Всего один шаг разделял их. В тот момент Александр хотел этого истово, всей душой, но что-то ему помешало. Это была не его воля - откуда ей взяться? Что-то иное, постороннее, но очень сильное, гораздо сильнее его самого. То, что заставило отвести взгляд от манящей пропасти, а затем и повернуться к ней спиной, сделав шаг в противоположную сторону. Прочь от Провала.
Видимо, все имеет свой предел, даже отчаяние. Если слишком долго проваливаться сквозь землю, то можно просто пролететь сквозь шарик и вынырнуть с противоположной стороны. В какой-то момент падение неизбежно превратится в подъем с глубины. Если бы в человеческую психику не был заложен огромный запас прочности, то этот вид исчез бы без следа тысячелетия назад.
В этот момент Александру на плечи словно обрушилась тяжесть всех грехов мира, и у него опять подкосились ноги. Он упал у самой кромки, чудом задержавшись в расщелине среди ржавых труб и битого кирпича. От недавней легкости в ногах не осталось и следа, Саша с трудом сохранял вертикальное положение. Пудовые гири тянули его к земле и еще глубже - в землю. Как будто яма очень не хотела, чтобы он уходил.
Леденящая боль набросились на него со всех сторон. Она была в не груди, не в голове и даже не во всем теле - в душе. Он был слаб и проиграл бы в этой борьбе. Но та, другая сила по-прежнему оставалась с ним. В какой-то момент притяжение уравновесилось, Саша почувствовал, что еще чуть-чуть, и его разорвут надвое. Но яма, похоже, начинала сдавать, либо эта игра ей попросту надоела. Шаг за шагом парень удалялся от нее, и немые голоса в его голове ослабевали. Зазвучав в последний раз, они уже не звали, а проклинали и грозили: 'Все равно ты вернешься'.
Александр не помнил, как ему удалось добраться до одноэтажного домика, уцелевшего благодаря причуде местного рельефа. Он толкнул входную дверь, перешагнул через драный тулуп, валявшийся в сенях, вошел в единственную комнату, разделенную пополам высокой голландской печью, и рухнул на жесткую кровать, не обращая внимания на ее громкий скрип. Вот все, что он сумел.
Окна были забраны ставнями и забиты досками, щели законопачены. Видно, что кто-то коротал здесь последние дни. Но тепло давно ушло из этого жилища, температура была недалека от уличной, поэтому ватное одеяло не просто не грело, а морозило, успев обрасти сосульками, а подушка стала похожа на ледяной брусок.
Делать нечего, Саше пришлось вставать. На его счастье, с дымоходом все было в порядке, дрова оказались под рукой, а сам он за полтора месяца овладел нехитрой наукой топить печку, хотя раньше не знал, с какой стороны к ней подходить. Через какое-то время в комнате стало заметно теплее.
Данилов был на пределе. Его хватило только на то, чтобы снова дотащиться до постели и рухнуть в нее камнем. У него не было сил даже горевать, только уткнуться лицом в волглую, начинавшую оттаивать подушку и завыть, слабо и глухо, проклиная все. Но даже для проклятий нужна энергия, а он исчерпал себя до дна. Силы покинули его, и он незаметно уснул или потерял сознание - грань между этими состояниями для него давно стерлась.
Очнулся Александр от дикого холода, дрожа, с трудом нащупал фонарь и с третьего раза нажал кнопку. Пальцы его не слушались, скользили по ледяному металлу. Слабый свет вонзился в отвыкшие от солнца глаза иглой.
Сколько он провалялся? День? Пожалуй, иначе откуда взяться такой холодрыге? Печка остыла. Стуча зубами, парень вскочил на ноги и принялся лихорадочно приводить ее в чувство. До чего же неудобная штука, то ли дело центральное отопление.
Когда огонь, наконец, занялся, а по комнате снова начало разливаться живительное тепло, Саша вздохнул спокойно. В голове было тихо и темно, как в чулане. Если он и видел сны, то они не отложились на его 'жестком диске'. Слава богу. Данилов побаивался не новых гекатомб с горами трупов и реками крови, а снов о счастливых прежних временах, снов, в которые поверишь, а потом проснешься... здесь. Явь даст фору любому кошмару.
