– Ну, наконец-то явился, – обронил Робинзон, как-то по-особому взглянув на старого приятеля.
«Вдруг история в столовой – некая проверка? – мелькнуло в уме Грешника, внешне сохранившего привычное каменно-мрачное выражение лица. – Если это так, то из этого кабинета есть шанс живым не выбраться. Что ж… двум смертям не бывать, а одну он, может, ещё и минует. Не впервые».
– Бродяги свалили, заказ не поменяли, – доложил Грешник, старательно делая вид, что все идёт как обычно. Руки у него после убийства повара и впрямь не тряслись, привычка к душегубству сейчас работала на него. – Похоже, совсем туго у них с патронами, вот и ходят к нам за вещичками, которые пользуются спросом в метро. А уж там патронов не меряно, один только Бауманский Альянс со своими производствами чего стоит…
– Забудь про бродяг, Серёга, – согнав с лица расслабленность и враз посерьёзнев, Робинзон со стуком водрузил подстаканник на столешницу, сигару бережно положил на специальную подставку из слоновой кости, пружинисто поднялся. Выдернул из ушей наушники и аккуратно сложил в карман. – Иди-ка за мной. Есть у меня к тебе дельце поважнее забот о бродягах.
Они прошли в спальню, где Робинзон жил с младшей сестрой Анастасией. То, что Робинзон с сестрой ещё и спал, а от их противоестественной связи родился ребёнок, уже мало кого волновало, слишком болтливые и злые языки давно укоротили. Буквально. Для «Карателя» Грешника и здесь нашлось дело. Двое немых живы до сих пор – те самые помощники завхоза, Жердяй и Увалень.
Широкая двуспальная кровать, накрытая цветастым бежевым пледом, платяной шкаф, широкая тумбочка для постельного белья, журнальный столик, полочки под всякую бытовую мелочевку, мягкий рассеянный свет настенных бра. Уютно, черт побери, в который раз невольно оценил Грешник, бывавший в спальне начальства лишь в те моменты, когда нужно было что-нибудь отремонтировать из электрики. Умеет Робинзон устраиваться. За счёт всех остальных.
– Полюбуйся.
Робинзон небрежным движением отдёрнул ширму, за которой скрывалась узкая койка, со спящим пацаном.
Грешник невольно стиснул зубы. Твою же мать…
Ему сразу стало жарко, а воздух показался спёртым, неживым. Он стянул с головы вязаную шапку, расстегнул молнию на куртке. Андрей, Андрюшка. Ему же всего восемь лет... Русые волосы, длинные, как и у отца, разметались по потемневшей от пота подушке, лицо бескровное, дыхание тяжелое, прерывистое. Сухие губы потрескались от обезвоживания. Запавшие глаза закрыты, но видно, как резко, интенсивно вращаются белки под тонкими, почти прозрачными от болезни веками.
Зло в чистом виде уже давно поселилось в бункере. Несколько лет назад оно тихо прокралось за надёжные стены, которые не смогло взять штурмом ни мутировавшее зверьё, ни озверевшие банды. Проникло и затаилось, осматриваясь, выбирая будущих жертв. А потом принялось за чёрное дело…
Вот поэтому Фи и решила уйти – из-за странной роковой болезни, которая может поразить любого в самый неожиданный момент, но чаще поражала детей. Новые давно уже не рождались, а те, что были, умирали. Один за другим. В убежище имелся врач, но знания Костолома оказались бессильны. От болезни не было спасения, и исход был всегда один – мучительная смерть. Любого, кто заболевал, на кого падало лишь подозрение, что в самом деле подхватил «заразу», а не обычную простуду, помещали в отдельное помещение на карантин. И как только диагноз подтверждался… Едва увидев, насколько нечеловечески жутко искажался облик заражённого, Робинзон без малейших колебаний ввёл новое правило – инфицированный уничтожался, родственники к похоронам не допускались. От трупа избавлялась команда из проверенных людей, умеющих держать язык за зубами – выносили и оставляли на поверхности. Лишняя паника в убежище ни к чему хорошему не приведёт, расчетливо и дальновидно решил глава Убежища.
Конечно, такие изменения происходили не со всеми заражёнными, нередко дети просто умирали, измученные «заразой», но оставаясь самими собой. Да только исключений из утвержденного раз и навсегда правила уже не было. Именно эту тайну затворники старались сохранить всеми силами – болезнь, которая медленно, но верно пожирала людей год за годом. Именно по этой причине и контакты с миром сведены к минимуму – Храмовой, обладая маниакальной подозрительностью, опасался, что если о них станет известно, как о носителях болезни, то их уничтожат другие, хотя бы из инстинкта самосохранения. И неважно, кто будет их палачом – бродяги или люди из метро.
