Тишина стояла мертвая. Чем ниже мы спускались, тем длиннее выглядел этот отлогий спуск — голая скала, никаких ступенек, не видно, чтобы человек приложил где-то руку. И яркий свет, уже показавшийся непохожим на электрический.
Я шел первым, решив, что мне так полагается, как старшему по званию, хотя обстановка, в общем, и не предусмотрена уставами. Первым я, оказавшись у самой двери, и увидел ту сторону…
Скальный откос полого уходил вниз метров на десять, справа и слева высились голые скалы примерно в три человеческих роста…
А впереди, теперь прекрасно видно, откос упирается в нечто вроде широкой немощеной дороги, ровной, пыльной (причем в пыли заметны какие-то следы), за дорогой невысокое редколесье, отсюда видно, метров через тридцать начинается высокий обрыв, и можно рассмотреть внизу широкую, поросшую высокой травой равнину с редкими деревьями, а за ней, похоже, кромка леса.
И над головой чистое голубое небо! На котором, несомненно, светит солнце — от деревьев в сторону обрыва тянутся тени, и от деревьев на равнине тоже — не такие уж и длинные, можно прикинуть: сейчас, навскидку, от пятнадцати до шестнадцати часов дня, и время осеннее. Ранняя осень — листья кое-где пожелтели и опали, на дороге их немало, большинство оставшихся отливают золотом и багрянцем…
В бога, в душу, какая осень?! Какая середина дня?! Наверху — половина второго ночи, и середина весны, и темнота! Куда это нас занесло?!
Старлей с капитаном придвинулись, заглядывая мне через плечо. Шумно вздохнув, старлей прокомментировал открывшееся нам зрелище словечками, которые вряд ли звучали в почтенных стенах ИФЛИ. Клементьев молчал.
— Все видят одно и то же? — спросил я, держа пистолет в опущенной руке. — Дорога, лес, обрыв, равнина, солнышко на ясном небе?
Оба поддакнули обалдевшими голосами. Тут не просто обалдеешь — и слов-то таких не подберешь, чтобы описать наше тогдашнее состояние…
— Значит, не сон. И не галлюцинация, — сказал я, с большим неудовольствием отметив, что и у меня голос подрагивает, точно. — Это есть. И что-то это никак не похоже на Германию апреля сорок пятого…
— А где ж мы в таком случае? — с жадным любопытством спросил старлей.
Я чуть не засмеялся:
— По-вашему, дивизионный инженер должен знать всё на свете? Понятия не имею. Отроду не видывал ни таких ходов, ни таких мест. И не слыхивал ни разу…
Клементьев сказал голосом человека, чуточку подрастерявшего спокойствие, но изо всех сил стремившегося взять себя в руки:
— Между прочим, я и таких деревьев не видывал ни разу…
— А что с ними не так? — тут же спросил старлей.
— Да ничего особенного, — сказал Клементьев. — Просто никак не могу определить породу. Я, конечно, не лесовед, но батя у меня был старшим лесничим, и дома у нас стояла куча книг с цветными картинками. Любил я их пацаном разглядывать… Читать я их не читал ни тогда, ни потом, а вот картинки любил разглядывать, даже уже в старших классах. Отец, видя это, меня хотел пустить по своим стопам, но не срослось, мало оказалось одной любви к картинкам, вот и пошел в военное училище… Так вот, не помню я что-то таких деревьев в Европе…
Старлей тихонечко фыркнул:
— А ошибиться не можете, товарищ капитан?
— Да нет, пожалуй, — уверенно сказал Клементьев. — У отца был толстенный атлас, так и назывался: «Деревья Европы». Еще дореволюционного издания. Обстоятельная книга. Изображено дерево, а рядом, отдельно — лист, цветок, если есть, плоды-ягоды, опять-таки, если имеются. И не помню я таких деревьев, таких листьев. Вроде бы похоже на клен, но не клен…
— А для всего мира были атласы или справочники? — без малейшей подковырки поинтересовался старлей.
— Нет, — признался Клементьев. — Только по Европе.
— Вот видите, товарищ капитан… Свободно может оказаться, что здесь Австралия или Северная Америка…
Я в эту ботаническую дискуссию на встревал — из-за плохого знания предмета. Легко мог определить березу, сосну и елку, с первого взгляда опознавал тополь, яблоню, черемуху и иву (у нас в городке их росло много). Ну, пожалуй, еще и дуб. На нем мои познания исчерпывались. По моему мнению, деревья как деревья — высотой не уступавшие тополю, с темноватой корой, пышными кронами и листьями, похожими на яблоневые (в голове сама собой всплыла строчка из школьного учебника ботаники: «Лиственные деревья делятся на широколистные и узколистные»). Широколиственные, вот и все, что я мог о них сказать.