Он случайно увидел свое отражение. Из разбитого зеркала серванта на него смотрело иссушенное лицо, бледно-зеленое, как у киношного мутанта. Да не одно, а целый десяток разных Даниловых, его двойников, каждый из которых из-за отсветов пламени казался непохожим на остальных. Александр горько улыбнулся и облизнул потрескавшиеся губы. Парень не верил, что разбитое зеркало связано с человеческой судьбой, но не заметить аналогию не мог.
Не было никаких 'до' и 'после'. Жизнь после двадцать третьего августа раскололась не на две половины, нет. Она превратилась в сумасшедший калейдоскоп, стекляшки в котором перемешались так, что между ними не найти было никакой связи. В одной из этих параллельных вселенных он сидит с кружкой чая, просматривает статейку и поеживается, представляя горящие танкеры в Ормузском проливе и американские ракеты, 'избирательно' стирающие с лица земли школы и больницы в Тегеране.
И он же, испуганный и жалкий, мечется как оглашенный по дорогам области, пока не налетает на трех отморозков. Они изобьют его и засунут в багажник, но не прикончат, поверив басне про тайник, якобы устроенный им.
Вот он получает магистерский диплом с отличием, а вот радуется, выудив подгнившую свеклу из колхозной грядки, и ворует из пункта питания кулек с крупой. Вот Саша размышляет о геополитике и приходит к выводу, что не имеет ничего против 'Pax Americana'. Мол, если объединить человечество на началах коммунизма, гуманизма и так далее не получается, то хоть так - по-свински. Плохой шериф, мол, лучше, чем никакого. Человечеству от глобализации одна польза, хоть оно, темное, этого не понимает. Еще он искренне поражался людям, костерящим в Интернете Запад. Ведь они, гады, используют его же плоды, технологии информационного общества. Попробовали бы при 'отце народов' в форуме посидеть.
Вот он с остервенением дробит череп ближнему своему за мешок с продуктами, которые в прежней жизни стоили копейки. Вот идет на митинг в защиту свободы и демократии на площадь Ленина - гримаса истории! - чтобы проклинать кровавую гебню, а вот топает по дороге в колонне оборванных беженцев, согнанных с родных мест страхом перед высадкой 'миротворцев', которые, к счастью, так и не пришли.
А вот под занавес он добредает до родного города, чтобы увидеть на его месте пятикилометровый лунный кратер. Саша никогда не любил этот город. По иронии судьбы самым мягким словом, которое парень употреблял по отношению к нему, было слово 'дыра'.
И все это он, только такой разный, что трудно поверить. Саша мог бы протянуть ниточку от прошлого к настоящему и склеить эти части, но знал, что получившаяся картина ему не понравится. Слишком уж плохо она его характеризовала. Да, он наделал много ошибок, не в то верил и не тому поклонялся. Теперь поздно было пытаться что-либо исправить, да и некому стало каяться. И вообще, пусть кидается камнями тот, кто в минувшую эпоху вел себя как Человек с большой буквы.
А интернет-патриоты пусть помолчат. В сети они могли соревноваться, кто больше любит Сталина и СССР, кто самый соборный и имперский, а, возвращаясь в реал, наверняка жили как все. То есть как свиньи, расталкивая окружающих локтями в крысиной беготне за длинным рублем... вполне в духе тех же пиндосов.
Где они теперь, эти 'бойцы невидимого фронта'? Если, конечно, выжили... Сидят по своим норам на ящиках тушенки? Не им судить его. Как впрочем, и не ему - их.
Парень оставил попытки самоанализа и попытался встать. Это далось ему не с первого раза - его все еще пошатывало. Александр чувствовал себя лучше, мысли снова стали ясными. Похоже, пока он спал, его мозг сумел не только почистить оперативную память, но и провести дефрагментацию. Возможно, он даже отформатировал этот самый диск, освободив его от груза, который все эти недели лежал у Саши на плечах.
Тем лучше, впереди много работы. Во-первых, надо найти себе настоящее жилье. Во-вторых... Вчера, сразу после откровения у пропасти, Саша рассмеялся бы таким мыслям. Тогда у него был одни план - поскорее умереть, но теперь он знал, что этой мечте не суждено сбыться. Он заставит себя бороться, чтобы снова не столкнуться с Провалом и дожить до рассвета.
