Он тяжело задумался, мрачно глядя на пустые пивные бочонки. Квадратный подбородок выставлен вперед, глаза злые. Потом наклонился, взял с земли свое пиво и мельком глянул на меня.
— Извини, Люси. Я не могу. Считай, что мы это проехали, ладно?
И он ушел, исчез, дематериализовался в дверном проеме паба, откуда доносились веселые возгласы и обрывки песни.
Я села на траву, а потом опрокинулась навзничь и принялась прокручивать в голове наш разговор. Нет, ничего иначе, чем я сказала, сказать было нельзя. Уже совсем стемнело, солнце зашло, и тени вокруг стали густыми и мрачными. Я поежилась. Кто-то шел по тропинке от пивного сада сюда, ко мне. Это был Жизнь, кто же еще. Он замер, понял, что я одна, и не пошел дальше, а встал, прислонившись к стене.
Я хмуро поглядела на него.
— Нас могут подвезти до гостиницы через пять минут, если хочешь.
— Как, и не остаться до конца? Чему ж ты меня учил?
Он слабо усмехнулся, принимая шутку.
— Дженна сейчас поедет в свой летний домик. Она вообще-то собирается уезжать.
— Мои ей поздравления.
— Ты не поняла. Она собирается вернуться в Австралию.
— Что так?
— Похоже, дела пошли совсем не так, как она надеялась. — Он многозначительно посмотрел на меня.
— Отлично. Через пять минут я буду готова.
Он подошел ко мне и сел рядышком, тяжело, как древний старик, вздохнув, прежде чем опустить свою задницу. Чокнулся бутылкой пива о мой бокал с вином и сказал:
— Будем!
А потом задрал голову вверх и уставился на звезды. Мы молча сидели рядом, и в голове моей тупо прокручивался разговор с Блейком. Бессмысленно было бы пытаться убеждать его еще раз, он не передумает. Я посмотрела на Жизнь — он улыбался, глядя на небо.
— Что?
— Ничего. — Он широко ухмыльнулся.
— Давай говори уже.
— He-а. Чего говорить-то?
Я пихнула его под ребра.
— Ой, мамочки. — Он потер бок и сел рядом. — Да просто у него на визитке фотка. Его рожа. — Он захихикал, как школьница.
Он все громче ржал над этим, и я, вопреки себе, вдруг начала хохотать вместе с ним.
— Да, — я с трудом перевела дух, — печальноватое зрелище, правда?
Он хрюкнул, прямо как настоящая свинка, и мы залились идиотским смехом.
Жизнь запрыгнул в джип на заднее сиденье, вынудив меня сесть вперед к Дженне. Она приняла это молча, спокойно — но без утренней лучезарной улыбки. И не сказала ни единого слова наперекор. Я не думаю, что в ней вообще была хоть одна частичка — наперекор.
— Ну и денек сегодня, правда? — спросил Жизнь, нарушая молчание.
— Да-а, — согласились мы обе разом. И разом поглядели друг на дружку.
— Кто-то что-то болтал про вас с Джереми в пабе. Слухи? Сплетни? Любовь?
Дженна слегка покраснела.
— Да так, отметили день рождения… ничего особенного. Ну, что-то было, но ничего не было. Он не… — она тяжело вздохнула, — не то, что мне надо.
Таким образом объяснился ее статус на «Фейсбуке». Остаток пути мы проделали в молчании. Она подвезла нас к гостинице, и мы, поблагодарив ее, вышли из машины. Она развернулась, а мы стояли, чтобы помахать на прощание.
Жизнь глянул на меня.
— Что?
— Скажи что-нибудь, — нетерпеливо потребовал он.
Я вздохнула, посмотрела на нее — маленькую хрупкую блондинку в огромном джипе. Потом встряхнулась и постучала ей в стекло. Она опустила его. У нее был усталый вид.
— Я слышала, ты собралась домой.
— Да, правда. — Она отвернулась. — Это не ближний путь, как ты верно заметила.
Я кивнула:
— Уезжаю завтра утром.
Она вдруг повернулась ко мне, надеясь услышать нечто большее.
— Да?
— Да.
— Как жаль. — Она была слишком вежлива, чтобы сказать это язвительно, но и убедительно это тоже не прозвучало.
— Я не могу вернуться, — мне трудно давалось каждое слово, — я не могу вернуться назад.
