Гиб Аянфаль вернулся взором к ближайшему окружению – монументальное пространство незаметно искажается его собственным присутствием, а дальше высятся стены, непроходимые для пурного тела, но прозрачные для слышимых волн. Юный асай открыл глаза и осмотрелся уже простым взором. Он находится в просторной зале, не имеющей выхода. Рядом, на втором ложе более маленьких размеров стоит пустая чаша для пасоки, лежит несколько информационных карт и маленькая стопка одёжной материи синего цвета – вещи, которыми пользовался некто, на чьём месте он сейчас оказался. Больше в зале ничего не было, только высокие стены, проступающие сквозь сизый туман, были почти сплошь покрыты вязью кибы. Гиб Аянфаль и теперь не понимал их значения, но отчего-то в нём родилась уверенность, что всё это написано им. В мыслях всплыл образ того, как он сам на протяжении многих оборотов по вечерам приходит сюда и, собрав узко направленные пучки волн на кончиках пальцев, покрывает стены рядами загадочных символов, сначала просто изучая их, а затем занося на стены нечто, особенно его волнующее, и безжалостно стирая то, что более его не занимает. Гиб Аянфаль поднялся и, пройдя в дальний конец залы сквозь туман, упёрся руками в стену, уходящую далеко вверх и смыкающуюся там с соседней стеной. За ней – город и его свобода.
Он приложил к стене ладони и, вновь закрывая глаза, попытался воздействовать на стебли, сдвинуть серую пыль, пропитывавшую их, так, как он когда-то умел. Если пыль подчинится, то выбраться из этой замкнутой комнаты будет легко. Но у него ничего не выходило – гладкие руки с аккуратными тонкими пальцами скользили по поверхности, не оставляя на ней ни малейшего следа.
Гиб Аянфаль отступил, чувствуя себя жёстко уязвлённым. Нет, он тут не останется. Только действовать нужно как-то иначе. Так, как ему подсказывает интуиция, ставшая необыкновенно острой. Он столь глубоко увидел пространство и бег времени. Может быть, взор научит его двигаться иначе? Он отступил на прежнее место, после чего медленно пошёл на стену, глядя сквозь все слои волн, ставшие ему доступными. В сознании мелькали тысячи образов того, что было перед ним, и пространство, упруго изогнувшись, расступилось, открывая дорогу. Он сделал единственный шаг, чувствуя, как сжимается его внутреннее поле, и в следующий миг воздух вокруг сменился, а ноги ступили на остывшую мостовую – он был теперь посреди города, окутанного таким же сизым туманом.
Город сжат. Он видел, что тысячи тысяч обителей позади него соединены в запутанный лабиринт, опоясывающий твердыню. И сейчас поверхность под ногами чуть заметно скользит, сжимая пространство улиц по воле неведомых сил, ныне господствовавших здесь вместо асайских соборов. Там за лабиринтом исполинская площадь всея твердыни с высокой белой башней точно по центру. Гиб Аянфаль поспешил направиться прочь от замков, туда, где, согласно его чутью, ещё простирались пасочные сады. Может быть там находится тот, за кем он прыгнул в сизый туман? Его сестра. Да, он определенно искал дорогого ему асайя. Гиб Аянфаль не мог точно вспомнить её имя и внешность и знал, что только чувства подскажут ему, когда он достигнет цели.
За пределом последней обители туман неожиданно расступился, и перед его взором предстала ужасающая картина – исполинский сад, прежде дававший пищу, был кем-то безжалостно уничтожен. Переломанные стволы и ветви пасочников, до сих пор кое-где увитые гроздьями рыжих ягод, лежали на груди твердыни, устилая её безжизненным ковром, простиравшимся до самого горизонта, над которым зловеще багровела Онсарра.
Поражённый Гиб Аянфаль прошёл вперёд, тщетно прислушиваясь к волнам, чтобы выяснить, что произошло, как вдруг до его ушей донёсся лёгкий шум. Гиб Аянфаль, быстро перескакивая через стволы и ветки, помчался на звук и увидел плясавший на тёмных листьях ярко-жёлтый огонёк. Невольно заворожённый этим зрелищем, он подошёл ближе и сел, как вдруг в его сознании прозвучал знакомый голос, точно прорвавшийся не только сквозь туман, но и сквозь само время.
– О! Сагита! Не ожидал, что ты захочешь полюбоваться сим бедствующим уголком! В день смены эпох твоё место возле башни. Ты уже давно собиралась туда!
– Я… не Сагита, консул Сэле, – воскликнул взволнованный строитель, – Я – Гиб Аянфаль! Это имя было моим, и, наверное, моим и остаётся.
– Гиб Аянфаль? – голос Сэле отнюдь не звучал удивлённо, – а вид твой совсем как у Сагиты! Возможно, я имею сейчас дело с вами обоими. Тогда, становится ясным, почему ты пришёл сюда! Ты испуган происходящим и свернул с пути, которым собиралась пойти твоя проводница.
