Ознакомительная версия.
4.
Партизанские лагеря встретили отряд многоголосым гулом. Здесь мало что изменилось со времён Великого Боя. Разве что на станциях стало просторнее из-за переселения части жителей на отвоёванные у лесников территории. Да мода разрисовывать и раскрашивать свои обиталища докатилась и сюда. Художества партизан приобрели довольно странные очертания. Средств на покраску всей станции или хотя бы большей её части у них не было. Поэтому местные художники разрисовывали лишь самый верх потолка станций. В отличии от восточенцев, где самые богатые жители красили свои жилища, Партизаны на это не тратились. На общие средства они создавали панорамы, которые становились достоянием и радовали глаз не только всех партизан, но и заставляли подымать головы и любопытствующе щуриться послов, путешественников, торговцев и прочих скитальцев.
Тема рисунков на всех партизанских станциях была одна – история Муоса. Фрески вырисовывались аккуратно, но порой рисунки имели наивно-детские черты, и поэтому напоминали наскальную живопись времён палеолита. Причём стиль на каждой станции сильно отличался, как и сама сюжетная версия истории подземелий.
Когда пятёрка Зозона шла по Первомайской и Пролетарской, Вера усилием воли заставляла себя смотреть по сторонам, как требовали меры предосторожности. Её же тянуло посмотреть вверх – там, где неудержимо притягивали взгляд яркие и увлекательные комиксы. Но только на Тракторном Зозон дал время на отдых, разрешив прогуляться по станции. Вера с нетерпением зашла на край платформы, где начинается история в картинах. Она начала внимательно и не спеша сканировать глазами полутораметровую полосу изображений и пояснительных надписей к ним.
Вот нарисован город, вернее несколько стилизованных многоэтажек, обведённых зелёным контуром и подписанных словом «Минск» – это доядерная столица – прародительница Муоса. Рядом туннель в разрезе с понятным словом «Метро», по которому бежит поезд с зажжёнными фарами. Ядерный гриб, рядом человечки: бегущие и падающие, заламывающие в ужасе руки, некоторые охваченные языками пламени, словно свечки – так обозначено начало конца. Рисунок станционной платформы, битком набитой людьми, – это те, кто спасся. Рядом с мелкомасштабным изображением платформы – несколько крупных фигур: плачущая женщина и мужчина, склонившийся над умирающим ребёнком, с застывшим на лице отчаянием. Опять снимок платформы со штабелями лежащих, обёрнутых в белые одеяния людей. Так художник изобразил голодомор и эпидемии первых лет Муоса. Хотя, конечно, белые одеяния – это символ; умерших хоронили в том, в чём они встречали смерть; может быть даже раздевали, в целях экономии одежды.
Дальше – довольно большое изображение края платформы у застывшего эскалатора. По ступенькам взбираются люди старшего возраста, им машут руками с платформы те, кто помоложе. Это первая волна полудобровольного изгнания в верхние помещения. Баррикады в туннелях, с дерущимися и стреляющими – это первые восстания. Несколько тёмных фигур в суровых стойках с автоматами с подписью «Восток отделился».
Портрет мужчины в пол-роста с грустными и усталыми глазами, глядящими куда-то вдаль. Подписано: «Валерий Иванюк. Президент Муоса». Маленькие картинки вокруг портрета изображают различные эпизоды из его жизни. На последней террористы, стреляющие в Президента.
Несколько сцен изображают появление леса с голыми лесниками, его рост и трагическое отступление будущих партизан, гибнущих в схватках с неведомым растением и его обитателями.
«Америка» – выведено кроваво красным. Вертолёт, несколько головорезов со звериными лицами, вооружённых автоматами, расстреливающих женщин и детей (во все времена изображая врагов художники любили сгущать краски). Худой высокий старик с морщинистым лбом, подписанный «Дед Талаш». Опять несколько батальных сцен, стилизованное изображение легендарного перехода по Поверхности и захвата Фрунзенской.
Дальше изображена встреча четырёх мужчин. Левая рука каждого из них растягивает лист с заглавием «Конвенция», в правой каждый держит табличку с надписями: «Партизаны», «Америка», «Центр», «Нейтралы».
