Вы можете представить, как я рассердился, прочитав это невозможное и безумное послание. Однако чем больше я его перечитывал, тем более возмущение безапелляционным отказом от приглашения и весьма нелестными характеристиками моему времяпрепровождению уступали место недоверию и удивлению. Нет, понятно, что этот самый культ Ктулху — дело любопытное и таинственное, однако я был более чем уверен, что в лице Томаса Кларка мы имеем дело с полубезумным религиозным фанатиком, который навыдумывал ужасов в проповеднических целях. (Странно, что Энейбл не предположил этого в первую очередь и безоговорочно поверил в эти бредни.) Правда, здесь действительно присутствовал элемент исторической правды — небольшой, но вполне достаточный, чтобы удовлетворить жажду необычайного, так томившую моего друга.
Следующее письмо не заставило себя ждать. Оно прибыло буквально через неделю.
«1 июля 1728 года.
Винзор!
Эврика! Ура! Все получилось!
Прости меня за этот не свойственный мне излишне веселый тон, однако чудо и вправду следует за чудом. Я все же сумел отыскать место поселения сектантов! Признаюсь честно: выводы мои основаны отнюдь не на доказательствах, ибо мне не удалось отыскать ни одной попорченной пламенем вещи. Однако в лесах в четверти мили к северо-западу от Уступа Дьявола деревья растут гораздо реже, чем в прочих частях леса, а кроме того, там стоит какая-то хибара — а ведь всего несколько недель назад там ничего не было! К тому же по виду это обжитое строение — в углу валяется тюфяк, припасы сложены у стены. Однако с обитателем этого шалаша мне повстречаться не удалось. Но я видел его — пусть и издалека, но видел! Это пожилой мужчина в оборванной хламиде, и он бродил вокруг Уступа, а потом поднялся на него — и знаешь зачем? Старик вырезал в камне рисунки, обновляя те, что стерлись от ветра и непогоды! А потом я их осмотрел, и знаешь, это не копии прежних и не обычные записи, что оставляют после себя невежественные туристы. То были совершенно новые идеограммы, выполненные, тем не менее, в том же духе, что и прежние. Видно, я спугнул его, ибо, вернувшись на следующий день, обнаружил два новых рисунка, высеченных в хрупком граните. С тех пор мне не удалось близко подойти к этому джентльмену, хотя со времени, когда мы едва разминулись на Уступе, я неоднократно пытался подстеречь его. Однако теперь я полагаю, что, верно, осуществлять подобное предприятие в одиночку — не самая удачная затея.
Одним словом, я хочу попросить тебя об услуге. Ты не мог бы приехать в Аркхэм и помочь мне подобраться к загадочному старику? Я уверен — стоит нам застать его врасплох и заговорить с ним, мы услышим потрясающие вещи и о самом Уступе, и об идеограммах, и даже о культе. Думаю, после празднования 4 июля в среду ты сможешь выбраться. Как насчет следующих выходных? С нетерпением ожидая ответа, твой
Г.».
Письмо я получил третьего числа и долго смотрел на него, не зная, как поступить. Поначалу мне казалось, что Энейбл увлекся начисто выдуманным, хотя и весьма неприятным сюжетом из случайно обнаруженной в библиотеке книжонки. Однако теперь стало ясно, что он не ограничился чтением и мечтаниями и углубился во вполне себе существующие леса (кстати, дремучие) и столкнулся там с чем-то действительно таинственным — пусть с моей точки зрения, секрет странного старика наверняка не стоил и медного гроша, но все же не стоило совсем уж сбрасывать со счетов монографию Кларка — возможно, в лесах и впрямь таилось нечто зловещее… Конечно, мне вовсе не хотелось пропускать Бал пожарных в Эдгартауне, который должен был состояться в субботу, однако оставлять друга одного тоже не годилось. Поэтому я телеграфировал Энейблу, чтобы тот ждал меня в четверг, с тем условием, чтобы на остров я вернулся не позднее вечера седьмого числа. Выехал я утром пятого, с удовлетворением вспоминая о выигранной четвертого праздничной гонке.
