохало. Я Борис Глебычу пока ничего не докладывал. Молодой еще — я про Антоху — устава не знает. А у Борис Глебыча разговор короткий, не посмотрит, что родственник. На месте кругом и шагом марш! Я к тому, что вы уж Антохе водки-то не предлагайте.
Костромиров взглянул на управляющего с недоумением.
— У меня нет водки. На Мальдивы спиртное провозить нельзя.
— Это так точно, — вздохнул Ковалев. — А местное пойло откровенная дрянь! Просто беда. Хоть самому за дело берись. Вот вы ученый, так верно знаете: из кокосов самогонка получится?
— Я по другой части ученый, — усмехнулся Горислав Игоревич.
— Понято, есть.
Управляющий развернулся на каблуках и, едва не снеся дверной косяк, вышел в коридор.
— Степанида! — раздался оттуда его зычный глас. — Что там с ужином? Гостю спать пора, а он не жрамши!
«М-да, весьма колоритный типус этот отставной майор Ковалев, — подумал профессор. — Одни бакенбарды чего стоят. Настоящий литературный персонаж. Впрочем, нос у него явно на месте. И преизрядный».
Костромиров принял душ, переоделся в белые хлопчатобумажные брюки и белую же льняную рубаху с короткими рукавами и принялся распаковывать дорожные сумки. Но тут зазвонил его мобильный. Но» звонившего был ему не знаком.
— Слушаю, Костромиров!
— Как добрались, Горислав Игоревич? — раздался голос Сладунова.
— А… Борис Глебович. Очень кстати. Как раз хотел вам звонить. Знаете, я прочел вашу так называемую инструкцию и хочу заявить…
— Только не горячитесь, Горислав Игоревич, — прервал его Сладунов. — Давайте без скороспелых решений.
— Просто хочу сказать, что возмущен.
— Чем же?
— Вы меня использовали.
— Так уж и использовал, — хмыкнул Борис Глебович. — Скорее, задействовал. Ну да, я вас задействовал. В целях решения, скажем, некоторых вопросов. А чего вы ожидали?
Действительно, подумал профессор, чего иного можно ожидать от подобной личности?
— Будет вам, Горислав Игоревич, — увещевательным тоном продолжил Сладунов, — Не принимайте эту историю с Мулем близко к сердцу. Скорее всего, это только моя мнительность.
— Все же так дела не делаются, — заупрямился Костромиров. — Вы должны были сразу мне все рассказать. А не ставить в дурацкое положение.
— Э! Уж не испугались ли вы, профессор?
— Причем тут испугался? — возмутился Горислав Игоревич, — Суть совсем не в этом, вы же понимаете!