Метров десять потолка отведено под историю экспансии ленточников. Вера долго рассматривала стоящего на коленях мальчика. У него связаны за спиной руки, глаза полны ужаса. За спиной – несколько ленточников с перекошенными лицами: один кусает бедняге шею, второй подносит к ране червя. На следующем рисунке этот же мальчик со звериным лицом уже нарисован впереди беснующейся толпы ленточников – он рвётся кого-то осчастливливать. Перед этой толпой величаво стоит мужчина в униформе. На его шее висит автомат, на который он положил скрещённые руки. Он смотрит бесстрашно и внимательно на эту толпу. Подпись раскрывает известное всему Муосу имя: «Дмитрий Остромецкий, следователь Центра».
Опять изображение ленточников, тянущих руки к кучке перепуганных людей. Внимательно рассмотрев, можно различить здесь американца, нейтрала, партизана, центровика, диггера; на заднем плане – несколько представителей дальних поселений. У них открыты рты в крике отчаяния. Дальше выведен текст Поэмы Поэм, заканчивающейся словами: «И наступит момент истины и Последний Бой. И тогда посмотрит Бог и решит – нужен ли ему Муос.»
Опять вертолёт и группа солдат, входящих в Муос – «Москвичи». Вот их встречают Партизаны. Схватка с змеями. Возмездие над Президентом Америки. Революция в Америке. Большая и величественная фигура в монашеском балахоне с капюшоном с надписью «Посланный». Вокруг него с оружием в воинственных позах художники нарисовали несколько более мелких фигур, подписанных именами и кличками, некоторые из которых известны всему Муосу: Дехтер, Митяй, Светлана, Командор… Вера внимательно смотрела на Светлану. В одной руке она держит снятый противогаз, в другой – взведённый арбалет, направленный вперёд. Рука с противогазом отведена назад, как-будто она хочет прикрыть ей Посланного. Лицо мужественное и решительное. Светлые волосы до плеч, большие синие глаза. Такой ли она была на самом деле?
Монастырь. Посланный получает благословение от отца Тихона. Посланный посещает станции и поселения. Огромная панорама Великого Боя.
Снова встреча представителей разных народов Муоса. Теперь они держат книгу с надписью «Конституция Республики». Несколько натянуто-бодрых рисунков, запечатлевших «счастливую» жизнь республиканцев и до конца свода остаётся метров пятнадцать, просто закрашенных голубой краской – видимо припасённых для будущих эпизодов картинной летописи.
Только опустив голову, Вера заметила, что ей свело шею. Рассеянно потирая её рукой, она несколько минут стояла под впечатлением увиденного. Историю она, конечно, знала: рассказывал отец на уроках, кое-что читала в блеклых брошюрках, изданных уже в Муосе, свою версию истории рассказывали ей диггеры. Но раньше она к летописям Муоса относилась как к сборникам рассказов, не более того. И вот партизанским художникам удалось всё свести в единое целое. С этого потолка вопили десятилетия горя и боли тысяч людей, скрежет их немыслимой воли к выживанию, прорывающейся сквозь стальные путы безнадёги. Как яркие вспышки, разрывающие кромешную тьму отчаяния, в подземельях появлялись герои, которые жертвуя собой не давали этому миру уйти в небытие.
Вера прошла несколько шагов назад. Не смотря на боль в шее, она ещё несколько минут, задрав голову, рассматривала Светлану. В диггерском изложении истории Светлана была второстепенным героем. Но внезапно из потаённых уголков памяти всплыло всё то, что она узнала про эту девушку из рассказов своего отца ещё в Мегабанке. Светлана любила жизнь, любила Муос и его жестокое население. И больше жизни она любила Посланного. Её жизнь была короткой и яркой. Рассказ о её смерти, и поныне вышибает слезу у слушателей. Вера смотрела вверх и завидовала этому портрету. Бросив взгляд на пустой участок потолка, она решила, что там вряд ли найдётся место для её изображения. Но она сделает всё, чтобы быть достойным этого.
Вера резко повернулась и пошла к своей группе. Не смотря на твёрдо принятое решение, какая-то неприятная тяжесть легла на её сердце. На неё по-прежнему смотрели глаза Светланы. И в этот взгляд партизанский художник вложил что-то такое, чего Вера не находила в себе.
– За Победу! – молодой администратор Партизанской Глеб Батура поднял алюминиевую кружку с дурно пахнущим самогоном, выгнанным из картофельной патоки.
Они «вечеряли» в администраторской, хотя партизаны по-старинке называли кабинет начальника командирской. Это единственное помещение станции, окрашенное изнутри. Безвкусная и неаккуратная окраска кабинета всё же скрывала ту убогую неприветливость, которую внушала посетителям сама станция.
Ознакомительная версия.
