Среди трупов Вайнштейн обнаружил несколько стволов. Сарацины пришли к нам упакованными, и где только набрали? Еще в мирное время поговаривали, что у них там у каждого ствол припрятан. Видать, не врала людская молва. Более-менее целыми оказались три имперских штурмовых винтовки, и союзовский еще автомат «сорок седьмой» модели, а еще обнаружился пятнадцатизарядный пистолет, да не простой, а с какой-то гравировкой на сарацинском. Имперские винтовки оказались кстати. Они, хоть и старье, зато патронов у меня было припрятано к ним несколько тысяч. Раз в год я ездил на резервистские сборы, а там патронов было полно, стояли открытые ящики, бери, сколько влезет. Я и брал, а с одних сборов, как-то совпавших с войной, притащил две гранаты и еще много всяких интересных штучек. С патронами к автомату было хуже, на тушке сарацина обнаружился всего один запасной магазин. По слухам, выстрел из такого автомата пробивал рельс. Мне стало как-то не по себе, я в красках представил себе, что было бы, если бы они по мне сквозь дверь стрельнули. Трупы мы оттащили во двор соседнего дома, наскоро разобрались с трофеями, и завалились спать, оставив женщин караулить.
Меня разбудил шум голосов. Я продрал глаза, встал, и в трусах, как был, подошел к окну. На улице, перед нашим подъездом, стояли люди, много людей, окруживших кого-то плотным кольцом. Я посмотрел на них, и мне стало не по себе, такое облако ненависти висело над толпой. Чуялка у меня после Песца заработала на все сто двадцать, еще давно, задолго до всего этого, я мог прочитать человека, почувствовать его настроение, ощущал направленное на себя внимание. А теперь я ловил себя на мысли, что знаю, где кто находится в радиусе пятидесяти метров, даже через три бетонные стены чувствую. На секунду я испугался, что нас опять пришли выносить, но, увидев среди людей долговязую фигуру Вайнштейна, слегка успокоился. Он, почувствовав мой взгляд, обернулся, посмотрел наверх, и махнул мне рукой — спускайся, мол. Я наскоро оделся, и, прихватив ствол, спустился вниз. Протолкавшись сквозь толпу, состоящую из соседей — все знакомые лица, я увидел, что они окружили нескольких сарацин, двух старых и четырех помоложе. Я встал перед ними, поднял руку, призывая к тишине, гомон чуть-чуть стих. Народ слегка раздался, и я оказался с сарацинами лицом к лицу в плотном кольце людей. Все, кроме одного, были вполне себе обычные люди. А вот один, самый старый на вид, отличался: во-первых он не боялся. Во-вторых, на моем внутреннем радаре он отсутствовал, то есть, я видел двух других, а его — нет, хотя вот же он стоит передо мной. Он спокойно посмотрел мне в лицо, и сказал:
— Это ты. Ты убил наших сыновей, — сказал, надо признать, совершенно без акцента.
— Я убил ваших сыновей, все так, — не повышая голоса, глядя ему в глаза, ответил я.
— Ты убийца, гореть тебе в аду! — скрипуче включился второй старпер, его глаза метали молнии.
— Я чего-то не понял, отцы, — ситуация стала меня откровенно веселить своей абсурдностью. — По вашему, они шли себе, понимаешь, из консерватории в библиотеку, а я на них накинулся. Так?
Ответа не последовало, но по горящим ненавистью глазам я понял, что попал в точку. Прям как в анекдоте: «слышь, давай вон к тому подойдем, и по морде дадим? — А вдруг он нам? — А нам-то за что?». Хочет ли сарацин войны, спросите вы у тишины. Детский сад, штаны на лямках. Толпа одобрительно зашумела, кто-то из задних рядов закричал: «мочи козлов». Я опять поднял руку, народ затих, ожидая продолжения. Старший сарацин все так же, не повышая голоса, сказал:
— Мы хотим забрать тела.
— Забирайте, — тут я понял, зачем они пришли, — вон за тем домом они лежат.
Сарацины развернулись, толпа зашумела, не желая их пропускать.
— Пропустите их! — закричал я, срывая голос, — пусть заберут своих и проваливают! НЕ ТРОГАТЬ!
Народ нехотя расступился, пропуская сарацин, те подогнали грузовик к соседнему дому, и молодые быстро загрузили тела в кузов. Им явно не терпелось побыстрее свалить, понятное дело, их же чуть было не линчевали.
У кого-то в толпе сохранился еще работающий радиоприемник, и пронесся слух, что по местному радио передали, что в комендатуре выдают оружие населению. Это надо было обязательно проверить, я просто не мог отказаться от такого шанса, и после завтрака мы с мужиками пошли туда. Идти было довольно далеко, шли почти два часа. Там уже было полно народу, у входа висел плакат, извещающий о правилах получения оружия гражданами. Правила были простые — надо было пройти во двор, куда запускали по одному, и предъявить удостоверение личности. Так мы и сделали, номера наших удостоверений пробили по базе, записали, выдали все ту же имперскую винтовку и пять магазинов, тут же в сторонке можно было набить их патронами. Стоящий рядом солдат проследил, чтобы брали ровно на пять магазинов. Взяли и на женщин — я предусмотрительно захватил их удостоверения. Меня уже хотели выгнать, но тут я заметил мелькнувшее в окне комендатуры знакомое лицо, и закричал:
— Эран, эй, Эран! — лицо высунулось в окно и тут же расплылось в улыбке. С Эраном я был знаком давно, еще по срочной его помнил, он у нас отделением командовал. Религиозный патриот, эти и работали, и в армии служили, не то, что «шляпы». Надежный мужик, Эран, за своих всегда стеной стоял, сарацин, правда, терпеть не мог, как и вся их патриотическая братия. Я тогда дембельнулся, а он пошел на повышение, стал офицером. Потом он из армии уволился, на инженера выучился, а теперь вот опять в форме разгуливает, призвали, наверное.
