Первые лучи солнца пробились сквозь ожившую чащу. Тонкие жёлтые столпы, упали на подлесок, выхватив из сумрака окровавленную руку и жёлтый камень, лежащий на раскрытой ладони.
– Неплохой размерчик, засранец! – хохотнул мужчина, пнув тушу оленя. – Вот почему ты такая заноза в заднице, да? – хмурое до этого лицо украсила действительно счастливая улыбка первая за месяц.
***
Солнце катилось к закату. Крестьяне заканчивали нехитрые дела на полях: кто-то вёл скотину обратно в деревню, другие возвращались, неся пресную воду с реки, вместе с ними шли несколько женщин, что занимались стиркой и теперь несли чистые вещи домой.
Ронзель, как всегда, дежуривший у ворот, жевал травинку и разглядывал баб. Как вдруг что-то привлекло его внимание. Прищурившись, паренёк удивлённо раскрыл рот. Травинка выпала, медленно упав на землю. Но он не заметил, всё его внимание сосредоточилось на силуэте, бредущем со стороны леса: высокий и плечистый человек в оборванном тряпье неторопливо вышагивал по направлению к воротам. Но взгляд Ронзеля привлёк вовсе не внешний вид, а две шкуры, свисающие с шеи, будто заправский шарф разбойника или городской красотки.
– Это же… не может быть, – парень на ощупь нашёл копьё, приставленное к частоколу, и зашагал на встречу. – Эй, милсдарь! Вы вернулись! Давайте сюда, вас уже заждались! – Ронзель призывно махал свободной рукой, привлекая внимание странного охотника. А заодно и всех баб в округе. Теперь-то он сможет говорить, что лично встречал спасителя деревни.
– Голова у себя? – бросил охотник, не здороваясь, стоило только подойти поближе.
– А куда ему деться-то, милсдарь? У себя, коряга старая, вас ждёт, как есть.
Парень скривил лицо в, как ему казалось, заправской ухмылке. Только вышло не очень. Уж больно уродливая была морда: нос картошкой, жёлтые кривые зубы и странно вздёрнутая верхняя губа. Верус сражался с самим собой, чтобы не бросить что-нибудь в ответ. Нет никакого смысла издеваться над землероями – жизнь у них и так горькая словно зарецвет (1). В место этого он понимающе кивнул и продолжил путь в деревню.
Люди вокруг бросали на него взгляды: кто удивлённые, другие испуганные, третьи разве что не возносили молитвы Вечной Шестёрке. И на том спасибо! Не хватало только, чтобы землерои поклоны мне бить начали. Ещё чего!
– Посмотрите, посмотрите, на шкуры… – шептался кто-то в быстро растущей толпе.
– Как есть двухвостый волчара! Боги и Твари!
– Да их же две, шкуры-то две!
– Вот кто Любку задрал! Ой-ей… – причитала дородная женщина с двумя вёдрами воды на коромысле.
– А он их обоих, раз – и всё! – воскликнул какой-то мужичок с мотком верёвки на плече.
– Правду говорят! Подаренные Богам всю славу в себя да силу принимают!
Так, под недружный хор возгласов и причитаний крестьян, Верус пересёк полдеревни, подойдя к дому местного головы. Тот уже стоял на крыльце, ожидая. Молодой парнишка, что-то нашёптывал ему на ухо, но стоило наёмнику приблизиться, как паренька, словно ветер унёс.
– Здоровья тебе, милсдарь охотник, – поприветствовал наёмника голова. Был он высок и по-старчески сух, но в глазах сохранилась задорная удаль. Седая голова вежливо склонилась в поклоне, на что Верус ответил кивком и многозначительным взглядом на толпу позади себя. Мгновенно поняв его, голова указал рукой на дверь и добавил: – Проходи в дом, нечего на ветру стоять.
Когда тот прошёл внутрь, старик грозно зыркнул на толпу, и крестьяне тут же поспешили убраться по своим делам.
– Так-то! – убедившись, что все разошлись, фыркнул пятидесятилетний старик и проследовал за могучим воином домой. Тот уже успел сбросить шкуры хищников на пол и занять табурет у стола. Выглядел он заметно хуже, чем когда уходил в лес.
– Зверьё потрепало, – скорее подвёл итог, чем спросил староста, огибая стол и усаживаясь напротив укутанного в рваньё охотника.
– Есть такое, – бесцветно бросил тот, – но ты за меня не переживай, старик. Лучше порадуй наградой, что обещал, – взгляд из-под края капюшона остановился на лице старосты деревни.
– Стало быть, наши беды разрешены? – вопросом ответил тот, коротко взглянув на валяющиеся на полу хаты шкуры. Затем седовласый вновь повернулся к мрачному мужчине. – Эти бестии моих людей жрали?
