Открыв глаза, Нила на мгновение удивилась, а затем вдруг улыбнулась. Гэн поцеловал ее мимолетно, нежно. Ее улыбка сияла подтверждением веры и счастья. Он бормотал что-то бессмысленное, не в силах найти нужные слова, чтобы сказать ей о своей любви, но тут она снова потеряла сознание.
Гэн только услышал тревожный лай Чо, но не увидел резкого движения Класа. Ощутив, как что-то отшвырнуло его назад и бросило на землю, он успел заметить акулий плавник, блеснувший на солнце и пробивший доспехи друга. От удара Клас неловко споткнулся и упал на одно колено.
Ветер донес зловещий хохот Алтанара, который, стоя в лодке, пытался восстановить равновесие после броска. Паруса уже были подняты и наполнены ветром. Лодка рванулась вперед, и Гэну оставалось только беспомощно наблюдать, как она удаляется.
Клас, закашлявшись, схватился за грудь. Кровь хлестала из-под доспехов, заливая причал. Воздух со свистом врывался в его легкие. Гэн приблизился, чтобы достать плавник. Он сумел схватить его за тупой конец, затем обмотал вторую руку полой своей рубашки, чтобы не порезаться, и дернул. Клас вскрикнул и упал на бок прежде, чем юноша успел подхватить его.
Когда он снял с друга доспехи и одежду и его взору открылась страшная рана, все замелькало у Гэна перед глазами. Он вспомнил, как ненавидел Класа на Бейла, как не доверял собственной жене. Прибежавшие через несколько минут с двумя военными целительницами воины Собаки увидели, что он, не стыдясь, плачет, положив голову жены себе на колени. Они решили, что причина этих слез — облегчение от того, что его жена и друзья живы. Им и в голову не могло прийти, что Гэну Мондэрку было стыдно.
Сайла очнулась от солнечного света, бившего ей в лицо. Серебристые пятна и полосы света пронизывали легкую дымку и слепили глаза, причиняя восхитительно сладостную боль.
Ее одолевали противоречивые чувства; часть ее безутешно оплакивала невосполнимую утрату, в то время как другая часть была охвачена неописуемым восторгом.
Нет. Это чувство было ей знакомо.
Это было не в первый раз.
Вместе с другими детьми, судорожно сцепившимися в живой клубок, она вывалилась из корзины. Она была вся в ссадинах, глаза воспалились от беспрерывных слез, недосыпания и еще от того, что она постоянно терла их руками.
Она поднялась на ноги, и бледное непроницаемое лицо, прикрытое капюшоном сутаны, произнесло:
— Ты избрана.
Тогда, как и сейчас, Сайла не могла понять, что с ней происходит. Но знала, что, хотя та жизнь, которую она любила, закончена, ее все же оставили в живых.
Опять. Опять то же самое.
Сознание возвращалось к ней. Сайла уже могла различить птичью трель над головой. Пела маленькая птичка с бурым в пурпурную крапинку оперением. Кажется, красный зяблик, вспомнила она. Вроде бы невелика премудрость, но она чувствовала, как это важно. Женщина продолжала прислушиваться. Жужжание пчелы. Теперь снова, уже наверху. Пчела медленно перемещалась слева направо. Они всегда летают медленно, когда наступают холода. Теперь тень. Да, она на открытом воздухе, под деревьями. К запаху влажной земли примешивается терпкий аромат измельченных вишневых листьев. А потом она услышала голос Класа.
Она хотела видеть его.
Она увидит его, обязательно увидит.
Ей было больно. О, что это была за боль! От нее раскалывалась голова. В горле что-то хрипело и клокотало, и Сайла была не в силах это прекратить.
Клас прикоснулся к ее щеке. Рука была огрубевшей, покрытой мозолями от рукояти меча и тетивы. Мизинец не сгибался так хорошо, как остальные пальцы, — сказывался давнишний перелом. Прикосновение было таким сильным и нежным.
Он тихо произнес:
— Настоятельница, смотри: слезы!
Странный мерцающий свет бьет прямо в лицо. Ах да, она лежит на земле. Ранена? Голова нестерпимо болит. Тупая боль во всем теле, но ничего конкретного. Они не подпустили бы к ней мужа, будь она ранена серьезно.
Почему она не может вспомнить?
Сайла сделала над собой усилие, пытаясь сфокусировать взгляд. Расплывчатое черное пятно обрело форму. Это был он. Женщина различила границу, где заканчивались темные волосы и начиналось светлое пятно лица. Увидев черноту татуировки, она приказала своему зрению отыскать изгибы подбородка, носа и губ.
— Клас, — проговорила она и ощутила прикосновение его поцелуя, легкое, как дуновение ветерка.
