Точнее, тридцать шагов. Потому что яхту и её кресло примерно столько шагов разделяло.
— Высокочтимая? — напомнил о себе Мийол, сократив дистанцию.
Барьер, отделяющий подмастерье от внешних угроз — тоже артефактный, разумеется — он, по здравой осторожности, пересекать не стал. И даже касаться его остерёгся.
— Высокочтимая?!
— А. Это ты.
— Вам плохо, высокочтимая?
— Да уж не хорошо.
— Я… могу вам чем-то помочь?
Райвеза как будто закашлялась. Мийол не сразу осознал, что это смех; говоря прямо, когда она не расчётливо хихикала, а веселилась искренне, это выглядело как приступ какой-то жуткой, а то и вовсе смертельной болезни.
Притом быстро стало понятно, почему. Искренность взяла с одряхлевшего, искалеченного тела жестокую цену. Её смех перешёл в тяжёлый, выворачивающий нутро кашель. Без того перекособоченная фигура скорчилась как бы не втрое против прежнего, жалко трясущаяся рука вцепилась в подлокотник. Лицо порозовело неприятно и болезненно — пятнами.
«Почему она так похожа на старика? До неуютного похожа. Тот перед смертью тоже…»
— Высокочтимая…
— Стой! — выхрипела старуха, под неудобным углом согнув шею и обжигая взглядом.
Её водянистые, выцветшие до светлой серости глаза слезились от боли, белки порозовели от неестественно вздутых капилляров, зрачки пульсировали, то сокращаясь, то расширяясь… но приказ приморозил ноги Мийола к бугристой брусчатке ещё до того, как он толком осознал его.
— Жить надоело, балбесина-орясина? — кое-как продышавшись, выдавила она хриплым шёпотом. — Отойди ещё на шаг. Нет, на два!
— Охранные контуры?
— Они самые. Ха-а… ха-а… Всё же понимаешь, так куда лезешь, уфар псыш?! Или ты себя целителем вообразил?
Более основательно продышавшись, Райвеза осторожно распрямилась. Почти так, как до приступа. Смерила Мийола взглядом:
— Скажи-ка мне… Охотник… ты убивал людей? До сегодняшнего дня?
— Да.
— Как много?
— Если своей рукой и призывами, то… восьмерых. Мастер Катур стал девятым.
— А если не рукой и не призывами?
— Тогда десятки. Или даже сотня с небольшим. Недавно Шак накрыла боевой алхимией эй-шлюп с пиратами. Убивала она, но командовал я.
— Понятно. Должно быть, и потеря близких тебе знакома?
— Да.
Под требовательным взглядом Мийол без особой охоты добавил:
— Мой второй учитель умер. Прямо у меня на руках. И своего сводного старшего брата я… потерял.
— А родители? Дедушки-бабушки?
— Я сирота. Рос у приёмного отца.
Взгляд Райвезы снова устремился в неопределённую даль. Но…
Скорее во времени, чем в пространстве.
— А я клановая. И мне трудно представить себя совершенно одной. Война… она сожрала с потрохами моих детей. Сожрала внуков. Правнуков. Праправнуков. Дядьёв и тёток, племянников и племянниц — не до седьмого колена, даже не до двенадцатого… и всё же не всех. Но многих. Очень многих, слишком… ох, слишком! Я помню времена, когда Думартрен было под тысячу. И помню куда яснее, чем вчерашнее. Но даже сейчас нас десятки. Много, много кто ещё есть… кого можно потерять.
Старуха не смотрела на Мийола — но он всё равно отвёл взгляд. И сглотнул.
Её хриплый шёпот забирался под кожу, вползал в грудь, словно какая-то скользкая отрава. Царапал. Сдавливал. Ранил.
— …дюжину лет назад в одном из пыльных углов общей библиотеки клана я наткнулась на кипу рваных листов. Рваных и мятых. На них словно пытались выместить злобу. Я бы и внимания не обратила, хотя очень странно, что в библиотеке хранится такой мусор… но на одном из листов прочла: «Целью и оправданием войны является мир, который был бы лучше, чем мир до войны — пусть даже для одной из сторон. Но ещё лучше, если для обеих: тогда жажда реванша не разожжёт кровавое пламя сызнова». Эта фраза засела у меня в голове. Не давала покоя. Цель? Мир? Об этом у нас давно никто не помнил. И я тоже не помнила, пока не ткнули правдой в глаза.
