Говоря, принц словно раздувался. Женевьева заподозрила, что он предпочитает сидеть голым не только потому, что может себе это позволить, но еще и потому, что никакая одежда не могла выдержать постоянную смену формы.
— Насколько помню, у вас в друзьях ходила моя отдаленная кровная родственница.
— Кармилла? Это так, — ответила Женевьева.
— Хрупкий цветок, нам его так не хватает.
Женевьева кивнула, соглашаясь. Заботливость этого чудовища казалась приторно-сладкой субстанцией, которую трудно проглотить, не подавившись. Нежно и без всякой мысли, словно хозяин, ласкающий старую охотничью собаку, принц протянул руку и погладил спутанные волосы королевы. В глазах у Виктории расцвела паника. У подножия тронного помоста собралась группа скрытых саванами женщин-носферату, жен, которых Дракула отодвинул в сторону, оказавшись в Лондоне. Все из них были красавицами и без всякой скромности выставляли на обозрение руки, груди и бедра. Они шипели, потягивались, демонстрируя жажду страсти, словно кошки. Королева явно боялась их. Огромные пальцы Дракулы сомкнулись вокруг хрупкого черепа Виктории и слегка его сжали.
— Моя леди, — продолжил принц-консорт, — почему вы не пришли к моему двору? Мы бы приветствовали вас в трансильванском замке Дракулы, по которому мы столь сильно скучаем, или в нашем более современном поместье. Мы приветствуем всех старейшин.
Улыбка Дракулы казалась убедительной, но за ней виднелись зубы.
— Я оскорбляю вас, моя леди? Вы странствовали из одного места в другое больше сотни лет, всегда испытывая страх перед ревностными «теплыми». Как все не-мертвые, вы были изгоем на лице земли. Разве это справедливо? Нас преследовали низшие существа, нам отказали в помощи церкви и заступничестве закона. Вы и я, мы оба потеряли людей, которых любили, по вине крестьян с заостренными кольями и серебряными серпами. Меня называют «Цепешем», пронзителем, и все-таки не Дракула пронзил сердце Кармиллы Карнштейн или Люси Вестенра. Мой Темный Поцелуй приносит жизнь, вечную и сладостную, а серебряные ножи сеют холодную смерть, пустую и бесконечную. Однако темные ночи — в прошлом, и мы получили то, что причитается нам по праву. Все это я сделал для блага тех, кого называют носферату. Никому теперь не нужно прятать свою природу среди «теплых», никому не нужно страдать от лихорадки красной жажды. Дочь-во-тьме Шанданьяка, вы — часть произошедшего; и все же в вас нет любви к Дракуле. Разве это не печально? Разве это не отношение мелочной и неблагодарной женщины?
Рука Дракулы теперь покоилась на шее Виктории, большой палец гладил ее горло. Королева опустила глаза.
— Разве вы не были одиноки, Женевьева Дьёдонне? Разве сейчас вы не находитесь среди друзей? Среди равных?
Она стала не-мертвой на полвека раньше Влада Цепеша. Когда она обратилась, принц все еще был грудным младенцем, которому вскоре предстояло стать невольником.
— Пронзитель, — объявила Женевьева, — мне нет равных…
…Пока принц сжигал взглядом Женевьеву, Борегар выступил вперед.
— У меня есть подарок, — сказал он, его рука покоилась в нагрудном кармане фрака, — сувенир о нашем подвиге в Ист-Энде.
В глазах Дракулы появилась мещанская жадность подлинного варвара. Несмотря на благородные титулы, всего поколение отделяло его от изуверов-горцев, коими являлись предки Цепеша. Принц не любил ничего больше красивых вещей. Ярких, сверкающих игрушек. Борегар вынул полотняный сверток из внутреннего кармана и развернул его.
Вспыхнул серебряный свет.
Мгновением раньше вампиры еще кормились в тенях, шумно обсасывая плоть юношей и девушек. Теперь вокруг настала тишина. Возможно, то была иллюзия, но крохотное лезвие сияло, миниатюрный Экскалибур освещал всю комнату. Дракула сперва наморщил лоб в ярости, но вдруг презрение и веселье превратили его лицо в широкоротую маску. Борегар держал серебряный скальпель Джека Сьюарда.
— Ты хочешь сразиться со мной этой крошечной иголкой, англичанин?
— Это подарок, — ответил Чарльз. — Но не для вас…
Женевьева в нерешительности отошла. Меррик и Мина Харкер находились слишком далеко, чтобы повлиять на события. Карпатцы оторвались от своих развлечений и встали полукругом с одной стороны. Несколько женщин из гарема поднялись, их красные рты влажно сверкали. Между Борегаром и троном никого не было, но если бы он сделал хотя бы движение в сторону Дракулы, между ними образовалась бы стена прочной кости и вампирской плоти.
— …а для моей королевы, — закончил Чарльз — и бросил нож.