Она вглядывалась мне в лицо, пытаясь понять, о чем я. А потом поняла.
— Хотела, чтобы ты знала.
— Понятно. — Она улыбнулась сдержанно, но все равно шире, чем намеревалась. — Спасибо. — Она помолчала. — Спасибо, что сказала мне.
Я отошла от машины.
— Спасибо тебе, что подвезла нас.
Я пошла к гостинице и услышала шум колес. Обернулась, увидела, как поднялось стекло, как она улыбнулась, как джип поехал по дороге. Он встал на развилке, помигал направо, обратно, откуда мы приехали.
Я выдохнула — все это время я не дышала, а когда она повернула, сердце скакнуло и остановилось на секунду. И на секунду я запаниковала. Мне захотелось вернуть ее, все переиграть, вернуть Блейка, вернуть все, что между нами было, и начать жить как прежде. А потом я вспомнила: это — по привычке.
Глава двадцать седьмая
Когда я проснулась на другое утро, Жизнь сидел в кресле уже совершенно одетый и смотрел на меня очень мрачно.
— У меня плохие новости.
— Мы собрались здесь сегодня, чтобы почтить память Себастиана, — сказал Жизнь, стоя посреди свалки старых машин, куда Себастиана привезли из мастерской.
— Когда ты об этом узнал?
— Еще вчера, но не хотел тебе говорить. Мне показалось, это было бы некстати.
— А ему и правда конец? Ничего нельзя сделать?
— Боюсь, что нет. Целая команда механиков пыталась вернуть его к жизни, но безуспешно. Кроме того, ты заплатила бы за ремонт больше, чем за новую машину.
— Я к нему привязалась.
— Я знаю.
Мы постояли в молчании, потом я погладила Себастиана по крыше.
— Спасибо, что привозил меня туда, куда я хотела попасть, и возвращал обратно. Прощай, Себастиан, ты служил мне верой и правдой.
Жизнь протянул мне горсть земли.
Я посыпала ею крышу автомобиля. Мы отошли в сторону, и большой железный зажим подхватил Себастиана, чтобы вознести его на небеса.
Все было кончено.
Тут раздался гудок, и из фургона высунулась физиономия Гарри.
— Бритые Шары зудят, что им надо скорее ехать домой. Его мамаша требует фургон обратно, ей надо срочно ехать на фестиваль ирландских танцев.
Всю дорогу я помалкивала, так же как и Гарри. Он сидел рядом со мной и без конца переписывался по телефону.
— Гарри втюрился, — насмешливо пояснила Анни.
— Поздравляю.
Он немного покраснел, но улыбнулся:
— А что с твоим парнем?
— Ох. Да ничего.
— Я ж тебе говорил, человек может измениться за три года.
Мне не хотелось, чтобы юный студентик вообразил, будто знает об эволюции человека больше, чем я, поэтому я усмехнулась и покровительственно ответила:
— Но он не изменился, а остался точь-в-точь как был.
Гарри оторвал свой нос от телефона, видимо недовольный тем, что вчерашнее поведение Блейка было нормой, а не результатом сильного удара головой о землю, случившегося в какой-то момент за те три года, что я его не видела.
— Значит, изменилась ты, — небрежно бросил он и принялся торопливо набивать ответ блондинке, от которой мечтал заиметь детей.
После этого я впала в глубокую молчаливую задумчивость, мне было о чем поразмыслить. Жизнь несколько раз пытался со мной поболтать, но постепенно отстал, убедившись, что я не в настроении. В эту поездку я потеряла слишком многое: любовь, машину, а также надежду вернуть себе доброе имя — во всяком случае, это явно будет куда сложнее, чем просто перестать врать и объявить всем правду. У меня возникло горькое чувство, что я всего лишилась и ничегошеньки не приобрела. Единственное, что у меня еще остается, — это съемная студия с соседкой напротив, которая, наверное, больше никогда не захочет со мной разговаривать, и кот, на два дня брошенный без присмотра.
Я поглядела на Жизнь. Да, у меня есть еще и моя Жизнь.
Он перегнулся через сиденье и попросил Деклана высадить нас в Старом городе.
— Почему здесь?
Мы были на Бонд-стрит, в самом центре Либертис, историческом и наименее изменившемся районе, где многие улицы до сих пор замощены булыжником. Неподалеку, на заводе «Гиннесс», ученые в белых халатах изобретают очередную формулу нашего самого экспортируемого продукта.