Глядя на этого обречённого пацана, Грешник впервые в жизни почувствовал, что убийствами сыт по горло. Бог не дал Полякову сына, и мальчишка Храмового всегда был ему симпатичен – немало рассказов о прежней жизни Андрюшка услышал от обычно неразговорчивого начальника охраны убежища. Чувствуя расположение, и пацанёнок тянулся к Полякову не меньше, чем к отцу…
Так вот почему он ни разу не видел пацана за последнюю неделю, заходя к шефу, запоздало осенило Полякова. Как же несправедливо… Несправедливо, что этим ребёнком, как и другими, придется заняться именно ему, Грешнику. Недаром же отсутствует его мать. Робинзон, готовясь к визиту палача, предусмотрительно услал сестру с глаз долой. Женщина, наверное, сидит у подруг. А те, небось, сочувствуя лишь для виду, втайне злорадствуют, что и семью Самого тоже не миновала страшная участь. Нет, скорее всего Анастасия, или Настя-Язва, как её называли за глаза гораздо чаще из-за желчной натуры, способной любому испортить настроение парой неприятных и весьма умело подобранных слов, сейчас торчит в оружейке. Она ведь помешана на огнестреле. Хозяйственных хлопот у неё нет, и никогда не было, даже в квартире убирают и наводят порядок приходящие бабы. Так что Язва наверняка прямо в данную минуту с маниакальным усердием разбирает и чистит автомат, и лучше ей дорогу сейчас не переходить, чтобы не схлопотать очередь в живот. Эти Храмовые – та ещё семейка.
– «Зараза»? – угрюмо уточнил Грешник, не глядя на Робинзона. – Точно «зараза»?
– Да, – резким, сухим голосом ответил отец мальчишки. – И вот что ты сделаешь…
– Сделаю аккуратно, ты меня знаешь. – Поляков выудил из кармана куртки проверенную временем удавку из черного синтетического шнура.
– Убери! – Робинзон вдруг пришёл в ярость, его глаза налились кровью, губы раздвинул звериный оскал. Казалось, ещё чуть-чуть, и он вцепится начальнику охраны прямо в глотку, вырвет зубами кадык. – Убери, пока я тебя самого не пристрелил, урод!
Шнур так же быстро, как и появился, исчез.
– Выйдем, – сквозь зубы процедил Храмовой, после чего бесцеремонно вытолкнул Грешника из спальни и плотно затворил дверь. Возле стола он с недюжинной силой вцепился в плечо начальника охраны, развернул его к себе лицом, уставился в глаза тяжёлым немигающим взглядом.
– Вот что, Серёга… Думаю, как отец отца, да и как мужик мужика, ты меня поймешь… Как думаешь, сумеешь догнать бродяг?
Поляков удивленно вздёрнул брови, спокойно выдерживая взгляд «вечного» начальника. Дошло, что Храмовой задумал. Тот устанавливал правила проживания в убежище, он же их и нарушал, когда это ему было необходимо. Вот так оно и бывает. С чужими детьми он не колебался, а собственного сына пускать под петлю не захотел. Всё познается в сравнении, да, Робинзон? Однако, это действительно к лучшему. Вот и оказия появилась – выбраться из убежища без стрельбы.
– Возможно, – осторожно кивнул Грешник, надеясь, что мысленная усмешка не отразилась на его угрюмом лице. – Снег всё ещё падал, когда я уходил, но после бродяг дорога должна быть протоптана – только слепой не увидит. Главное – поторопиться, пока следы не занесло.
– Хорошо. Настя сейчас у Костолома, обсуждает, что из лекарств может понадобиться. Сам знаешь, всего у нас навалом, а с аптекой не повезло. Отправляйся к себе и собирайся в дорогу. Список получишь у охраны на выходе.
– Паш, – Сергей доверительно понизил голос, – ты ведь знаешь, что опыта для прогулок по поверхности у меня не так уж много. Может, надёжнее дать задание караванщикам в следующий заход?
– Забыл, сколько у нас времени? – Робинзон нехорошо прищурился. Возражений он не терпел, даже завуалированных под уважительные причины.
После небольшой заминки Грешник медленно наклонил голову, соглашаясь. Судя по тому, что творилось с пацаном – трое, от силы пять суток. Но и вопрос был задан лишь для виду. Если согласиться сразу и с явной охотой, то можно вызвать нездоровые подозрения.
– Ты прав. Да и нельзя чужакам доверять наши проблемы. Я всё понял, Паш. Сделаю в лучшем виде.
– Ты главное, дойди. И вернись. Это не увеселительная прогулка, сам понимаешь. Кого с собой возьмёшь?
– А много ли у нас ходоков? Сам пойду. Один. Никто лучше всё равно не сможет, а мне возиться с неучами некогда.
