— Идиоты.
— А на сдачу дали разорванную десятку. Кондукторша в автобусе устроила скандал, не хотела принимать. Я в сердцах швырнула эту десятку на пол, а она еще больше раскричалась: «Сейчас кто-нибудь поднимет и будет мне снова совать!» Представляешь, она не поленилась, подобрала с пола и выбросила в окно. Люди смотрят, стыдно… Бесплатный концерт какой-то.
— Можно было в банк сдать. Они принимают.
— Ты, пожалуйста, извини, что я на тебя вываливаю свои неприятности. Просто мне необходимо услышать от кого-нибудь разумное объяснение. В маршрутке наговорили гадостей. В булочной продавщица подала пакет, я только протянула руку, а дно лопнуло, и хлеб вывалился на прилавок. Я стою, как пришибленная, думаю, как бы мне живой до дому добраться…
— Ясно. — Марина вздохнула. — Эх ты, темнота с чернотой. Сегодня ж двадцать девятое февраля, Касьянов день. Это ты Касьяна рассердила.
— Чем я его рассердила?
— А я знаю? Если в этот день все наперекосяк, ляжь на диван, руки по швам, и не вставай.
— Нет, нет… Это ведь трусость, — безжизненным голосом произнесла Лара. — Пусть ночь… домчимся… озарим кострами…
— Да в конец концов! — В голосе Марины зазвенело раздражение. — От тебя муж сбежал из-за этих словечек! Ты у себя в библиотеке так говори, а не с нормальными людьми!
— Не сердись, — торопливо сказала Лара. — Придешь сегодня ночевать?
— Да ни за что! Ночью свет загорается, а потом гаснет. Жуть с ружьем…
— Мариша, я же тебе уже объясняла. У меня в спальне выключатель с реостатом. Это очень удобно, можно приглушить свет, когда захочешь. Он иногда мигает, но только если до конца не выключить. Ты же знаешь, у нас напряжение все время скачет. У соседа импортный телевизор сгорел.
— Напряжение, как же. А дверь в кладовку как открылась? И ветром по ногам. Чуть со страху не померла.
— Может, тебе показалось?
— Поганая квартира, — отрезала Марина — Зря ты на нее сменялась. Алкашиха, ну, которая до тебя жила, малого во сне задавила. Знаешь, да? Ладно, пока. Завтра из Турции должны новую партию привезти, звякну, может, купишь чего. — В трубке раздались короткие гудки.
В свою «хрущевку» с двумя проходными комнатами и тесной кухонькой Лара переехала три года назад. Обстановка была куплена еще на старой квартире мамой, которая пользовалась славой отличной портнихи и шила на дому. Заказчицы роем вились вокруг нее и уходили осчастливленными, и когда мама провожала их до дверей — такая невозмутимая, с благородно-сдержанной улыбкой — она казалась Ларе королевой в окружении подданных.
Ароматы, обволакивающие этих хорошо одетых и уверенных дам, стали для Лары символом благополучия. Она пристрастилась к дорогим духам и даже теперь со своей крошечной библиотекарской зарплата копила деньги, чтобы раз в год купить флакон «J’adore» Christian Dior или «Mademoiselle Сосо» от Chanel. Из модных ей очень нравился чувственный «Angel» Tierry Mugler, но она не хотела бы расстраиваться из-за того, что на каждом шагу от других будет пахнуть духами. Она цеплялась за старую привычку баловать себя роскошными эликсирами, как за спасательный круг в цунами, разбившем вдребезги прежнюю жизнь. При этом Лара все яснее понимала, что эти нестойкие эфирные субстанции — достойная метафора ее нынешних иллюзий. Нужно ли делать вид, что все хорошо, когда все плохо?
На комоде в спальне упокоилась под кружевной накидкой древняя швейная машина «Подольск», осовремененная автоматическим приводом. За ней мама и умерла в одночасье, дошивая срочный заказ. В тот же миг вслед за ее чистой душой вспорхнули и улетели, как голубки, души умерших вместе с ней предметов — ниток всех мастей, мелков, утюга, лекал, подушечек с иголками и английскими булавками, ножниц и одноногого манекена. Лара похоронила их в большую картонную коробку и убрала с глаз долой — потому что от них больше никогда не смогло бы родиться такое же ошеломительно прекрасное платье, как у мамы. Или шикарный жакет. Или отменный деловой костюм.
Грустно, но ей не передался ни один из маминых талантов. Из квартиры быстро выветрился запах пирогов и свежевыглаженной ткани, и поселилась оглушительная тишина. Она бежала оттуда, с места своего бедствия, сменила квартиру, район. Но до сих пор ей казалось, что она сменила планету.
Лара достала из ящика стола свой пухлый личный дневник (со школьных времен их накопилось уже немало), посмотрела в подмороженное черное окно, которое скребла голыми ветвями липа, и записала:
«29 февраля. Касьян рассердился».