Чужие веки смыкаются. Но шёпот… он клокочет, хрипит — и длится:
— Я вернулась в тот пыльный угол. Собрала листы, разгладила, кое-как упорядочила. Прочла. И поняла, почему это рвали. А ещё удивилась, что не сожгли. Там, в обрывках, нашлось кое-что пострашнее напоминания о целях кровопролития. Например: «Сражений лучше избегать, ибо даже выигранный бой возьмёт с победителя плату. Если имеется возможность достичь цели без сражения, надо воспользоваться ею». Но тут же: «Идеальные победы не приносят славы. В далёком от идеала мире бескровных побед не любят ни правители, ни полководцы, ни бойцы. Не любят и не стремятся к ним. Величие же меряют высотой горы из трупов». И как вершина, как зазубренный крюк в черепе… как приговор: «Любая война мучительна. Чем длительней война и чем неопределённей её итоги, тем больше мучений приносит она. Потому, не имея возможности быстро выиграть войну, следует как можно быстрее проиграть её».
Вздох.
— Я долго думала над этими словами. И чем дольше думала, тем яснее понимала: всё это верно, до буквы. Десятки лет стычек, вражды, мести, злобы… замкнутый круг крови, пролитой в отместку за кровь, пролитую из-за кровопролития… если бы в самом начале кому-то хватило ума победить! Если бы кому-то хватило решимости хотя бы проиграть… но никто не хотел сдаваться. Никто. Всем им хотелось взобраться на гору повыше. На гору из своих и чужих родичей: отцов и матерей, сестёр и братьев. Так долго… так глупо. Бессмысленно…
Новый вздох — и взгляд в лицо.
— Знаешь, Охотник, я просто старая слабая женщина. Слишком старая, чтобы измениться. Слишком слабая, чтобы прощать. И когда у почти уничтоженных Стаглорен появился очередной шанс восстать — я возложила решение на судьбу. Сегодня поутру я решила: если Лерейид смогут победить, значит, надо подождать, пока живучий фуск Реммиц наконец подохнет — и дорезать оставшихся кровавых червей. Всех. До последнего младенца. Своей рукой, если потребуется. Разорвать круг хотя бы так. Ещё я решила: если в драке Лерейид с вами погибнут посторонние — добью победителей, даже если победителями выйдут мои временные союзники. А если Катур с родичами проиграют, что в итоге и вышло — решу, что делать, после разговора с выжившими.
Она умолкла.
«Не имея возможности быстро выиграть, лучше быстро проиграть. Хороший принцип, надо запомнить…» И Мийол не стал играть в молчанку:
— Так что же вы решили, высокочтимая?
— Подождать. Ещё не все нужные люди собрались здесь.
— Тогда я должен спросить, хотите ли вы перекусить? Выпить?
— Как я понимаю, ты гостеприимный и вежливый юноша…
— Стараюсь. Итак, вам что-нибудь нужно?
— Ну, принеси чего-нибудь. На свой выбор.
И вновь неглубокий, но искренний поклон:
— Подождите немного, высокочтимая. Я всё сделаю так быстро, как смогу.
— Можешь не сильно торопиться, — старуха слабо помахала пальцами руки. — В мои годы умеют ждать и терпеть.
«Уметь-то умеют, но вряд ли любят… лучше бы Стаглорен появиться побыстрее!»
— Ну что? — жадно спросил Рикс, когда Мийол снова поднялся на борт. Шак не спросила, но явно интересовалась тем же самым.
— На наше счастье, нового сражения не будет. Наверно. Возможно. А я пока вынесу для высокочтимой Райвезы инь-Думартрен угощение… чтобы возможность сражения стала ещё чуть поменьше.
— А. Тогда давай, выноси. И забалтывай старушку дальше. А мы тут трупами займёмся.
…Анноле ань-Стаглорен опустила зрительную трубу.
— Что там, регент? И кто?
— Судно на месте, третий старейшина. Рядом шесть трупов, накрытых мешковиной. Следов боя не заметно. Неподалёку от судна накрыт походный столик, за которым эксперт Мийол ведёт беседу со старой каргой… Райвезой инь-Думартрен.
— Это точно… та самая?!
— Безногая, однорукая, на кресле-троне, который точно ни с чем не спутать. Кем ещё может быть этот недобитый кошмар? Посмотрите сами, если хотите.
Третий старейшина скривился. Его зрение с детства оставляло желать много лучшего, так что даже со зрительной трубой разглядеть за четыреста с лишним шагов мелкие детали он бы не смог. И Анноле отлично это знала.
