— Здравствуйте, доктор Нельсон! Откуда я узнал, что это вы?
— Услышали запах моих духов, — ответила Ли.
— Да! Я услышал ваш запах. Эй, док! Я уронил пульт дистанционного управления от телевизора. Дайте мне его.
— Джастин, мы уже говорили об этом вчера.
— Док, это у вас проблемы со зрением. У меня есть руки. Я их чувствую.
— Нет… Просто нервные окончания вводят ваш мозг в заблуждение.
— Док! Я их чувствую! — настаивал Джастин.
— Понимаю, — сдерживая подступающие к глазам слезы, сказала Ли Нельсон. — Мы дадим тебе новые руки, Джастин. Еще пара операций и…
— Нет. Никаких больше операций. Я не хочу никаких операций! Я не хочу протезы! Верните мне мои руки! Как я смогу держать на протезах мою маленькую девочку? Как я прикоснусь к жене?
Гнев вспыхнул подобно пороху. Доктор Нельсон едва успела нажать кнопку тревоги и вынуждена была бороться с пациентом, чтобы помешать ему биться забинтованными культями об алюминиевую спинку кровати.
Вбежал санитар. Он помог врачу пристегнуть руки Джастина Фрейтаса застежками-липучками «Велкро» к кровати. Ли сделала укол. Почти сразу же успокоительное подействовало, и Джастин заснул.
Доктор Нельсон постояла немного, ловя ухом его размеренное дыхание, затем сделала запись в медицинской карточке и отошла от его кровати.
В этой палате ее ожидали еще шестнадцать ампутантов. Ей предстояло побывать еще в семи палатах.
В каждой палате был свой староста, человек, который знал, чем дышат его товарищи по несчастью. В двадцать седьмой палате старостой оказался мастер-сержант Рокки Аллен Трет. Восемь месяцев назад он потерял обе ноги при взрыве реактивного снаряда.
Доктора Ли он встретил сидя на кровати.
— Доброе утро! — поздоровался он с врачом. — Сегодня вы припозднились. Ваш малыш доставил вам много неприятностей?
— Я бы назвала это не неприятностями, а сложной, но интересной работой. Я вижу, у вас сегодня хорошее настроение?
— Приходила Мона с детьми, — пояснил Рокки.
— Не подсказывайте мне… Мальчиков зовут Дастин и Логан, а вашу дочь — Молли.
— Нет, Меган. У нее такие же голубые глаза, как у вас. Замечательные дети. Не могу дождаться, когда меня отпустят домой. Послушайте, я обещал не спрашивать…
— Я позвоню нашему протезисту сегодня утром еще раз. Он обещал, что они будут готовы к середине сентября.
Середина сентября…
Рокки постарался скрыть разочарование. Не без труда это ему удалось.
— Приглядывайте за Свиклом. Сегодня он бушевал, как сумасшедший. Жена передала ему документы на развод. Говорит, что не хочет иметь мужа-калеку.
— Мило, — съязвила Ли Нельсон. — Рокки! Что насчет нового парня… Шеперда?
Мужчина сокрушенно покачал головой.
— Протезист парню не нужен, ему нужен психиатр.
— Нам всем не помешал бы психиатр, — целуя Рокки Трета в лоб, сказала она.
Вернув ему улыбку, женщина направилась к семнадцатой койке. В отличие от большинства кроватей эта была отгорожена шторками, что создавало иллюзию приватности.
— Сержант Шеперд! Меня зовут доктор Нельсон, и я…
Ли отодвинула штору в сторону.
Кровать была пуста.
Небо над Манхэттеном приобрело лазоревый оттенок и теперь сливалось вдали с океаном. Ветерок с Ист-Ривер отгонял неприятные запахи мегаполиса. Снизу, под взлетно-посадочной площадкой для вертолетов, расположенной на крыше госпиталя, монотонно гудели вентиляторы промышленных кондиционеров. К этому гулу семью этажами ниже примешивался шум движущегося по улицам транспорта. Приближалось время обеда, и звуки клаксонов становились все нетерпеливее.
Сейчас вертолетная площадка была пуста. Машина, видимо, улетела по вызову.
Долговязый мужчина в серых брюках от тренировочного костюма и белой футболке шлепал босыми ногами по цементной ограде шириной восемь дюймов, окружающей взлетно-посадочную площадку для вертолетов. Длинные каштановые волосы развевались на ветру. И внешне, и отсутствующим взглядом он напоминал покойного Джима Моррисона, вокалиста группы «Дорз». У этого солдата была беспокойная артистическая натура, запертая в гробницу плоти.
