В больнице медсестра, высокая грузная женщина, без лишних вопросов перехватила у Юрия мальчишку. Понесла его вглубь хорошо освященной палаты, где было значительно светлее, чем во всех других помещениях больницы. Там, видимо, делали операции; поскольку основной корпус больницы был разрушен, то всё переместили сюда в правое крыло, где в мирное время располагался детский стационар.
Вслед за медсестрой в свет новооборудованной операционной прошаркал маленький, такого невзрачного вида старичок в белом халатике, что Юрий сначала хотел было заворчать, усомнившись, сможет ли он помочь Ванятке. Но седоволосый мужчина, который привел их сюда, так очень уважительно поздоровался с ним, что Юрий одумался. Он уселся рядом с матерью Ванятки на импровизированную скамью, сооруженную из длинной доски и прочно установленную между двумя стульями.
Мать сидела сгорбившись, уткнула подбородок в шаль, не шевелилась. Заговорить с ней Юрий не решился, тоже опустил голову и затих.
Большие часы на стене медленно отстукивали секунды, так медленно, словно издевались над людьми. Часы тихонько отстукивали, а время не двигалось. Время не ощущалось, оно застыло, как морозный воздух в ночной мгле у крыльца дома, как густой туман в рассвете над болотом. Входишь в него и замираешь, он не движется, и тебе сразу не хочется свершать никаких движений. Так же и время здесь, в узеньком больничном коридоре. Кругом тихо. Тихо и жутко.
Вышла молоденькая смуглая медсестричка, как галчонок выглядывавшая из белизны своего халата. На секунду замешкалась у двери, будто размышляя, куда идти, и засеменила по коридору.
- Может помочь, - громко спросил Юрий.
- А? - Обернулась девушка.
- Может помошь нужна? -Повторил он.
- Кровь нужна....
- Мою попробуйте. Вдруг... - предложил Юрий, поднимаясь со скамьи.
Мать Ванятки очнулась, подняла голову, наблюдая за происходящим. Медсестричка подумала и потом решительно махнула ему рукой:
- Идемте.
Они вошли в такую же наспех созданную из обычной палаты процедурную. В углу друг на друга было составлено несколько кроватей, в центре на четырех сдвинутых столах необходимое оборудование.
- Раньше сдавали кровь, - спросила девушка.
- Нет, - почему-то расстерялся Юрий и забеспокоился, вдруг сейчас откажется брать у него, а ведь это жизнь ребенка, и начал мямлить глупости, - но всегда хотел, хотел, чтоб кровь брали...
Медсестричка подняла на него свои чернющие строгие глаза, и, не оценивая ни юморность его слов, ни нелепость, сказала:
- Пройдем некоторые обследования, возьмем кровь. Снимайте пальто, руку давайте.
Юрий Алексеевич осмелел, быстро бросил пальто на табурет у входа, закатал рукав свитера. Медлить не полагалось.
Кровь его, к счастью, подошла. У Ванятки достали из руки небольшой осколок, уложили его перебинтованного в палату.
Трагедия отступила, жизнь потекла вперед с новой силой.
Пробило уже полночь; мать Ванятки, едва заметно улыбаясь и горько, и счастливо, пошла к сыну. В Юрие Алексеевиче здесь больше нужды не было. Он отправился "домой", если можно так назвать ту маленькую комнатку, где он три дня тому назад оказался.
Он вышел на крыльцо. Кромешная тьма. Темно и страшно. Юрий даже физически, колкими неприятными мурашками, ощутил этот страх. Мог ли он еще совсем недавно подумать, сидя где-нибудь у Михаила с коньячком, или дома перед телевизором, да даже в школе, пусть и со старыми списанными амперметрами, мог ли подумать, что будет стоять в этом ледяном февральском городе. Ледяном и героическом.
Юрий спустился с крыльца. Позади было больничное здание, едва различимое даже вблизи. Слабый свет виднелся только в одном окошке под козырьком около входа. Впереди вообще почти неразличимый мрак. И город Юрий совершенно не знал. Но и стоять так не будешь. Неуверенно шагнул вперед.
Ночью морозило ощутимо. Ветер тоже не расслаблялся, дул усердно. Длинный теплый тулуп уже полностью не спасал.
Он шел, до боли в глазах всматриваясь в дома и улицы, пытаясь найти хоть что-то знакомое, где они ходили с Анютой. Но ничего. Усталось, почти полное отсутствие еды за эти дни неимоверно пытались согнуть его, но он из всех сил держался на ногах, чтобы не упасть.
