Четвертая часть
В пятницу после Ильина дня в Лутошанске, над лутошанским народным судом, высоко стояло солнце, когда вышел народный суд в полном составе и занял свои места. И тогда заборовский дьякон.
Да что это я?
– Никакого дьякона в Заборовье нет, а если и есть, то совсем не гражданин Миролюбов, а кто-то другой, – гражданин Миролюбов есть секретарь нарсуда, а вовсе не дьякон. Правда, был когда-то в Заборовье дьякон и был он будто бы тоже Миролюбов, но этот Миролюбов не был никогда секретарем нарсуда, а был диаконом заборовского во имя Успения пресвятой богородицы храма, и если читает он иногда апостола, то не в Заборовье совсем, а в Лутошанске –
ну так вот
сел гражданин Миролюбов за стол и сели за стол – народный судья Петушков и по правую руку судьи заседатель Игнатий Попов, а по левую руку судьи – заседатель Еким Федосеев. Сели это все они за стол…
Но я не буду утомлять читателя подробным описанием того, как председатель суда, судья Петушков, произнес:
– «Приводятся к присяге заседатели»
и как действительно заседатели приведены были к присяге, и не буду утомлять подробным же описанием того, как председатель суда, судья Петушков, произнес:
– «Слушается уголовное дело о краже из лутошанского кооператива!» –
тем более что действительно видел гражданин Федот Каблуков – проходя вечером в десять часов (а вечером в десять часов получались в Лутошанске газеты) мимо лабаза, видел он, как прошел мимо того же лабаза человек в белой рубахе, без шапки, и зашел за лабаз – постоял, постоял – и ушел, и действительно шел в Лутошанске дождь и лил дождь как из ведра, когда вышел гражданин Каблуков из кооператива, – а что шел дождь, может подтвердить гражданин Миролюбов – и признал тогда Каблуков, в человеке без шапки и в белой рубахе, Фому Большого –
признал тогда гражданин Миролюбов, в человеке без шапки и в белой рубахе, Ефима Ковалева, и что, когда кончился дождь.
Нет, не так –
и что действительно на складе лутошанского кооператива ста пудов сахару и ста кусков ситцу в наличности не оказалось и не оказалось в наличности кладовщика Сергея Петрова –
и поэтому
прямо перейдем к свидетельским показаниям:
Свидетель Сергей Петров показал, что был он в это время у Марьи вдовы и что был там Коляной, а Яшки Бандита не было, потому, что Яшке Бандиту в драке проломили голову. И свидетель Яшка Бандит подтвердил, что ему действительно проломили голову, на что свидетель же Коляной возразил, что это не он, Коляной, проломил Яшке голову, а что это сам Яшка нажрался самогону.
И тогда свидетель Егор Ковалев заявил, что самогону он не варил, и не продавал, и не пил, и не видал даже этого самогона отроду, а если варит в Козлихе самогон Колька, Коляного брат, то об этом ему ничего неизвестно – и свидетель Николай Беспалов, он же Колька, подтвердил, что действительно он, Колька, самогона никогда не варил и не продавал, а что варит в Лепетихе самогон Егор Ковалев, то об этом ему тоже ничего неизвестно…
Но это уже другое дело: о самогоне.
Начальник лутошанской милиции показал, что сидели они в помещении милиции и пришел туда Кузька Хромой, а теперь Кузьма Самуилов, и что в это самое время гражданин Миролюбов действительно произнес:
– Дело нечистое.
А говорили они о лутошанском кооперативе.
Да. Ну так вот, доставлен был самогон в стеклянной посуде, за сургучной печатью, доставлен был самогон в лутошанский народный суд, и принес судья Петушков эту посуду за сургучной печатью…
Тогда Егор Ковалев заявил, что этого, за сургучной печатью, самогона, он, Николай, не видал, а что если был отобран от него, Егора, самогон, то он, Николай, не отпирается, потому, что самогон этот за сургучной печатью, не самогон вовсе, а вода:
– Они, – говорит, – у меня из кадки всю воду вычерпали!
Вскрыли тогда печать, посмотрели – попробовал судья Петушков самогону за сургучной печатью, попробовал заседатель Попов самогону за сургучной печатью – и сказал судья Петушков, и сказал заседатель Попов; оба сказали:
– Вода!
Но это уже другое дело – о самогоне.
