Не только туннели для Алексея были невиданным явлением, станции тоже сильно удивили. Первая, Новокосино, казалась довольно просторной, людей на самой окраине, на отшибе, поселилось немного. Он знал, что жизнь поддерживается откуда-то извне, думал об этом, но не представлял, что увидит за границами. Снова попавший в подземелье, Алексей сначала даже ощутил себя как дома, вот только изолированный бункер казался безопаснее. Обнаружить за пределами станции еще одну и еще… Непривычно, странно и вовсе не похоже на тот метрополитен, который он видел когда-то. Мир вообще стал намного больше, когда пришлось передвигаться по нему пешком. И от такого количества людей он успел отвыкнуть, много лет видя одни и те же лица изо дня в день. Алексея радовало это разнообразие, приспособиться к нему оказалось легче, нужно просто вспомнить… И не выдавать своих чувств по этому поводу, чтобы не выглядеть внушающим подозрения чужаком. А удивляло многое. Ведь даже торговля в бункере отсутствовала как явление, только с соседями, да еще сталкеры иногда обменивали принесенные из города вещи на что-то недостающее в собственном хозяйстве. Деревня Гадюкино, не иначе, по сравнению с тем, что Алексей увидел в городе. От восторгов по этому поводу уберег жизненный опыт: рожденный задолго до войны, он мог только отметить про себя налаженную систему сбыта товара и более-менее устоявшиеся цены на них.
— Ты еще Ганзу не видал! — угадал его мысли Глюк. — Вот где жить-то можно!
— Жить можно везде, смотря чего ты от этой жизни хочешь.
— Да тьфу на тебя. Ты вообще какой-то…
— Не затрудняйся подбирать эвфемизм! Я понял.
— Что подбирать? — переспросил Глюк, не разобрав поначалу.
— Слово, заменяющее «чокнутый», или как ты там хотел сказать, Вадим?
— Неважно. А патроны у тебя вообще есть?
— Немного, но есть. Кроме пайка, в Новокосино мне еще кое-что полагалось. Так что первое время у тебя просить не буду. Автомат есть, тоже ценность какую-то представляет.
— Автомат?! И ты молчишь?
— Думаю, что нигде не следует вопить на каждом углу, что у тебя оружие. Или здесь все-таки так принято?
— Хватит прикалываться… Мне-то мог сказать! — недовольный Глюк разглядывал рюкзак Алексея, пытаясь угадать модель автомата. Но предмет был надежно упакован. — Что у тебя там? АКСУ? И где взял?
— Ты опять хочешь всё знать? — Алексей так посмотрел на Глюка, что тот даже перестал прощупывать взглядом мешок. — Не со склада, к сожалению…
— Нет, ты точно… Эвфемизм какой-то. Есть автомат с патронами и руки не из жопы — с голоду не помрешь. Не у нас в Треугольнике.
— Вот и я так думаю, Вадим. Но в Новокосино мои руки для другого пригодились, я знал, что не пропаду.
— Работа твоя — западло для делового. Васька такой хренью никогда не занимался.
— Да я уж понял, что мне придется вместо этого Васьки… — Алексей задумался. Глюк, не полностью уверенный в напарнике, решил переспросить:
— Ты точно справишься?
— Вадим, нужно на твоем примере наглядно продемонстрировать, что человеческая жизнь для меня не священна? Или как тебя убедить?
Глюк предпочел промолчать. А пятьдесят процентов уже не казались такой громадной суммой, если над тобой при этом издеваются на каждом шагу.
К Площади Ильича Алексей едва дошел. Давящие низкие своды сами по себе были ему неприятны, ограничивая пространство, а опасность, еще и преувеличенная фантазией впечатлительного Глюка, не имела ничего общего с хищниками и ядовитыми растениями окрестностей бункера. Если этот страх еще можно было подавить в себе, напомнив о цели, и что вообще-то мужики не ссутся в темноте… То он ничего не мог поделать с тем, что подсознательно всё это время искал выход! А за одним туннелем следовал другой, станция сменялась блокпостом, и снова впереди появлялась зловонная бетонная труба.
Дело было не в клаустрофобии — жителю маленького убежища привычны ограниченные пространства, но Привратник, уже ощутивший власть это пространство открывать… Теперь он лишь обреченно плелся за своим проводником все глубже под землю, понимая, что выхода не будет. И эта безвыходность оседала на дне души безысходностью, радовало даже тихое бормотание идущего впереди Глюка.
— Всё, Лёха, дальше пути нет.
