— А теперь я хочу «голландскую башенку»,— объявил Реймонд.— С белым, розовым и зеленым мороженым, желе, персиками, малиновым сиропом и орехами.
Официантка ушла и вскоре вернулась с карамельным пудингом для миссис Троттл и «голландской башенкой» в высокой вазочке. Мороженое выглядело потрясающе: от одного его вида у Ваксы потекли слюнки. Реймонд поднял ложку… и отложил ее.
— Здесь нет зонтика на верхушке,— заныл он.— Мне всегда приносят мороженое с пластиковым зонтиком! Я не притронусь к нему, пока мне не принесут… Ай! Ой! Мама! Что случилось! Я не трогал его, честное слово, не трогал!
На этот раз он говорил правду, хотя ему никто не поверил.
«Голландская башенка» сделала сальто и приземлилась на столик вверх ногами, так что все три вида мороженого, желе, консервированные персики и малиновый сироп устремились вниз, пачкая брюки Реймонда, его носки, затекая в нарядные туфли… Вакса не сглазила Реймонда Троттла. Она была дисциплинированной девочкой и держала себя в руках, хотя и не полностью. Она сглазила «голландскую башенку».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Мне нужно немного бренди для моих зубов,— сказала Нэнни Браун.
Она лежала на второй от окна кровати палаты номер три Вест-Паркской больницы. На ней была фланелевая ночная рубашка с наглухо застегнутым воротом: она считала неприличным показывать докторам открытую шею. Когда миссис Троттл убедила Нэнни поехать в Швейцарию вместе с ней и похищенным ребенком, та была уже довольно пожилой, а теперь стала совсем старой, высохшей и уставшей от жизни женщиной. Каждый день она молилась и повторяла, что если Бог не хочет призвать ее к себе, то она, по крайней мере, имеет право знать почему. Но она по-прежнему строго соблюдала свои привычки, в том числе и Ритуал ополаскивания вставных зубов.
— Ну-ну, миссис Браун,— укоризненно произнесла медсестра.— Вы же знаете, что мы не можем позволить вам полоскать зубы в этой гадкой жидкости. Лучше положите их в стаканчик с дезинфицирующим раствором.
— Он плохо пахнет,— проворчала Нэнни.— Я всегда полоскала зубы в бренди, а потом выпивала его. Это придавало мне сил.
Ей понадобилось много сил, когда она жила в «Замке Троттл», помогая ухаживать за Реймондом и одновременно присматривая за Беном. Она не одобряла методы воспитания, выбранные Лариной. Ей было ясно, насколько испорченным вырастет Реймонд, и когда ему исполнилось три года, она препоручила его заботам другой няни. Но она не позволила Ларине выгнать себя — не позволила только из-за маленького Бена. Миссис Троттл могла запугивать ее полицией и тюрьмой, но угроза работала в обе стороны. «Если ты выгонишь меня вместе с мальчиком, то я сама пойду в полицию и все расскажу — и кто знает, кому из нас они поверят?»,— сказала Нэнни.
Поэтому она осталась в «Замке Троттл». Время от времени она бралась за мелкую работу — немного штопала, немного гладила — и старалась не обращать внимания на то, что творилось в детской наверху. Зато она позаботилась о том, чтобы Бен получил правильное воспитание. Она не могла запретить слугам командовать мальчиком, но научила его вести себя за столом и вежливо разговаривать. Наконец она устроила его в школу. Бен мог положиться на нее.
Нэнни беспокоилась лишь об одном: что может случиться с Беном, если она умрет? Миссис Троттл ненавидела Бена; ей ничего не стоило отослать его куда-нибудь подальше. «Но я одурачу ее,— думала Нэнни Браун.— О да, я заставлю ее прекратить свои фокусы».
— Под моей кроватью прячется взломщик,— неожиданно сказала она.— Я это чувствую. Проверьте, пожалуйста
— Миссис Браун,— теперь в голосе медсестры слышалось легкое раздражение.— Не стоит забивать себе голову такими глупостями, верно?
— Это не глупости,— сварливо возразила Нэнни.— В Лондоне полно взломщиков, так почему бы одному из них не прятаться у меня под кроватью?
Медсестра не стала проверять; она покровительственно относилась к больным, но старалась не потакать их причудам.
— Что скажет ваш внук, если вы будете продолжать в том же духе? — спросила она и удалилась, грациозно покачивая бедрами.
Когда Бен вошел в палату, старая Нэнни сразу же почувствовала себя лучше. Она строго относилась к нему - запрещала говорить грубые слова, заставляла подъедать с тарелки все до последней крошки,— однако она не постеснялась бы признать, что среди всех дорогих для нее людей этот мальчик был самым любимым. Другие больные тоже улыбались, когда он проходил мимо, потому что он всегда держался вежливо и дружелюбно, не забывая приветствовать всех по имени.
— Здравствуй, Нэнни.— Бен всегда называл ее «Нэнни», а не «бабушка». Она сама попросила его об этом так ей больше нравилось.
Когда Бен положил у изголовья кровати маленький букетик фиалок, Нэнни неодобрительно покачала головой.
-Я же говорила тебе, чтобы ты не тратил деньги на пустяки,— пробормотала она.
Ложась в больницу, она оставила Бену несколько фунтов из своей пенсии, наказав ему бережно относиться к деньгам. Однако сейчас ее костлявые пальцы сами сомкнулись на букетике, и она улыбнулась.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Бен.
— Замечательно, просто великолепно,— солгала Нэнни.— А ты? Что творится дома?
Бен помедлил. Ему хотелось рассказать Нэнни о своих загадочных посетителях и о том, как сильно они ему понравились… О странном чувстве родства с ними. Но он обещал молчать, да и в любом случае его надежды оказались напрасными, поскольку гости не имели к нему никакого отношения.
— Ничего особенного,— ответил он.— Я записался в фуг бальную команду, а с Реймондом случился очередной припадок.
— Это не новости,— мрачно заметила Нэнни Браун и пристально посмотрела на Бена.— Тебя никто не беспокоил? Мистер Фултон, например?
— В общем-то, нет, но… Как ты думаешь, Нэнни, ты скоро вернешься домой? Когда ты рядом, мне гораздо легче.
Нэнни похлопала его по руке.
— Конечно, я скоро вернусь. А пока продолжай учиться и помни, что когда ты вырастешь, никто не сможет указывать тебе, как жить.
— Да,— тихо сказал Бен. «Но до того, как я вырасту, пройдет еще много времени»,— подумал он. Нэнни выглядела очень больной. Страх обессиливал, и с ним приходилось бороться, но больше всего Бен боялся показать себя эгоистом.
Когда посетители уходили, в палате воцарялась тишина. Больные дремали, радуясь отдыху, но Нэнни сидела, прислонившись спиной к подушке, и напряженно размышляла. Она больше не могла терять время. И ей повезло — вечером дежурила медсестра-филиппинка, славная девушка и всеобщая любимица. Ее звали Челеста; она очаровательно улыбалась и носила в волосах за ухом маленькую красную розу, которую можно было видеть, только когда она нагибалась.
— Можно мне попросить вас об услуге, моя милая?— спросила Нэнни.— Мне хотелось бы получить лист чистой бумаги и конверт. Это очень важно, иначе я не стала бы вас беспокоить.
Челеста взяла худое запястье Нэнни и измерила ей пульс.
— Я постараюсь, миссис Браун,— сказала она — Но вам придется подождать, пока я не закончу обход.
Через час она действительно пришла в палату с листом бумаги и плотным белым конвертом.
— У вас есть ручка?
Нэнни кивнула
— Спасибо, милая. Теперь у меня на душе полегчало. Вы хорошая и добрая девушка.
Челеста улыбнулась, внимательно посмотрев на лицо старушки. Да, осталось уже недолго.
— Я на всякий случай еще проверю насчет взломщиков.— Она наклонилась, и Нэнни увидела маленькую красную розу, спрятанную в ее черных как смоль волосах.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Это просто,— пробасил Ганс.— Я оглушу его. Засуну в мешок. Потом уходим через гамп.
Спасатели вернулись из «Фортлендса» в таком мрачном настроении, что бедный великан совсем расстроился. Он хорошо выспался и, узнав о случившемся в ресторане, решил, что теперь ему пора взять инициативу на себя.