Левую руку жгло огнем, словно он засунул ее по локоть в бурлящую лаву. Боль была нестерпимой. Она доводила его до помешательства.
Там нет руки, придурок! Это фантомная боль, такая же призрачная, как твое существование…
Патрик Райан Шеперд закрыл глаза.
Звуки и запахи бетонных джунглей вызвали в его памяти воспоминания из далекого прошлого…
Дул легкий ветерок. Над головой — голубое небо. Стикбольная[4] бита в руках растерявшегося мальчика.
Патрику одиннадцать лет. Он — самый младший из игроков. Бруклин поделен по этническому признаку на несколько частей. В Бенсонхурсте, где проживает Патрик, преобладают эмигранты из Италии.
Патрик — ирландец, а значит, изгой. Трудно быть изгоем среди изгоев.
Сегодня суббота. Субботы — не такие, как воскресенья. В воскресенье надо надевать приличные штаны и идти в церковь. Маленький Патрик терпеть не может церковную службу, ему там скучно, но бабушка водит его в церковь каждое воскресенье.
Когда-то Сандра Кей Шеперд упала с приставной лестницы и теперь получает пенсию по инвалидности. Ей шестьдесят один год, и она — постоянно нуждающийся в инсулине диабетик. Двенадцать лет назад ее муж без объяснений ушел из дома.
Мать Патрика умерла от рака легких, а отец четвертый год сидел в тюрьме: ему дали двадцать пять лет за то, что, находясь в состоянии алкогольного опьянения, он задавил насмерть человека.
Два аута. Базы заняты, только нет никаких баз. Вместо первой и третьей — припаркованные машины. Вторая база — канализационный люк. «Дом» заменяла коробка из-под пиццы.
Юный Патрик жил ради таких минут. Сейчас он не был изгоем. Сейчас он не был чужаком. В такие мгновения жизни он становился героем.
Подает Майкл Паскуале. Ему уже тринадцать лет, но маленький ирландец дважды его сделал. Итальянец кидает первый мяч Патрику прямо в голову.
Тот — наготове. Отступив на шаг, Патрик отбивает потрепанный резиновый мячик держаком метлы. Мяч проносится со свистом мимо левого уха питчера. Отскакивает от нескольких автомобилей и исчезает из виду.
— Хреновый удар! Прямо в канализацию! Правило номер два! Иди доставай, фриц Шеперд!
— Я не немец, я ирландец.
Патрик тяжело вздыхает, но в сопровождении двух старших мальчиков послушно идет к решетке слива. Правила в стикболе не отличаются сложностью: «Кто отбил мяч, тот его и достает».
Двое товарищей по игре поднимают канализационный люк. Оттуда воняет блевотиной. В пяти футах внизу — жидкая зловонная мерзость. Как назло, Гарри Дорошов, который обычно ходит на игру с граблями, сейчас с родителями уехал на Конни-Айленд.
— Лезь вниз, Шеперд.
— Ты уверен, что мяч там? Я что-то его не вижу.
— Ты, что, меня вруном обозвать хочешь?
— Залезай, ирлашка, подобру-поздорову.
Патрик осторожно спускается по железным скобам вниз… шаг за шагом… Воротом футболки закрывает нос: чтобы меньше воняло.
Внезапно голубое небо исчезает над головой. Это с грохотом падает на место канализационный люк.
— Эй!
Слышится приглушенный смех. Сердце Патрика екает.
— Эй! Выпустите меня!
Он надавливает плечом на чугунный люк, но тот не двигается с места под тяжестью веса Майкла Паскуале. Справа, на месте решетки, есть узкая длинная расщелина; он пытается в нее протиснуться, но его бьют кроссовками.
— Выпустите меня! Помогите! Бабушка! Помогите мне!
Патрик задыхается, его тошнит. Остатки завтрака падают в зловонную жижу внизу.
На лбу проступает холодный пот. Он чувствует, что теряет сознание.
— Выпустите меня! Выпустите меня!
Наваливается паника. Ему трудно дышать. Адреналин превращает его плечи в неистово бьющийся о металл таран. Сила его ударов почти сбрасывает Майкла Паскуале с канализационного люка. Тогда второй парень становится рядом с ним.
Патрик чувствует, что теряет сознание. Он такой маленький, он так напуган. Рак лишил его матери, алкоголь — отца. Спорт — вот единственный поплавок, который держит его на плаву в бурных водах жизни, клей, которым скреплено его убогое существование. Смех наверху становится громче. Гордость покидает его. Он готов разжать пальцы и заполнить царящую в душе пустоту зловонной жижей, когда вдруг слышит голос девочки. Она не просит, а требует.