— Коцюба, ты! — Эран махнул рукой часовому у дверей, и меня пустили внутрь.
— Ты как, брат? Что тут вообще? — мы обменялись рукопожатиями и дежурными фразами.
— А я тут за главного…
— Ты? А начальнички где?
— Я без понятия, — по словам Эрана, все начальники посваливали сразу же, оставив его на хозяйстве. По домам отправилась и часть резервистов, и Эран не стал их задерживать, если бы не оружейные склады резерва, за которые он отвечал, он бы тоже свалил, к себе в поселение. — Ну вот, вчера нам рассказали, что сарацины пошли громить район, что возле рынка. Повезло, что кто-то их там шугнул, чуть ли не две сотни заживо сжег.
— Да брехня это все, не может быть, — решил я не афишировать собственное участие. Две сотни, ну и бред, а может, оно и к лучшему, пусть боятся, глядишь, не полезут, как подопрет.
— Может, и брехня, но мы тут с мужиками посоветовались, и решили раздать стволы населению, не бросать же их, да еще рядом с сарацинами. А защищать их до бесконечности мы не сможем, да и семьи у всех. Договорились с автобатом, с тем, что от нас недалеко, загрузили все, что есть на машины, и сюда, раздаем вот.
— Знаю я этот автобат, надежные мужики, они нам воду подвозили.
— В общем, раздадим вот всю стрелковку, и по домам. Государства больше нет, Коцюба, на юге и в центре вообще непонятно что творится, связи ни с кем нет. На севере тоже бардак, почитай, сразу за Городом уже черт знает что творится. Войну прогадили, теперь каждый сам за себя.
— Зря вы это, — покачал я головой.
— Что зря? — не понял меня Эран.
— Оружие раздаете зря. Народ уже не такой и травоядный, а вы им еще оружие даете. Крови будет море.
— Ну, а что делать? Сарацины вон через одного со стволами, пусть наши тоже вооружены будут. — Эран честный мужик, правильный. Мысль, что склад оружия — золотое дно, и на этом можно приподняться, видно, даже не приходила ему в голову. Жаль, мало таких, было бы побольше — глядишь, и Песец иначе бы встретили. Ну а так как на одного честного приходится двадцать чмуликов то и получилось то, что получилось. Жаль.
— Слушай, а пулемета у вас нет? — Нарочито жалобно протянул я, по выражению лица Эрана я понял, что пулемет он мне не даст, и тут же переобулся, — ладно, шучу.
Он на секунду задумался, потом сказал:
— Вот что, Коцюба. Тут у нас мужики-резервисты, что с юга, домой собираются. Подойди к их старшему, его Ави зовут, поговори. С оружием у них все в порядке, а вот припасов нет, может, и выменяешь. Ладно, будь жив, может, еще увидимся. — Эран побежал куда-то по своим офицерским делам.
Я сделал так, как он сказал: нашел этого Ави, и договорился об обмене пулемета и двух тысяч патронов к нему на два мешка гречки по 50 кг и ящик тушняка. Они обещали заехать завтра утром, завезти пулемет. На этом распрощались, и мы пошли домой.
На том самом перекрестке, куда привозили воду, шел митинг, мы как раз мимо проходили, ну и завернули послушать, о чем там народ говорит. Там стоял грузовичок с открытым кузовом, приспособленный под импровизированную трибуну, в кузове несколько человек, один из них вещал через матюгальник. Вокруг стояло не так чтобы много народу, но сотни две точно, все из соседних домов, много знакомых лиц. Я протолкался через толпу, было интересно, кто это там распинается. Стоящий в кузове грузовичка дядька мне сразу не понравился. Во-первых, был он какой-то гладкий, ухоженный такой, одет не в шитый узкоглазыми ширпотреб, костюм явно от хорошего портного. Вокруг него стояло еще двое таких же гладких, и какой-то хрен в полицейской форме с ними. Первый раз после Песца я увидел мента. Во-вторых, говорил он хорошо поставленным голосом профессионального болтуна. Я послушал, какие-то общие слова о противостоянии хаосу и поддержанию единственно верного демократического порядка, про объединение усилий и слияние в едином порыве. Мне стало скучно, я уже много раз такое наблюдал. Любит наш народ поговорить, вот уж чего не отнять, сколько я таких совещаний помню — сидят, руками машут, переругиваются, спорят. Потом, так и не придя ни к чему, расходятся, чтобы к чему-то придти, надо решиться и взять на себя ответственность, а кому это надо? Пусть кто-то другой ответственность берет. Дождавшись момента, когда оратор заткнулся перевести дух, я тут же вклинился. Голос у меня громкий, так что услышали все:
