удлиняло и не сокращало дорогу, и всё-таки обычно он предпочитал первый путь, чтобы выйти асфальтированную улицу через один квартал, а не пылить по гравийке целых два. Кассы в супермаркете стояли пустые, но из-за стычки с мальчишками и вынужденного возвращения за деньгами, он всё равно подзадержался, и бабушка уже начала переживать. Пришлось всё-таки врать, и Федя удачно вспомнил о старой туе возле автобусной остановки, с утыканным частыми сучками стволом, начинающимися чуть ли не с самого низа. Дерево и правда манило его, и если бы росло не вблизи чужого дома, он давно забрался бы на самую макушку.
Поохав, бабушка намазала Федин кровоподтёк колющейся мазью и отдала тюбик, пообещав, что синяк сойдёт через два-три дня, если он не будет забывать ею пользоваться.
— Скажи спасибо, что с глазом остался. — напоследок проворчала она. — Выколол бы глаз этим сучком, что бы теперь делал?
Довольный, что его немудрёное враньё сошло за правду, Федя двинулся в свою комнату, рассчитывая поваляться с книгой, но откинул с двери занавеску и увидел сидящую на кровати Майю. Поймав его взгляд, сестра поболтала ногами, обутыми в домашние тапочки, и сообщила, довольно щуря глаза:
— А я тебя жду, Федя. Я всё знаю. Ты обманул бабушку! Тебя Глеб побил и деньги забрал.
Она произнесла это, подавшись к нему всем телом, очень тихим и заговорщицким тоном, но Федя, которого от слов сестры бросило в жар, а потом в холод, суетливо зашёл внутрь и яростно прошипел:
— Знаешь, и что дальше? Чего орёшь? Чего тебе от меня надо?
Майя резко прекратила болтать ногами, и Феде вдруг почудилось, что в её глазах мелькнула неприязнь. Когда она снова заговорила, в её интонации не осталось ни грамма лукавства.
— Если отведёшь меня к монастырю, я ничего не расскажу бабушке.
— Здравствуйте, приехали!
От такой наглости Феде захотелось ругаться по-настоящему, по-взрослому. Но он сдержался. Его наконец осенило — побеги сестры были не простыми капризами взбалмошной девчонки. Она не собиралась ни в кинотеатр, ни в парк отдыха… А оба раза рвалась к монастырю, посмотреть на загадочный невидимый дом. И раз не успокоилась до сих пор, значит, верит, что тот существует. Обалдев от этого озарения, Федя протянул, забыв понизить голос:
— Вот ты дурная! Да нет там никакого дома, ясно? Нет, и не было никогда!
Майя рассердилась. Её обычно подвижное лицо затвердело, сделавшись похожим на каменную маску, что визуально добавило несколько лет.
Спрыгнув с кровати, она оттолкнула обеими руками Федю, подошла к дверному проёму, занавешенному плотными шторами, и, остановившись, заявила непримиримым тоном:
— Сам ты дурной. Всё время обзываешься. Думаешь, самый умный. С тобой и поговорить нормально нельзя. Поэтому тебя никто и не любит.
Эта короткая пылкая речь привела Федю в смятение. Он хотел возмутиться, но перед глазами вдруг воочию возникло непримиримое лицо Глеба, вспомнился их разговор от начала до конца, и ему стало душно. Майя же, не дожидаясь реакции, отвернулась, чуть подалась вперёд и поочерёдно шаркнула тапочками о пол, будто собачка, загребающая землю. После шагнула в коридор и бросила напоследок, стоя вполоборота к оцепеневшему Феде:
— Всё, пошла я к бабушке. Пусть мальчишки думают, что ты ябеда.
Это заявление вывело его из ступора и, зашипев, как рассерженный кот, он кинулся следом за Майей, затащил обратно в комнату и силой усадил на постель.
— Ладно, ладно! Я же не говорил, что не помогу! Просто это такая глупость…
Майя нехорошо сощурилась, скрестила на груди руки и принялась раздражённо ударять пятками по жёлто-коричневому леопардовому покрывалу. Мысленно чертыхнувшись, Федя торопливо добавил:
— Да, глупость. А что же ещё? Нет никакого дома. Ты всё придумала, понимаешь? Но я тебя туда отведу. Только учти, бабушке я врать не стану. Я скажу правду. Но она согласится, обещаю. Я знаю, что сказать, чтобы её уговорить. Идёт?
Последние слова он прошептал почти умоляюще. Выслушав предложение, Майя чуть смягчилась и выдвинула встречное условие:
— Только вдвоём пойдём. Ты и я. Без бабушки.
— Почему это?
— Бабушка снова будет сердиться и обижаться на меня. Подумает, что я ей не верю. А я верю. Просто знаю, что никто, кроме меня не может его видеть. Но он точно есть! Наверное, волшебный.
— Ага, — пропустив мимо ушей пояснения о несуществующем доме, резюмировал Федя. — То есть, что думает бабушка тебе не всё равно. А на меня тебе наплевать?
Вместо ответа Майя громко и пренебрежительно фыркнула, спрыгнула с постели, подбежала к проёму и снова, в этот раз куда тщательнее, по-собачьи «загребла»… Видимо, его. Потом глянула на Федю с таким превосходством, что ему безумно захотелось отшлёпать её по заднице, и деловито сообщила:
— Ну смотри! Я жду.
Вот ведь козявка!
Майя рисовала, нарисованные дома множились, а результат всё казался ей неудовлетворительным. Она в который раз опустила веки, воскрешая в памяти двухъярусную бревенчатую избушку с острой крышей, оленьими рогами на фронтоне и красивыми кованными петлями на двери. Как следует рассмотрев её, открыла глаза, изучила свою работу и недовольно вздохнула. Стены кривоваты, рога больше похожи на корявую букву «х», а стропила такие неровные, что будь они настоящими, а не нарисованными, ни за что не удержали бы целый дом. И хотя этот рисунок был уже на порядок лучше предыдущих, Майя почти собралась его порвать, но услышала шум, доносящийся из Фединой комнаты, и встала из-за стола.
Дарья Ивановна читала книгу у окна, и вопросительно подняла на неё глаза, но Майя махнула рукой, указывая на свою комнату, и та успокоилась. Но к себе она не пошла, а прокралась на цыпочках к брату и, слегка отодвинув занавеску, заглянула внутрь.
Федя, стоящий спиной к двери, копался в шкафу. Вытащив из-под сложенных вещей несколько банкнот, он пересчитал их, отделил пятьсот рублей, а остальные деньги засунул обратно. Затем скатал купюру в трубку, спрятал её в кроссовок и на цыпочках шагнул к окну. Такое поведение брата, тайком вернувшегося из магазина, очень заинтересовало Майю, и она произнесла, на всякий случай шёпотом:
— Ага.
Федя вздрогнул и обернулся. Испуг, а особенно наливающийся краской фингал под глазом, лучше всяких слов говорили, что с ним произошла неприятность. Покосившись на рисунок, который Майя предусмотрительно прижала лицевой стороной к груди, тот нахмурился и хотел что-то сказать, но она успела первая.
— Ага. И кто тебя побил, Федь?
Брат щёлкнул зубами, прикрывая рот, нахмурился и кинулся к настенному зеркалу. Несколько секунд разглядывал отражение, кривясь и трогая пальцами синяк, после чего тихо