Указанный в бумажке адрес она нашла не сразу, пришлось идти в горку и бродить меж почерневших двухэтажных домов, срубленных еще при царе Горохе. В центре было много таких зданий, и отнюдь не все они изукрашены кружевными наличниками и прочей резной атрибутикой, которую любили фотографировать приезжие. По подсказкам встречных Лара вышла к неказистой пристройке, засыпанной снегом. Дверь открыла миловидная женщина средних лет, полноватая, в светлых кудряшках. От нее чуть слышно пахло «Paloma Picasso».
— Ольга Николаевна? Здравствуйте. Я по объявлению.
Пригласили войти. Как всегда бывает в тесных квартирах, комнатка с низким потолком была сплошь заставлена вещами.
— Ну, давайте посмотрим, — доброжелательно сказала хозяйка, когда уселись на диван, и поднесла к глазам поданную Ларой фотографию, — Живой ваш котик. Очень даже живой. Просто загулял.
Лара всплеснула руками.
— Слава Богу! А где мне его искать?
— Где котов ищут? В подвале, милая. Далеко он от вас не ушел. А почему вы такая грустная? Молодая, здоровая, а в глазах тоска.
Лара уже прониклась доверием к этой незнакомой женщине и в пять минут рассказала ей всю свою жизнь. Ольга Николаевна смотрела понимающе.
— А теперь новая напасть. Каждую ночь просыпаюсь в два часа сорок пять минут. Смотрю на часы и вижу: два сорок пять. Понимаете? Каждую ночь.
— А потом?
— Лежу, прислушиваюсь к себе, к шорохам, звукам… примерно с час. Я никогда не была трусихой, а тут такой страх наваливается… даже ноги отнимаются. Когда у меня ночует Мариша, как-то спокойнее. Это моя троюродная сестра. Она из деревни приехала, торгует на рынке. На съемных квартирах не очень уютно, вот она и соглашается ночевать. Но ей у меня не нравится.
— Лунатизмом не страдаете?
— Да вроде нет.
— Углы святой водой обрызгивали, когда въехали?
— Конечно. И свечкой кресты над дверными проемами выводила. И молитвы читала.
— Вы верующая?
Лара ответила уклончиво:
— Крещеная…
— Понятно. А конкретно чего боитесь, когда просыпаетесь?
— Н-не знаю…
— Это самый тяжелый час, с двух до трех ночи. — Ольга Николаевна подумала. — У вас фотография ваша есть? Можно на паспорте.
Лара снова полезла в сумку.
— Вот…
Они с Виктором в городском саду. Лица веселые. Лето, жара, а он в парадно-выходном костюме — сам вызвался надеть, чтобы сделать ей приятно. Медовый месяц…
Ольга Николаевна поводила рукой над фотографией.
— Вы не сказали мне… Да, жалко, такой молодой.
У Лары вытянулось лицо.
— О чем вы?!
— А вы не знаете? Этого человека нет в живых. — Ольга Николаевна снова прикоснулась к снимку. — Вот здесь черная брешь, в области живота. Скорее всего, рак.
— Быть этого не может, — твердо сказала Лара — У него мать шеф-повар.
— На ранение не похоже, но не буду спорить. Лариса Евгеньевна… Ваше душевное состояние вызывает тревогу. Если вы и дальше будете впускать в себя тоску и другие ненужные эмоции, вы себя погубите. Вы ни в чем не виноваты, и в смерти мужа тоже.
Лара резко поднялась.
— Я пришла к вам кота искать. Спасибо, что обнадежили. Сколько я должна?
— Ну зачем вы так, милая? Деньги — дело десятое. Вам сейчас очень нужен мужчина, и не столько в женском плане, сколько в моральном. Надежное мужское плечо. Опора. Здравый смысл. Потому что вы не от мира сего и очень уязвимы. Извините, конечно, за такие слова, но кто-то же должен вас предостеречь? Может, сходите в церковь? У нас тут рядом храм, подниметесь по тропинке и сразу увидите. Помолитесь. И пожалуйста, оглядитесь, мой вам совет. Все-таки что-то мне подсказывает, что мужчина рядом с вами есть.
— Надеяться мне не на кого, Ольга Николаевна. Я уж сама как-нибудь…
Лара положила на стол деньги, сухо попрощалась и вышла.
Мужчина… Если он и появится в ее жизни, то при одном условии: чтоб сердце из груди выпрыгивало, и руки тряслись, когда губы красишь. На меньшее она не согласна. Меньшее уже было. Поглядывает тут на нее один шатен. Невысокий, широкоплечий, и, в общем-то, да, исходит от него ощущение силы… И глаза хорошие. Осталось только полюбить его страстно. Смешно!
Уже стемнело и слегка вьюжило. Поколебавшись, Лара свернула направо. Из сугробов тропинка вывела ее к улочке, улочка — круто вверх — к церкви.