Глюк, неожиданно остановившись в какой-то одному ему известной точке, повернулся и осветил фонарем лицо напарника. Вместо вопросительного — а лучше бы и просительного в этой полной неизвестности — взгляда он наткнулся, как на стенку, на устало-раздраженный вид Алексея. Не склонный к мистификациям и эффектным выступлениям, тот просто стоял посреди туннеля, безмолвно и очень выразительно разглядывая сжатую в кулак правую руку. Луч фонаря мгновенно переместился в самый низ стены под тюбингом, тут же провалившись в черную дыру.
— Теперь туда свернем, а то в этом туннеле помереть — раз плюнуть.
— Как скажешь, тебе виднее, — поскольку Глюк выглядел живым и здоровым, Алексей решил, что путь этот действительно безопасен. Придется довериться местному жителю, хоть нырять головой вперед в неизвестность вовсе не хотелось. Края дыры были обожжены и будто оплавлены, и невозможно теперь понять, что за огонь сделал этот незаметный лаз столь похожим на черный ход в ад. И судя по обрывочным рассказам бывалого уголовника о порядках на станции Новокузнецкая, раем пункт назначения точно не покажется.
В бандитском Треугольнике можно было купить документы с любой пропиской, вот только своей собственной эти станции не давали никому. Но зато и не требовали — заплатив пошлину, можно о документах вообще не беспокоиться. Глюк предупредил, что Васькой тут представляться не следует, а прозвища Алексей не имел. Только этого не хватало… И так ничего не называлось своим именем. Некоторые слова, произносимые аборигенами на местном жаргоне, были ему знакомы, но многие звучали совершенно непривычно. Просить Глюка о переводе их на человеческий оказалось бесполезно, тут же сыпались новые незнакомые термины. Алексей понимал кое-что, основываясь на старом кино, книгах и разговорах с Грицких, который частенько вставлял в разговор ёмкие приблатненные выражения. Атмосфера давила агрессивностью, даже не настоящей, а какой-то показной, слишком много значения здесь придавали мелочам, не стоящим внимания. Началось с того, что Глюк в безмерном удивлении воззрился на братка, уступившего дорогу Алексею.
— Лёха, а как это получилось? Что-то не припомню, чтобы Кривой к кому-то уважуху проявлял.
— Вадим, уступает дорогу не тот, кто слабее, а тот, кто получил лучшее воспитание, это элементарная вежливость. А я, честно говоря, Кривого твоего вообще не заметил. Наверное, я просто своим видом ему напомнил, что когда-то и его учили хорошим манерам.
— Ну да! Помнит тут кто-то о манерах, как же! Ты, Лёха, все-таки по сторонам смотри, это тебе не бункер.
— И что случится? Ну, встану с пола и отряхнусь в случае чего… Не велика проблема. Ты лучше побыстрее мне объясни про заказ и на местности сориентируй, а то я по станциям и переходам до скончания века буду плутать.
Неизвестность, которая сильно действовала на нервы в Новокосино, здесь только усилилась, Алексей не понимал, как себя вести. Бункер в этом отношении не отличался от довоенного общества. А тут стоило забыть про этикет. На время или навсегда? Вынужденный симбиоз с Глюком тоже не прибавил хорошего настроения. Поэтому и уступил дорогу тот Кривой? Хищник снова слишком явственно обозначился изнутри сквозь оболочку цивилизованного человека. Здесь этого никого не смущало, можно не прятаться среди единомышленников. А легкое ощущение страха исходило не от грозной братвы, опасность была иного рода, такая же смутная, как в только что пройденных туннелях. Из-за нее Алексея не покидало беспокойство, но люди вокруг давно привыкли, не чувствуя, как к постоянному запаху дыма и гнили. И только увидев собственными глазами надежно отгороженную Третьяковскую, он немного успокоился.
— Ты говорил — Треугольник… Тут не три станции, а две.
— Я же как все говорю! — Глюк обиделся за свою малую родину. — А там морлоки живут, Учитель следит, чтоб охраняли как следует.
— Чтобы дураки не лазили?
Напарник только сплюнул и поспешил сменить тему.
— Вот как я объясню про Ваську… Даже не знаю, что сказать.
— А кому ты что собрался говорить? — раздраженно спросил Алексей; инициативы Глюка могли быть опасны.
— Братва спросит, куда он подевался. Слышали, что у него дело наклевывалось, но не на станции. Василий никогда много не болтал, не раскрывал, чем занимается. И после таких дел, бывает, надолго уходят на дно.
— Вот он и ушел.
— Не знаю… Все равно стремно, если спросят.
— Вадим, тебя надо учить? Вообще не ври, скажи правду: не состоялось дело, не сошлись в цене.