Очередной дом. Юрий ухватился за ручку подъездной двери, вошел внутрь. Тоже холодно, но хотя бы нет ветра. Опираясь на перила, взобрался на втрой этаж, сел прямо на ступенях. Сил больше не было. Сон молниеносно склеил ресницы, заставил задремать.
Юрию снилось то Ольга в цветной кофте с карманами и вокруг конфеты-конфеты, Ольга смеется и кричит ему " Ешь, ешь, ешь, больше некому есть", то седоволосый с чайником. Юрий вздрагивает, силясь прогнать видения. Но они упорно не уходят. Седоволосый раскачивает свой зеленый чайник и бросает его прямо рядом с Юрием на ступеньки. Чайник с шумом катится вниз и грохочет, грохочет, грохочет. От этого Юрий вздрагивает, просыпается. Кругом и на яву грохот, но не от чайника. Бомбят. Надо вставать и бежать, прятаться, тут опасно. Только куда бежать? И как. Сил на бег нет, подняться сил тоже нет. Из квартир никто не выбегает, людей вокруг нет - нежилой дом что ли? Грохот накрывает мир, каждую его молекулу. Постепенно потом все стихает. Шум где-то вдалеке уже не тревожит. Глаза слипаются, спать.
Снилась Анюта. Двор красивый и светлый, современный. Аня бегает по траве босиком - лето, а выше - зима. Аня ловит снежинки, смеется. Вдруг все темнеет. Она вздрагивает и роняет таз полный искрящихся снежинок. Таз со скрежетом летит вниз на траву и звон, звон - непривычный, режущий, хочется кричать и пересилить его. Юрий вновь вздрагивает и через силу открывает глаза. Гудящий рокот окутывает пространство. Бомбят. Не только бежать, но и реагировать на это уже нет сил. Он знает, что опасно, но голова упирается в перила, воспринимать окружающую действительность мозг отказывается. Юрий падает в сонную пропасть, совершенно пустую и бездонную.
Было уже ближе к полудню, когда он очнулся. Блеклый свет шарил по подъезду, тело болело и жуткий голод, как только он открыл глаза, нахлынул сразу.
Стряхнув остатки сна, он всё-таки вышел на улицу. Снег мелким горохом падал с неба, прикрывая огрехи земли, застилал и разруху, и грязт. Юрий остановился, зачерпнул с полулежачего забора во дворе пригоршню снега и стал есть. Губы и язык обдало холодом, но это было неважно, он сейчас готов был есть, что угодно. Пройдя чуть по улице, он вновь зачерпнул еще обеими руками большую пригоршню с невысокого сугроба. Руки уткнулись во что-то твердое. Бросил снег, начав раскапывать сугроб и отпрянул едва не закричав. Это был не сугроб, это был человек, припорошенный за ночь снегом, а может и не за одну ночь.
Юрия замутило, он быстрым шагом почти побежал прочь от этого места даже не разбирая куда. Сначала быстрым шагом, потом побежал, как мог. Руки жгло осознание, что они разгребали снег на трупе. Юрий размахивал ими на ветру, не прятал в карманы.
Перед ним возникли люди, стоящие в нестройной очереди, прямо посреди улицы. Всю ночь были обстрелы и в асфальте под снегом образовались выбоины около водопроводного люка. Люди с самого утра пришли за водой. Возле люка женщина, лежа на животе, пыталась зачерпнуть воды, но рука все время соскальзывала, и она не могла поднять даже пустое жестяное ведро. А с полным ей вообще, наверное, было бы не справиться.
Юрий подошел к ней, опустившись рядом:
- Можно я вам помогу?
Женщина, видно, что ещё довольно молодая, но лицо уже изможденное, глаза тусклые, мертвой хваткой вцепилась в ведро и глаза злые-злые. Юрий примирительно закачал головой:
- Я ничего не отберу, я зачерпну, вымою руки и вам наберу целое ведро. Я ничего не украду, не заберу...
Женщина, всё еще недовольно кривя губы, разжала руки в красных узорчатых варежках. Юрий зачерпнул немного ледяной воды и опустил туда руки, принявшись их растирать. Вода обожгла холодом. Люди в очереди смотрели молча, никто ничего не говорил, не торопил. Женщина так и лежала, стерегла место, чтобы его никто не занял. Юрий же, растерев руки до красноты выплеснул воду чуть поодаль и, наклонившись, зачерпнул уже полное ведро.