Ну так вот –
сели они за стол и председатель суда произнес:
– «Слушается уголовное дело о краже из лутошанского кооператива!»
И тогда Ефим Ковалев показал, что будто бы проходил он мимо Дурундеевской пустоши и зашел посмотреть, хороши ли на Дурундеевской пустоши травы. А трава, надо сказать, выросла куда выше колен, а уж густота, густота –
– что те сеянка!
Посмотрел он тогда на траву и сказал:
– Хороша!
Только границы и след простыл – будто бы не было!
И верно –
свидетель Никита Петров подтвердил, что на Дурундеевской пустоши действительно пропала граница и что, когда поставил обвиняемый Фома Большой палку и поставил ее на то место, где прежде стояла граница, будто бы Ефим Ковалев заявил, что Лепетиха будет в обиде…
А в это самое время загорелся в лутошанском кооперативе сарай, и когда загорелся сарай, побежал сторож Ефрем на колокольню бить в набат. А дверь на колокольню.
Нет, не так – тут-то и закричали:
– Пожар.
Только ни в Козлихе, ни тем более в Лепетихе, по словам свидетеля Сосипатра, никакого пожара не было, а был будто бы пожар в Лутошанске, и сгорел будто бы лутошанского кооператива сарай, и тогда пришел он, свидетель, Сергей Петров, в совет и сделал заявление.
И увидели, что сарай действительно сгорел, и от сарая, подлинно, ничего не осталось, и сгорел также сахар, и сгорел даже ситец, так как ни сахару, ни тем более ситцу на том месте, где стоял лутошанского кооператива сарай, не оказалось.
На этом дело о краже из лутошанского кооператива и кончилось.
Эпилог
Но я опять забегаю вперед.
Так было дело:
когда в Лутошанске склонялось тяжелое солнце и склонялось оно за крышу лутошанского кооператива, в это самое время председатель суда, судья Петушков, произнес:
– Суд удаляется на совещание!
И встал судья Петушков со своего места, и встал заседатель Попов, и заседатель Еким Федосеев тоже встал, и встал тоже со своего места –
и действительно – все они удалились на совещание.
Вынул тогда Фома Большой из мешка, вынул, говорю я, Ефим Ковалев из мешка, вынули оба по краюхе, и оба сказали:
– Время позднее!
И сказал тогда Фома Меньшой Егору, а дед Сосипатр Никите Петрову –
и сказал, говорю я, Беберя Лександре Лузге:
– Время позднее. Никак уж коровы идут?
И действительно – гнал лутошанский пастух лутошанское стадо, гнал из кривого прогона, и шло это стадо от кривого прогона мимо лабаза, и мимо земотдела, и мимо лутошанского нарсуда. И впереди стада шла черная корова, и у черной коровы на лбу было белое пятно, а позади стада шла белая корова, и у белой коровы на лбу было черное пятно. Да.
Ну так вот,
когда белая корова проходила мимо окон лутошанского нарсуда, в это самое время вышел судья Петушков и с ним вместе вышел Игнатий Попов, и вышел Еким Федосеев,
вышли они, сели за стол, и сказал судья Петушков:
«…дело по обвинению граждан деревни Козлихи – Фомы Большого и деревни Лепетихи – Ефима Ковалева в краже из лутошанского кооператива, за недоказанностью обвинения, прекратить…»
И услышал Фома Большой – прекратить, и услышал Ефим Ковалев:
прекратить!
и оба вздохнули.
– Оно, конешно, тово, погорячились!
И сказал Фома Меньшой, и сказал Егор Ковалев, и сказал, говорю я, Беберя Лександре Лузге:
– Погорячились!
А говорили они о покосах на Дурундеевской пустоши.
И когда за крышу лабаза опустилось тяжелое солнце и длинные тени сгустились на улицах Лутошанска, и сгустились такие же тени в Козлихе, и даже в Лепетихе сгустились длинные тени, и только золотом горел крест на заборовской колокольне, в это самое время из Лутошанска по кривому прогону шли мужики – надо думать, что шли там: Фома Большой и Фома Меньшой, Ефим и Егор Ковалевы, и Никита Петров, и Беберя, и Лександра Лузга, и дед Сосипатр, и шли они вместе, только издали мне никак нельзя было разобрать, кто из них шел в Козлиху, а кто в Лепетиху.
