Волк рывком повернулся в сторону луны, раскинул руки со страшными когтями на пальцах и дико заорал, словно высвобождая скопившееся внутри напряжение. После этого он одним прыжком преодолел полкомнаты и скрылся в темном углу. Там он упал на пол и больше не двигался.
***
Лучи солнца освещали студию. Пока это были еще неловкие, неуверенные первые лучи, когда солнце только проснулось и робко выглядывает из-за горизонта, словно проверяет — ну что там, этот мир еще жив? Стояла оглушительная тишина, до писка в ушах. Алена вдруг осознала, что не встречала рассвет уже два года. И что это самый спасительный рассвет за всю ее жизнь.
Звери ушли с час назад, когда начали гаснуть звезды. Они чуяли предрассветный час, и в их вое слышалось сожаление об упущенной добыче. Впрочем, добыча не была упущена насовсем — просто ужин перенесли на следующий день.
Весь остаток ночи Алена просидела неподвижно, не сводя взгляда с Волка, который так и не пошевелился за все это время. Она не знала, жив ли он, и он ли это вообще, но проверять не хотелось. Сейчас ей не хотелось вообще ничего, кроме как чувствовать, как по щеке скользит приятный теплый луч света. Никогда раньше она так не радовалась ему! Оказывается, раскаленное солнце, способное убить, изжарить дотла, способно и даровать жизнь.
Алена наблюдала как солнечный луч очень медленно ползет по полу от бездыханного тела профессора к скрюченной в углу фигуре Волка. Когда свет коснулся его лица, фигура начала оживать.
Алена с замиранием сердца наблюдала за пробуждением Волка, словно за рождением человека. Он вытянул в сторону затекшую ногу, сгорбившись, уперся руками в пол. Лица его не было видно. Алена слышала, как тяжело и надрывно он дышал, словно пробежал пару километров по залитому солнцем песку. Волк медленно сел на колени, отдышался, не поднимая головы и встал, держась за стену. На его руках не было шерсти, а ногти были похожи на человеческие, только почерневшие и скрюченные — видимо, превращение не прошло бесследно для организма. От всей его фигуры веяло чем-то зловещим, но не так, как это было ночью или даже раньше. Что-то изменилось. Волк явно прошел какой-то рубеж, словно побывал за гранью, заглянув в такую бездну, из которой никто еще не возвращался. И это было как удар молотом. Побывав там, осознав свою глубинную звериную суть, он уже не мог остаться собой. Но и зверем он не стал, Алена это видела. Воспоминания о Эле спасли его, задержали в человеческом сознании. Но надолго ли?
Теперь Алена знала почему происходит трансформация. И если Волк остановил ее только усилием воли — неужели каждый сам принимает решение оставаться человеком или становиться зверем? Алена не хотела думать о том, что миллионы людей предпочли второй путь.
Волк, не глядя на Алену, пошатываясь побрел к двери. С каждым шагом было видно, как былая сила и уверенность возвращаются в его тело, но в том, что он больше не будет прежним собой Алена не сомневалось. Нельзя заглянуть в бездну и остаться собой. За эту ночь его тело и сознание дважды менялись, и бесследно это пройти не может.
Волк дошел до двери, с трудом откинул тяжелый засов, издавший пронзительный скрип, словно раненый зверь — дверь была изогнута внутрь. Алена ощутила, как все ее мышцы напряглись, когда Волк потянул за ручку, но за дверью никого не было. Поверхность двери была истерзана когтями, оставившими глубокие борозды в металле, пол был в следах огромных лап, оставленных на белом порошке. Волк задержал на них взгляд, и шагнул в проход, но там вновь остановился, словно вспомнил, что в этой комнате у него есть незавершенное дело. Он полуобернулся через плечо, так, что Алена увидела его посеревшее, но все еще человеческое лицо, со странно отстраненными и потухшими глазами. Он не смотрел на нее, но обращался к ней.
— В каждом из нас спит зверь, курьер, — промолвил он хриплым голосом. — Весь вопрос только в том, когда он проснется.
И он исчез в пустом коридоре. Алена еще долго слышала его тяжелые шаги по каменным ступеням лестницы.