Мечник прекрасно различил сомнение в голосе. Его наниматель сомневается – и правильно делает, между тем ему вовсе незачем знать подробности. Нужно, как можно быстрее закончить разговор, получить плату и скрыться.
– Они, – односложно ответил охотник. – Проблема устранена. Эти в стаю собрались. Трое, – бровь главы деревни поползла вверх, что не ускользнуло от внимания бойца. – Да, трое, – опередил он его вопрос. – Двух я прикончил, сам видишь. Последний убежал. По лесу-то за ним гоняться мне не с руки. Но не бойся, зверь, конечно, дикий, да зубастый, но поодиночке на людей не охотится. А может и вообще уйдёт из этих мест. Ему стаей проще, будет новую искать.
Лицо старика разгладилось, будто он скинул десяток лет. Хитрая улыбка заняла место морщин, пока он понимающе кивал.
– Всё хорошо в твоей байке, одно плохо – видали мужики зарево чудное над лесом. Сегодня с утра, да не просто зарево, а фиолетовый свет, что аж сами небеса подсвечивал. Когда ты, стало быть, на волчат двухвостых охотился, да по лесу бегал, – взгляд серых глаз стал испытующим. – Что про это скажешь?
– Хмм… – Верус отстранился от стола, но табурет не позволил ему откинуться на спинку, ведь её попросту не было. Пришлось неловко остановиться на середине движения и усесться поудобней. – Ничего не знаю ни про какие огни яркие да фиолетовые. У меня дед работа простая – зверя дикого да кровожадного выслеживать, а не на зорьки любоваться.
– Врёшь… В глаза смотришь и врёшь! – напыжился старик. – Ты не думай, я знанием своим делиться ни с кем не собираюсь. Ты мне одолжение сделай, сынок. Успокой сердце, не верю я, что волки, пусть и такие чудные, как эти, могли столько людей утащить. Это же всё соседи мои, всех с сопливых лет знаю. На глазах росли, понимаешь? Почитай семья!
– Слушай, – Верус тяжело вздохнул и не менее устало осмотрел хату старика. – Ты ведь не глупый человек, да? Голова деревни на двадцать домов. Писать умеешь! Вон даже письмо в церковь Шестерых отправить хотел, помощи просить. А всё туда же… Незачем тебе в это лезть. Волки это были, Боги и Твари, и всё тут!
– Ну, да, спутал я тебя сначала с их апостолом. Что теперь поминать-то?
– А то, что коли догадался о чём, так и держи при себе. Я не проповедник и тем более не апостол, чтобы про Скверну рассказывать и про заразу, что из неё лезет. Сам догадываешься, на что я «охотился», – особо выделив последнее слово, развёл руками Верус. – Так зачем же, Шестёрка тебя направь, вопросы задаёшь такие неудобные?
Старик резко посуровел, видимо, собеседник случайно задел его за живое:
– Правильно ты сказал, у меня двадцать домов, а в них не сено наложено, а люди живые, семьи. Детишки вон малые, да голожопые бегают, уму разуму набираются. И если какая зараза в лесу завелась, и жрать их повадилась, кто же, как не я, должен вопросы задавать? Ну, облегчи ты муку мою, скажи!
– Да, что за напасть?! Во пристал, скажи да скажи. Ты, дед, никак плату мою отдавать не хочешь? – решил зайти с другой стороны воин. – Так ты сразу скажи, не трать время, нечего нам с тобой попусту трепаться.
Голова деревни одарил его долгим печальным взглядом. Наконец что-то для себя решив, поднялся, отойдя от стола к небольшому комоду у стены. Нагнувшись и открыв скрипучую дверцу, возился среди полок, пока не выудил серый мешочек, подвязанный кожаным шнурком. Обернувшись к молодому наёмнику, старик тяжело вздохнул и произнёс:
– Давно я всё приготовил, когда ещё Люба пропала, но тебе-то дела нет. Боль людская, что вода по камушкам, да? Неужто так ломает тебя, облегчить думы мои? Ответь, что за твари селян в лес уволокли?
– Они мертвы, – тихо отозвался парень из-под капюшона. – Убиты мной, вот этим мечом, – с этими словами он резко откинул полу плаща и выдернул из ножен клинок. И под удивлённым взором старика положил его на стол. – Ты искал помощи, просил меня, почитай умолял. Теперь я сижу перед тобой и говорю, что всё сделано. Работа завершена! – в голосе Веруса звенела сталь. Хозяин избы испуганно зыркнул на выход, будто ища поддержки, но тут же взял себя в руки, немного разозлившись на секундную слабость. А охотник, тем временем, уже поднялся из-за стола и начал медленно подступать к нему:
