проекта не одобрят. Без записи никак, молодой человек. Запись в первый класс будет протестирована в семи муниципальных районах. Это почти шесть тысяч заявок.
Антон покусал губы.
— У ФСУОСа работающее решение. Вы уж если решили конкурировать, то хотя бы соответствуйте.
— Какого числа планируете запускать?
Гафизова повернулась и приподняла очки, прищурилась, отсчитывая дни в настенном календаре.
— После январских праздников начнут проводиться первые тесты.
— В третьей четверти? За девять месяцев до следующего учебного года? Куда так спешить?
— Сроки устанавливаю не я. Распоряжение губернатора.
— Если до конца декабря мы сделаем интеграцию с Госуслугами, заявку одобрят?
— Оформите все как надо, присылайте. Будем смотреть.
— Понял. — Антон убрал блокнот. — Будем работать.
— У вас остались вопросы?
— Нет, все понятно.
— Требования должны прийти вам на почту.
— Хорошо, спасибо. До свидания.
Плетясь к лестнице, Антон безуспешно пытался застегнуть пиджак на непослушную пуговицу. Под приталенной рубашкой колотилось сердце, стук эхом отдавал в кадык и виски, перед глазами скакали кованые перила. Он толкнул ладонью перекладину турникета, временный пропуск ширкнул по столешнице парты, за спиной грохнула дверь гимназии. Антон остановился на углу, задержал воздух в легких, уговаривая себя успокоиться.
Гафизова и компания вставляют ему палки в колеса. Они явно собираются выбрать конкурента, монструозный ФСУОС, которым владеет зять замминистра агропромышленного комплекса и развития сельских территорий города Коммунар-на-Волге. У ФСУОСа нет и половины тех возможностей, которые предоставляет Educatee — реальных возможностей, которые реально способны облегчить учительскую рутину и упростить процессы на местах. ФСУОС же — «Федеральная система учета образовательной статистики» — служит оберткой для бюрократии, непредсказуемым формирователем отчетов. Ослепленные распилочным барышом чиновники не понимают: учителя плохо знакомы с цифровыми продуктами. Интерфейс ФСУОСа настолько непонятен, что они не справляются с его заполнением, из-за чего школы вынуждены вести и бумажные, и электронные дневники одновременно. Educatee призван рассеять этот мрак, но сервису мешают.
Антон достал было из кармана эйрподсы, но сразу же сложил их в кейс. Удивительно, но в Коммунаре ему не хотелось слушать музыку, хотя по Петербургу он перемещался исключительно в наушниках. В провинции шум не давил на уши. Разрезав шагами сквер на половинки, он прошел по улочке, по левую сторону которой стояли коттеджи, построенные бандитами в девяностые, а по правую — купеческие дома, пережившие советскую власть. Улочка плавно перетекала в центральную набережную, которую недавно привели в порядок: подстригли кусты, насыпали дорожки из гравия, наставили каких-то патриотических памятников. Вдоль дорожек фланировали менты и делали вид, что следят за гражданами, из-за чего по набережной гуляли только семьи и влюбленные парочки. Дорожки эти неизменно вели к Дворцу культуры, который построили еще в начале семидесятых. Местный архитектор вдохновлялся брутализмом, но не имел достаточного опыта. Может быть, на бумаге Дворец и выглядел смело, но на деле он походил на бетонную коробку с грязными форточками и неестественно толстыми колоннами.
На остановке «Дворец культуры» образцово-показательная часть города заканчивалась. За проспектом Ленина растянулся реальный Коммунар-на-Волге: серый, озлобленный — нет, злой. От проезжей части остановку отделяло бетонное ограждение, выкрашенное зеленой краской. В салоне подошедшего трамвая ехало три человека, Антон спокойно мог сесть на одиночное кресло, но сидеть ему не хотелось. Чехословацкая развалюха переваливалась по рельсам с боку на бок, скрипела и бурчала на поворотах, однако было в ее ходе нечто винтажное. Антон смотрел на серость за окном, на загибающийся завод, железнодорожный мост с шашлычкой под ним, автозаправку недалеко от остановки и, конечно же, ночной клуб «XXX» с гоночной машиной на логотипе и полами, выложенными плиткой. Уборщицы обычно довольны — с плитки легче отмывать кровь.
На светофоре рядом с трамваем остановилась тонированная девятка. Стекло было опущено, и Антон взглянул на водителя. Машину вел седеющий мужик в кожаной куртке. Почувствовав на себе взгляд Антона, он закрыл окно и рванул с места к следующему светофору.
В «Красном&Белом» сломался терминал. Антону пришлось платить наличными. Он сунул бутылку рома за пазуху, как котенка, и поперся домой, где первым делом приготовил нехитрый ужин: яичницу с помидорками черри и ром с колой. В желудке тут же потеплело. Антон решил повторить коктейль, но добавить в него лед. Он отыскал в морозилке старую формочку, налил в нее воды из чайника и принялся ждать. Вода замерзала, Антон рассматривал квартиру в зеркале огромного шкафа-купе. Не вызывала соседка никакой клининг. Сама убралась, а деньги припрятала.
Окончательно покинув город в 2009-м, Антон сдал квартиру молодой паре. Жильцы написывали ему эсэмэски, забывали оплатить коммуналку, просили заменить упавшую гардину. Зарплата стремительно росла, и уже через год восемь тысяч рублей не казались внушительной суммой. Тогда он наврал жильцам, что продает квартиру, раздал почти всю мебель и попросил соседку изредка заходить и проверять, все ли в порядке. Квартира пустовала и покрывалась пылью, будто ожидая своего часа. И — надо же — дождалась.
Лед никак не замерзал. Антон валялся на неразложенном диване и рассматривал коричневое застарелое пятно крови на обоях. След родительской ссоры, да что там ссоры — драки, один из символов его не самого счастливого детства. Антон долго отгонял от себя мрачные мысли и, наконец, задремал. Ему снился таксист, сующий взятку Гафизовой неподалеку от здания министерства.
Антон очнулся поздно вечером, если не ночью. Он почувствовал себя странно, будто примерял незнакомое ему тело. Шатался по квартире и не находил себе места, включил с телефона группу Portishead, заслушанную до дыр в студенческие годы. В тумбочке нашлись оставленная кем-то пачка «Парламента» и зажигалка. Снаружи было так тихо, что грохот оконной рамы разбился о стоящие квадратом панельки; затягиваясь сигаретой, Антон слышал, как трещит папиросная бумага. Вокруг было темно, лишь изредка мерцали телеэкраны в квартирах да желтым пятном разливался свет подъездных фонарей.
Холод тыкал ему пальцами под ребра. Антон напоследок осмотрел двор и окаменел.
У подъезда напротив стояли два человека и смотрели прямо на него. Первого, седеющего мужика в потертой кожанке, Антон видел сегодня днем из трамвая — он вел тонированную девятку. Старик в пальто и очках-броулайнерах… Тот самый, что сидел за барной стойкой в «Хрониках»! Тот, что передал ему самокрутку.
Мужчины стояли под фонарем и не шевелились. Оба держали руки в карманах.
— Эй! — крикнул Антон.
Крик унесло куда-то в сторону. Мужчины не отреагировали. Они будто сошли с картины Хоппера, тени падали на полустертые лица. Антон прищурился. Ему захотелось разыскать бинокль и посмотреть, моргают ли они.
Вот только не было в этой квартире никакого бинокля.
Антон плотно закрыл за собой балконную дверь. Выхлебав две кружки кофе за