Прошло пять минут, или десять, или час — она не знала. Она продолжала все так же сидеть на полу, сжимая в одной руке пистолет, оброненный ночью Волком, в другой призму. Ей казалось, что по ее телу проходят электрические разряды, судороги, словно мышцы сбрасывают накопившееся напряжение. Она понимала, что нужно вставать, но ноги не слушались. Хотелось зарыдать, упасть лицом в чьи-то теплые объятья, но во всем этом огромном безумном мире не было ни единого человека, кто мог бы ее понять. Только Ванька.
Мысли о брате заставили ее мышцы прийти в движение. Алена распрямила ноги и издала короткий вскрик от боли — все тело затекло. Она с трудом поднялась, помогая себе руками и растирая затекшие мышцы. В рюкзаке, брошенном Волком, она нашла с пол литра воды и жадно осушила сразу половину. Выглянула в окно — Волка уже не было видно. Алена осторожно вышла в коридор и спустилась по лестнице вниз.
Солнце освещала мертвый город, бросая длинные тени домов на желтый песок, усыпавший асфальт. Когда-то давно Алене нравилось читать про пустыни, про их обитателей, и про тех, кто их покорил. Сейчас же она понимала — пустыню нельзя покорить. В ней можно только выживать до поры, пока она не решит, что время, отпущенное тебе, прошло. И тогда она покорит тебя.
Впервые она видела город таким ранним утром. Казалось, солнечные лучи должны были пробудить его к жизни, как бывало много лет назад, но Алена понимала — город мертв раз и навсегда. Само слово жизнь, казалось, утратило смысл. Единственное место во всем городе, где этот смысл еще был — ВДНХ. Там, возможно, был Ванька, и там ее ждала еще более неведомая опасность, чем Звери или Волк. Путь туда займет несколько часов, а уже сейчас ей хотелось просто упасть на песок от усталости.
Алене захотелось заплакать от бессилия, осознавая, насколько ничтожны ее попытки. Она словно песчинка, бросившая вызов пустыне. Ей представлялся хохочущий ураган, за секунду поднимающий в раскаленный воздух тонны песка и сдувающий ее, разрывающий на молекулы, уничтожающий саму ее суть. Что она могла сделать против этих сил?
Но может ли она не попытаться? Если не пойти за Ванькой, тогда зачем это все?
Самый темный час перед рассветом, вспомнились ей слова Игоря. Вот только кто знает, может ее самый темный час еще впереди.
***
Песок приглушал звуки и без того мертвого города. Километры тянулись за километрами. Ослепляющее солнце уже успело раскалить воздух, и с Алены ручьем лился пот, но она этого не замечала. Видимо из-за усталости лучи дневного светила сегодня воспринимались особенно болезненно, и Алена, давно потерявшая очки, прикрывала глаза рукой. Она прошла площадь белорусского вокзал, ранее полную людей и цветущих деревьев, теперь же занесенную песком, из-под которого изредка виднелись сожженные солнцем стволы лип. Вокзал провожал Алену взглядом побитых окон, словно немым осуждением — что ж вы, мол, люди, не сохранили эту красоту. Алена очередной раз пересекла усеянное остовами машин третье транспортное кольцо, минула Сатирикон. Повсюду царила абсолютная мертвая тишина. Пустые дома, которые были свидетелями того ужаса, что происходил здесь по ночам, сейчас угрюмо смотрели ей вслед. Но Алена не замечала всего этого.
Шаги не отражались эхом от домов, вместо этого их сопровождал шелест песчинок, пересыпающихся под ботинками Алены, перемешивающихся друг с другом, словно в песчаных часах, неумолимо отсчитывающих время. От жара и этого абсолютного беззвучия мир периодически становился нереальным и плыл, словно мираж. В горле пересохло, словно пустыня проникла внутрь Алены и захватывала её тело сантиметр за сантиметр. Сначала обветриваются губы, и ветер задувает в глаза мелкие песчинки, стекающие по щекам с остатками слез — организм уже начинает беречь жидкость. Потом песок скрипит на зубах. Следующее на очереди — пересохшее горло. Но пустыня не останавливается, она продолжает свой медленный, но неумолимый захват. И вот уже взгляд затуманивается, а перед мысленным взором проплывают водоемы и реки. Это первый признак того, что пустыня подошла к последнему рубежу — разуму. И рано или поздно она овладеет им. Алена не питала иллюзий. Человек слаб, природа победила. Как ни крути — пустыня свое возьмет.