Вращающееся серебро отразилось в глазах Дракулы, когда гнев темнотой взорвался в его зрачках. Виктория выхватила скальпель из воздуха…
…Все делалось ради вот этого момента, ради того, чтобы Чарльз попал пред высочайшие очи, отдав единственный долг. Женевьева, все еще ощущая во рту вкус Борегара, поняла…
…Королева скользнула лезвием под грудь, прорезала сорочку до ребер, пронзила себе сердце. Для нее все кончилось быстро. Со стоном радости она упала с помоста — кровь хлынула из смертельной раны — и скатилась по ступеням, цепь загромыхала, разматываясь. Sic transit Victoria Regina.
Премьер-министр проложил себе путь сквозь гарем, отталкивая гарпий, и схватил тело королевы. Ее голова ударилась об пол, когда он одним движением вырвал скальпель из тела. Ратвен прижал руку к ране, словно желая вернуть Викторию к жизни. Все было бесполезно. Он встал, все еще сжимая в ладони серебряный нож. Его пальцы стали дымиться, и лорд отбросил скальпель прочь, криком признав свою боль. Окруженный женами Дракулы с искаженными от голода и ярости лицами, премьер-министр затрясся, так и не сбросив личину изысканного мургатройда.
Борегар ждал потопа.
Принц — более не принц-консорт — вскочил на ноги, плащ колыхался вокруг него, подобно грозовому облаку. Клыки выскочили из его рта, руки превратились в пучки копий. По его власти нанесли удар, от которого он не сможет оправиться никогда. Альберт Эдвард, принц Уэльский, стал королем, и приемный отец, отправивший его в приятную, но бессмысленную ссылку в Париж, едва ли имел на него какое-то влияние. Империя, которую узурпировал Дракула, теперь поднимется против него.
Даже если Борегару предстояло сейчас погибнуть, то он уже достаточно сделал.
Дракула поднял руку — бесполезная цепь свисала с запястья — и указал на Чарльза. Говорить он не мог, только плевался от ярости и ненависти.
Покойная королева была бабушкой Европы. Семеро из ее детей все еще жили, четверо из них оставались «теплыми». Браком и порядком престолонаследия они связывали оставшиеся королевские дома Европы. Даже если отставить в сторону Берти, существовало достаточно претендентов, чтобы оспорить трон. Красивая ирония состояла в том, что короля-вампира могла низвергнуть шумная компания коронованных гемофилитиков.
Борегар отошел назад. Вокруг него собрались неожиданно протрезвевшие вампиры. Женщины из гарема и офицеры гвардии. Фурии кинулись первыми и повалили его на пол, разрывая на части…
…Чарльз пытался спасти ее от беды, стараясь держать подальше от планов клуба «Диоген», но Женевьева упрямо настаивала на том, чтобы увидеть Дракулу в его собственном логове. Теперь же оба они, скорее всего, умрут.
Ее откинули прочь жены Дракулы. Они бросились на Чарльза, обагрив рты и когти. Она почувствовала бритвенные поцелуи на лице и руках Борегара, вытащила одну адскую кошку — эту штирийскую тварь, графиню Барбару Цилли, если Женевьева не ошибалась, — из общей свары и отбросила ее, верещащую, через всю комнату. Дьёдонне обнажила клыки и зашипела на упавшую женщину.
Злоба придала ей сил.
Она широким шагом подошла к куче, сомкнувшейся над Чарльзом, и рывком освободила его, ударяя и пронзая врагов руками. В своем логове придворные стали мягкими, пресыщенными. Отбросить женщин Дракулы прочь оказалось сравнительно легко. Женевьева обнаружила, что плюется и кричит вместе с остальными самками, клочьями вырывая волосы и царапая красные глаза. Чарльз истекал кровью, но был все еще жив. Она сражалась за него, как мать-волчица сражается за своих щенят.
Одержимые распутницы на четвереньках отползли прочь, подальше от Женевьевы, давая ей пространство. Чарльз встал с ней рядом, все еще покачиваясь. Перед ними появился Хентцау, рыцарь Дракулы. Нижняя часть его тела оставалась человеческой, но зубы и когти принадлежали животному. Он сжал кулак, и костяное лезвие выскользнуло из костяшек. Оно оказалось длинным, прямым и острым.
Женевьева сделала шаг назад, выходя за пределы действия костяной рапиры. Придворные отступили, образовав круг, словно толпа на боксерском поединке. Дракула наблюдал за ними, все еще прикованный к мертвой королеве. Хентцау ходил вокруг, его меч двигался быстрее, чем могла видеть Женевьева. Она услышала шепот лезвия и секунду спустя поняла, что на ее плече зияет открытая рана, а по платью красной нитью сбегает кровь. Дьёдонне подхватила стул и подняла его как щит, парируя следующий выпад. Хентцау прорезал обивку и сиденье, край клинка застрял в дереве. Когда он освободился, то из разреза показался конский волос.
