— А квадроциклом?
— Любым транспортным средством.
— И кораблем? Ты умеешь водить корабли?
Он только устало на меня поглядел, и я сдалась.
— Отлично. Себастиан в твоем распоряжении.
Я перебралась на заднее сиденье, а Жизнь сел за руль.
Проснулась я потому, что у меня страшно затекла шея. Кроме того, болела голова, она упиралась в холодное стекло и тряслась и стукалась при малейшей неровности на дороге. За окном было темно. Жизнь громко распевал что-то вместе с радио.
В июне темнеет около десяти, а из Глендалоха мы выехали в начале девятого. Нормальной машине нужно никак не больше часа, чтобы добраться оттуда до моего дома, но даже Себастиан в силах преодолеть это расстояние за два часа. Тогда почему такая темень? Мы явно едем уже дольше часа, а никаких огней нет даже вокруг дороги, и мы безусловно не в Дублине.
Тут мы остановились, но двигатель работал. Жизнь достал айфон и изучал навигатор. Похоже, он во всем решил разобраться без посторонней помощи, и мы снова двинулись в путь, быстро увеличивая скорость. Я наклонилась к нему и спросила прямо в ухо:
— Где мы?
— Господи! — Он аж подпрыгнул от неожиданности. Машину занесло, он ненадолго потерял управление, потом резко вывернул руль, мы благополучно избежали попадания в кювет, но зато вместо этого прямиком выехали на встречную полосу. Я была пристегнута, но, несмотря на это, меня мотнуло как тряпичную куклу, потом я как следует приложилась к спинке переднего сиденья, а потом мы уткнулись носом в дно придорожной канавы. И все вдруг стало тихо, не считая того, что Джастин Бибер пел про свою детку, детку, детку.
— О-хо-хо, — сказал Жизнь.
— О-хо-хо, — откликнулась я и попыталась отстегнуть ремень безопасности, чтобы он не перерезал меня напополам. — О-хо-хо? Мы угодили в кювет, мы неизвестно где, и это «о-хо-хо»? О чем ты думаешь, интересно?
— Ты меня испугала. — Он был уязвлен. — И мы не неизвестно где, а в Уэксфорде. — Он обернулся ко мне. — Сюрприз. Я решил помочь тебе обрести мечту.
— Поэтому мы улетели в кювет.
— Забавно, верно? — Он нервно теребил в руках телефон.
Ремень никак не хотел отстегиваться, а мне было очень неудобно сидеть головой в стекло, и ничего забавного в этом я не находила.
— Ты можешь нас отсюда вызволить?
Ремень наконец отстегнулся, и я смогла чуть-чуть расширить обзор. Где-то вдали, судя по всему, стоял дом — в окнах горел свет.
— Я не могу развернуться в канаве. По крайней мере, на твоей машине. Думаю, дело в том, что я слишком рано свернул с шоссе. Так, давай-ка посмотрим… — Приборматывая себе под нос, он снова принялся сверять наше местоположение со спутниковым навигатором.
Мне удалось немного приоткрыть дверь — что-то удерживало ее снаружи. На улице было совершенно темно, и я опустила стекло, чтобы выглянуть на волю. Оказывается, там валялось срубленное дерево, оно-то и заблокировало дверь. Что же, попробую выбраться через окно. Я ухватилась за крышу машины и повисла в самой неудобной позе, потом решила подтянуться, чтобы вытащить ноги, но это была неудачная мысль — руки соскользнули, и я полетела на сухие острые ветки, и это было чрезвычайно, прямо-таки чертовски больно. Силчестеры не плачут, но иногда Силчестеры ругаются на чем свет стоит. Дверца машины хлопнула, и я увидела силуэт Жизни, который стоял на краю канавы и протягивал мне руку.
— Ты в порядке?
— Нет, — процедила я сквозь зубы. — Как ты вылез из машины?
— Просто вышел через другую дверь.
О… как-то я об этом не подумала.
Жизнь ухватил меня за руку и вытащил из канавы.
— Ты что-нибудь сломала? — Он повертел меня и пощупал руки-ноги. — Кроме дерева, я имею в виду.
Я проверила — вроде бы все гнется. Попрыгала — ничего не отваливается.
— Ну, если ты можешь так бодро двигаться, то все в порядке. Физически ты здорова.
Он оглядел машину, уткнув руки в боки.