Меня гораздо больше интересовала наружная сторона двери — ее поверхность была покрыта чем-то, идеально имитировавшим поверхность окружающих скал. Вынул обойму, патрон из ствола, простукал рукояткой — не камень, а какая-то пластмасса — но на взгляд не отличить. Дверь, весьма похоже, была подогнана идеально, когда ее закрывали, наверняка ее контуры не выделялись на фоне камня. Ничего похожего на ручку, как-то немцы без нее управлялись…
Дискуссия наконец закончилась, и старлей спросил не без азартного любопытства:
— Разрешите обследовать прилегающую местность, товарищ майор?
Меня и самого грызло нешуточное любопытство, как и Клементьева, сразу видно, да и любого бы на нашем месте. Я прислушался — совершеннейшая тишина, только справа, совсем недалеко, безмятежно заливалась какая-то птаха. Уж это я знал: если столь беззаботно гомонят лесные птицы, людей поблизости нет. Разве что замаскировались в засаде, тихонько сидят достаточно долго, так что птица их не видит. Да нет, не похоже. Хотя я не разведчик и уж никак не лесовик. Вижу, что лес довольно редкий, подлеска и кустарника нет вообще…
— Автоматы у вас найдутся? — спросил я старлея.
— Конечно, товарищ майор, у каждого…
— Быстренько принесите три, — распорядился я. — И еще… поставьте-ка вы часового снаружи у двери в погреб.
— Вообще-то мои проинструктированы: в подвал и носа не казать…
— Приказы не обсуждаются, — сказал я вовсе не сердито. — Поставьте. И дверь оставьте чуть приоткрытой. Часового проинструктируйте: если услышит стрельбу или какой-нибудь другой… шум, пусть поднимает всех по боевой тревоге. Исполняйте.
— Есть! — сказал он и кинулся наверх прямо-таки бегом, хотя я этого и не приказывал, — сгорал от любопытства, конечно.
Я повернулся к Клементьеву:
— А вы, капитан, принесите стул потяжелее и подоприте дверь. Тяжелая, взад-вперед мотаться не будет, но мало ли… Если захлопнется, так тут и останемся, разве что гранатой дверь прожжем над засовом…
Он как раз закончил, когда вернулся чуточку запыхавшийся старлей с тремя автоматами и парой запасных рожков к каждому. Себе он оставил «шмайсер» (видимо, его собственный), нам с капитаном вручил ППШ. Вытащил из карманов галифе две «лимонки», отдал нам, пояснив:
— На всякий случай, лучше уж пересолить…
Тут я был с ним полностью согласен, учитывая совершеннейшую неизвестность вокруг. Ну что же, разведгруппа получалась небольшая, но вооружена неплохо: автоматы, пистолеты, «лимонки», так и не понадобившаяся вторая «шестерка» по-прежнему у старлея за поясом — в общем и целом, не так уж слабо…
— Часового поставили?
— Так точно! — отрапортовал он, прямо-таки переминаясь на месте от нетерпения.
— Приказ будет такой… — сказал я, чуть подумав. — Спускаемся вниз, если не встретим… людей, выдвинемся к обрыву. Там осмотримся. Если кто-нибудь начнет обстреливать, немедленно отступаем и захлопываем дверь. В остальном — действуем по обстоятельствам. Вопросы есть?
Почти сразу же старлей спросил:
— Если обстреляют нас не немцы, а… кто-нибудь другой? На немцев совершенно не похожий?
— В таком случае отступаем, не открывая ответного огня, — сказал я. — Пошли осторожненько…
И мы двинулись вниз плечом к плечу — ширина спуска позволяла. Автоматы держали наизготовку, обратившись в слух, как писали в приключенческих романах. Да уж, приключеньице… Поначалу ступали осторожно, как по тонком льду, потом как-то свыклись, под ногами был твердый, надежный камень, и никаких растяжек не видно.
Быстро вышли к дороге. Я не куперовский индеец и не разведчик, но без труда определил, что в пыли четко выделяются следы тележных колес или другой какой-нибудь повозки, а также отпечатки подкованных копыт — и того и другого насмотрелся что в детстве у себя в городке, что на войне.
Присев на корточки, старлей осмотрел дорогу, прокомментировал негромко:
— Слева направо проезжала какая-то повозка, запряженная парой лошадей… А в обратном направлении — конные, человек несколько… Ни единого следа машины или мотоцикла, следов гусениц тоже не видно…
— И даже велосипедных нет, — сказал я ему в тон. — Сам вижу.
Он, нажав кнопку, вынул кортик с роскошным травлением на лезвии, поковырял землю. Лезвие входило легко, чуть ли не по рукоять.