Стоило мне переступить порог, Энейбл, торопливо обменявшись приветствиями, обрушил на меня массу подробностей, посвящая в детали своего плана. В лес мы пойдем перед рассветом: логично предположить, что шансы застать обитателя шалаша в столь ранний час весьма высоки. Друг мой принадлежал к числу совершенно неисправимых сов и засиживался за книгами до трех или даже четырех часов утра, а потом спал до полудня. Так что Энейбл радовался моему приезду еще и потому, что теперь найдется живая душа, что не даст ему проспать и разбудит в назначенное время. Договорившись обо всем, мы поставили будильник на пять утра и улеглись спать. Энейбл также был весьма доволен моей физической формой (все же регулярные занятия спортом на свежем воздухе не прошли зря) — ибо нам предстояло подниматься к Уступу с его крутой стороны. А поскольку я сильно устал, проведя большую часть дня в пути (паром, потом автобус, потом поезд), я уснул, едва оказался в постели, кою мой друг так предусмотрительно мне приготовил.
На следующее утро, позавтракав кофе и крекерами с сыром (как оно обычно было в заводе у Энейбла), мы крадучись вышли из дома — в небе уже занимался обещающий быть теплым день, — взяли немного к востоку и вышли на 127-е шоссе, идущее с севера на юг вдоль всего Северного побережья. Дорога эта весьма извилиста и к северу от Аркхэма резко забирает к западу, проходя через совершенно безлюдные, незаселенные леса, с востока ограниченные соляными болотами. (Хотя Уступ Дьявола находился не более чем в полутора милях от нашей квартиры на Хейл-стрит, то были полторы мили полета ворона, а мы не могли их преодолеть, ибо путь перекрывали болота.)
До начала девятнадцатого века в этих местах стояло множество фермерских усадеб, однако война 1812 года и последовавший за ней период экономического застоя не способствовали их процветанию. Трудно поверить, но некогда на месте густых сосновых лесов и березовых рощ тянулись поля, на которых выращивали пшеницу, бобы, томаты, морковь — и все это произрастало на каменистой почве Новой Англии. И до сих пор среди деревьев и кустарника можно увидеть каменные стены, полуобрушенные или вовсе обратившиеся в груды щебня — они тянутся из ниоткуда в никуда, отмечая границы исчезнувших ныне владений.
Но мы шли по шоссе совсем недолго и при ближайшей возможности свернули налево, на уводящую в глубь леса проселочную дорогу. По ней мы прошли несколько сотен ярдов, и на появившейся перед нами развилке Энейбл выбрал более заросшую тропу (заросшую настолько, что назвать ее дорогой не поворачивался язык). И хотя ветви деревьев заслонили тот скудный свет, что освещал наш путь, Энейбл не колебался и решительно продвигался вперед, уверенно выбирая дорогу на всех встретившихся нам развилках. Мошки и другие насекомые изрядно досаждали нам, и мы хлопали по рукам и лицу, тщетно пытаясь отвадить и спугнуть их. Склон становился все круче, я начал потеть от усилий.
Вскоре мы уже пробирались по какой-то едва заметной звериной стежке среди дремучего леса. И тут перед нами возник крутой склон — настоящий утес, — и мы начали непростое восхождение, о котором и предупреждал меня Энейбл. Над головами нависала серая громада Уступа Дьявола.
Однако через некоторое время мы, задыхающиеся от усилий, все же выбрались на плоскую поверхность скалы. Солнце уже взошло и висело прямо над горизонтом, и мы застыли, восхищенно созерцая открывающийся вид на Аркхэм внизу и лежащее за ним посверкивающее в утренних лучах море. Красиво, покивал Энейбл, однако никакого сравнения с тем зрелищем, что открывается отсюда на закате.
Прежде чем показать мне новые идеограммы и проверить, не появились ли еще рисунки, Энейбл с недовольной гримасой ткнул в «знаки», оповещающие, что здесь побывал еще кто-то — причем явно не наш таинственный незнакомец. Непрошеные гости оставили на плоской поверхности скалы мусор, окурки, бумажные обертки, пивные бутылки и — на покрытой мягким слоем земли скальной площадке — несколько сдувшихся, прозрачных шариков с широкими отверстиями. Они напоминали мне гидр или каких-нибудь других примитивных морских животных. (Я заметил, что подобный мусор часто вымывался и выбрасывался волнами на берег на Мартин’з Бич рядом с Глостером, где моя семья обычно проводила лето до того, как приобретен был дом в Виньярде.)