После этих слов огонь вытянулся в яркую вертикальную струну и приподнялся, останавливаясь перед лицом пришедшего асайя.
– Консул, что с вами случилось? Почему вы в таком виде? – тут же спросил Гиб Аянфаль.
– Я такой, каким ты должен меня видеть по желанию Поля, – ответил Сэле, – Здесь властвуют гаэньши и сверхсущество Гаэ. Консул Сэле – такой же гость, как и ты. И, кроме того, твой облик тоже не остался неизменным, иначе я не назвал бы тебя сначала другим именем. Думаю, мастер Сагита, уступившая юному асайю свою наружность, позволит ему увидеть всё до конца.
– До какого конца? – спросил Гиб Аянфаль, – в этом городе… Это какая-то катастрофа?
– Это конец цикла. Сегодня сама Онсарра ознаменует смену эпох. Звезда взорвётся под волновым куполом, который поддерживают мастера звёзд на уровне первого кольца, чтобы затем воссиять вновь. Твердыни встали на дальнюю орбиту, выйдя из притяжения колец, и ждать уже не долго. Не каждому позволено видеть это вне сверхсознания Ганагура. Тела и пыль большинства будут погребены в нижних недрах твердынь вместе с обителями, а их верхние отражения растворены в сверхсуществах. Пойди в любую обитель, посмотри, что творится там, пока они не ушли на глубину. Небесные патриции вот-вот обрушат на горы и пустоши лютый дождь, чтобы сравнять их. Тебе лучше не попадать под него, дитя Гаэ!
Как в подтверждение слов Сэле через небо прокатился могучий грозовой зов. Гиб Аянфаль вскинул голову и увидел, как багрово-золотистое небо стремительно затягивают тяжёлые непроницаемо чёрные облака. Их клубящиеся рукава спускались всё ниже, будя в душе неясный страх. Среди них мелькали белые искры проносящихся в высоте небесных асайев, неминуемо приближающих обещанную бурю.
И вот первые капли, пересыщенные атмосферной пылью, обожгли покрывающие твердыню ветви пасочников. Одна из них упала аккурат на огонь Сэле, мгновенно погасив его.
– Господин Сэле! – вскричал Гиб Аянфаль, в отчаянии сгребая тонкими пальцами пожухлые листья, не носившие на себе никаких следов пламени. Он чувствовал, что Сэле исчез, и его не вернуть. А дождь тем временем стремительно набирал силу, сминая всё в единую топкую массу и больно обжигая его тело.
Гиб Аянфаль вскочил на ноги и помчался прочь, прикрывая руками голову и лицо. Спасаясь от жгучих капель, он во второй раз совершил прыжок сквозь пространство, и оказался перед вратами одной из городских обителей. Не колеблясь, он вошёл внутрь и осмотрелся.
В замке не было ни одной жилой комнаты – лишь просторные залы, похожие на общие, и соединяющие их коридоры. Перед его глазами предстало невиданное и пугающее зрелище – своды обители были до самого купола испращены десятками продолговатых ниш; некоторые были аккуратно закрыты тонкой оболочкой, а другие ещё пустовали.
На полу в разных позах рядами лежали пурные тела асайев. В них не было жизни: застывшая в жилах пыль не порождала живого поля, а волновые отражения не чувствовались. Разноцветные одежды, и теперь указывающие на то, чем занимался их носитель прежде, вносили ощущение пронзительного и скорбного сожаления в эту жуткую картину. Всё это были простые жители и дети, погрузившиеся в беспробудный сон накануне гибели звезды.
Среди тел сновали нэны и белые сёстры. Они по очереди поднимали тела и, положив их на возвышавшиеся по центру плиты, начинали приготовлять к погружению. Сначала снимали одежду, затем руки асайя складывали крест-накрест на груди или на животе, а пыльцы и ладони растворяли, втирая их в поверхность тела. Ноги скрепляли жидкой пурой по всей длине, а после принимались за лицо, смыкая рот, глаза, уши, ноздри и все энергометки. Длинные волосы асайев собирали в пучки на макушках, предварительно скрутив в плотный жгут. Запечатанное таким образом тело с пылью оборачивали в кокон из пурной плёнки и помещали в одну из тысяч ниш. Временами промеж занятных трудом нэн и белых сестёр проходили техники срединных и тонких волн. Как подсказали волны, многие из них отказались погружаться в безопасный сон и остались помогать, поддерживая волновой баланс, ставший крайне неустойчивым из-за надвигающегося взрыва Онсарры. Гиб Аянфаль, понаблюдав за всем со стороны, решился подойти к одной из нэн, которая в перерыве очищала руки от приставшей к ним пурной плёнки.