— Тут неподалеку гостиница, где я заказал номер. Пешочком дойдем.
— Ты издеваешься? Как я пойду на таких каблуках? И мы не можем бросить здесь Себастиана.
— Ничего, с дороги я позвоню в аварийную службу.
— Нет, не надо нам помощи, мы сами справимся. Вдвоем. Давай.
И мы приступили к делу. Я села за руль, а Жизнь пытался нас вытолкнуть. Безуспешно. Тогда он сел за руль, а я пошла толкать. Тоже безуспешно. Мы попробовали толкать вместе, но и это не помогло. Пришлось взять наши сумки из багажника и двинуться пешком по дороге, которую Жизнь прокладывал с помощью своего чертова навигатора. «Дорога», впрочем, — это очень громко сказано. На самом деле то был путь сообщения, пригодный для крупного рогатого скота и тракторов, а идти по нему в темноте на высоких каблуках в развевающемся легком платье, с ноющей спиной и сухими ветками в волосах… было неудобно. Спустя сорок пять минут мы доковыляли до гостиницы, которую почему-то проглядели создатели сети отелей «Рэдиссон». Жизнь бросил на меня извиняющийся взгляд. Это был старенький дом с верандой, древними ковриками на полу и бумажными обоями на стенах. Впрочем, там было чисто и опрятно. Поскольку с утра я так ничего и не съела, а у родителей проглотила лишь несколько ложек супа, живот у меня сводило от голода. Хозяйка приготовила нам бутерброды с ветчиной и превосходного горячего чаю, а еще тарелку вкуснейших бисквитов — последний раз я ела такие, когда мне было лет десять.
Сидя на кровати, я красила ногти на ногах. В голове у меня было пусто, и там гулким эхом отдавались слова отца.
— Прекрати думать о том, что тебе сказал отец, — велел Жизнь.
— Ты мысли читаешь?
— Нет.
— Но я как раз об этом сейчас думала. Как же ты узнал?
— Наверное, я хорошо тебя чувствую. Настроен на твою волну. И вообще, нетрудно догадаться, о чем ты думаешь, — твой папа сказал много резких слов.
— Отец, — поправила я.
— Ты хочешь поговорить об этом?
— Нет.
— Значит, твои родители — богатые люди.
— Состоятельные, — автоматически, даже не задумываясь, сказала я. Это была многолетняя привычка.
— Прости?
— Они не богатые, а состоятельные.
— Кто тебя научил так говорить?
— Мама. Когда я в восемь лет ездила в летний лагерь, дети меня дразнили, что я из богатенькой семьи, потому что видели, как меня привезли туда на БМВ или что у нас тогда была за машина, не помню. До этого я никогда не задумывалась о таких вещах, о деньгах дома не говорили даже вскользь.
— Потому что они у вас были.
— Возможно. Но я перестала употреблять это слово после ежегодного завтрака у Магуайеров в день зимнего солнцестояния. Я сказала, что мы богаты, и родители так на меня посмотрели, что больше я этого не повторяла никогда в жизни. Это как непристойное ругательство. Неприлично говорить, что ты богат.
— Какие еще правила они тебе внушили?
— Множество.
— Например…
— Нельзя класть локти на стол, пожимать плечами, кивать… пить самогон на конюшне с девятью мужчинами.
Он изумленно посмотрел на меня.
— Долго рассказывать эту историю. Нельзя плакать. Никаких эмоций, никакого выражения личных чувств. Ну, в общем, всякое такое.
— И ты соблюдаешь все эти правила?
— Нет.
— Все нарушаешь?
Я подумала о том, что Силчестеры не плачут. Строго говоря, это не было сформулированным запретом, скорее приобретенной привычкой. Я ни разу не видела, чтобы родители плакали, даже на похоронах своих родителей, — они сохраняли благопристойную твердость и стойкость духа.
— Нет, только самые главные. Я никогда не откажусь от дарованного мне Господом права пить наш ирландский потин на конюшне с девятью мужчинами.
Телефон Жизни просигналил, что у него сообщение.
Он прочитал его, улыбнулся и немедленно ответил.
— Я нервничаю по поводу завтрашнего дня, — призналась я.
Его телефон снова ожил, и он не обратил на мои слова никакого внимания. Улыбнулся и стал писать ответ.
— Кто это? — ревниво поинтересовалась я.