Где-то — в двух шагах или в сотне миль — звучал голос настоятельницы Ирисов:
— Когда жар спал, я решила, что есть надежда. Теперь я уверена, она выздоровеет. Она возвращена нам.
В этих словах чувствовалась сила. Закрыв глаза, Сайла сказала себе, что, даже не помня всех подробностей, можно верить, что ее мучительные скитания позади. Теперь она в безопасности и может поспать.
Она избрана.
Неделю спустя, сидя на кровати в одной из комнат лечебницы, Сайла расчесывала волосы, вполглаза поглядывая на дверь, через которую должен был войти он. Едва Клас появился на пороге, у нее защемило сердце при виде изуродованного левого бока. Она узнала о ране, лишь когда настоятельница Ирисов рассказала об их с Нилой спасении.
Муж уже успел поведать ей обо всем, что произошло за те десять дней, пока она балансировала на грани жизни и смерти.
А рассказать было о чем. Словно прошла целая вечность, а не десять дней. Особенно пришлась Сайле по душе история Тейт о том, как они, повернув обратно катамаран, поплыли на север и высадились за линией обороны Оланов. Доннаси ужасно разгорячилась, описывая их вылазку. Конвей, она и пятьдесят ревущих воинов против тысячной армии. Сами Волки не поверили своим глазам, когда сработало оружие-молния и генерал Оланов с готовностью сдался.
А Нила! После всего, что она пережила, слышать ее бесстрастные слова о том, как она внушала Гэну, что его долг перед ней и всем племенем Собаки — прийти на помощь Сабанду Гайду. Спасенная мужем от Алтанара, она сама отправила его в бой на следующий же день. Мощь кавалерии Волков раздавила застигнутых врасплох Дьяволов, и те сломя голову бежали на север, бросая все, что нельзя было унести на себе. Гэн пошутил, назвав жену своим лучшим генералом. Но она была больше чем генерал — Нила была королевой.
Волна жалости к себе захлестнула Сайлу, когда она подумала о младшей подруге. То, что Алтанар сделал с ней, заставляло содрогнуться, но Нила сохранила свое дитя.
Клас мужественно выслушал рассказ любимой о том, как она боролась за свою жизнь и жизнь их ребенка. Но Сайла утаила от него, как вымаливала еду, как билась в истерике, лишаясь разума от бессильной злобы. Он видел камеры собственными глазами, поэтому она не говорила о кромешной тьме, прекращавшейся лишь на мгновение, когда охранник с факелом открывал дверь, швыряя в камеру какие-нибудь объедки. Сайла не сомневалась, что Клас видел эти полчища насекомых-кровопийц. Правда, вряд ли он заметил омерзительных тварей, выползавших из щелей между камнями, чтобы поучаствовать в дележе пищи, потому что они ускользали при первом проблеске света.
Когда проходивший мимо раненый воин заглянул к ней и сообщил, что Клас приказал навсегда замуровать входы в камеры, Сайлу охватила гордость. Позже до нее дошли слухи, будто муж разыскал трех стражников, стороживших ее, и приказал замуровать их там живьем. Это беспокоило Сайлу. Тщетно пыталась она выудить из Класа, правда ли это. Посмотрев на нее взглядом, все еще приводившим ее в легкий трепет, он произнес: «Есть люди, которые могут сказать все, что угодно. Кто именно рассказал тебе это?» И Сайла решила, что лучше обо всем позабыть.
Но когда ей необходимо было выговориться, когда нужен был кто-то, способный представить, каково быть одной в бесконечном мраке и чувствовать, как, подобно хрупкому осеннему листу, улетает жизнь, за спасение которой ты бы отдал свою собственную, Клас слушал ее. Он брал Сайлу на руки и укачивал, отгораживая от горьких мыслей и воспоминаний.
Он вытирал ей слезы, превознося ее храбрость, и признавался в любви. Клас помог понять, что она заслужила право на жизнь.
Когда Сайла заставила показать уродливую рваную рану, оставленную оружием Алтанара, она осознала, насколько мучительно было для него держать ее на руках. Она упрекнула Класа, что он позволял ей причинять ему боль. Тот лишь ухмыльнулся. Он был так же невыносим, как и прежде.
Сейчас Клас заполнил собой дверной проем так же полно, как заполнял ее жизнь.
— Сегодня настоятельница разрешила мне подольше погулять с тобой. Мы пойдем на утес, оттуда видно море. Ты ведь хочешь этого?
— Ты, наверное, запугал ее.
— И не думал, — возмутился он, расправляя плечи, — это была ее идея.
— Все равно спасибо. Сегодня мне лучше.
При этих словах Клас нахмурился.
— Не торопись. Настоятельница говорит, что ты слишком много двигаешься.
