Старший родич оказался более подготовленным к диким волнам – он понимал их, и никакие внутренние метания не могли его отвлечь. Гиб Аянфаль, заупрямившись, решил ещё раз погрузиться и резко метнулся на прежде недосягаемую глубину, за что тут же и поплатился – голову полоснула острая боль. Гиб Аянфаль поспешил вернуться в себя и закрыл руками раскалившийся лоб, стараясь силой воли замедлить разогнавшуюся пыль, которая теперь жгла его изнутри. Нет, пока с него хватит, нужно отдохнуть. В конце концов он не техник волн, чтобы у него с ходу всё получилось.
Утешившись этим выводом, он сперва последовал давешнему совету старшего родича и отпил из чаши глоток пасоки. Она оказалась очень густой, и ему действительно хватило столь крохотного количества для того, чтобы восстановить силы. После такой недолгой трапезы Гиб Аянфаль устроился возле непрозрачной стены за спиной Ае и, подложив руку под голову, погрузился в сон. Наполнявшие незнакомую вселенную тонкие волны могли бы заменить ему привычное сонное пространство, но помня о предостережении Ае, строитель не решился довериться им. Он сконцентрировался на собственном внутреннем поле, погружаясь в его звучание. Перед уходящим на покой мысленным взором теперь уже без сопротивления поплыли вереницы мыслей и воспоминаний, наполненных тишиной бытия на далёких твердынях Онсарры.
* * *
Когда он пробудился, то увидел, что Ае всё так же сидит на месте, погружённый в волны. Прозрачная пелена излучала неяркий свет, освещая капсулу и слегка заглушая сияние звёзд снаружи.
Старший родич тем временем чуть пошевелился и вынырнул, оглядываясь на Гиб Аянфаля. Глаза его медленно приобретали обычный насыщенно голубой цвет.
– Как ты, Янфо? – спросил он, – удалось что-нибудь услышать?
– Я всё запомнил, но не понял ровным счётом ничего. Только пыль разогнал.
– Ничего, ты привыкнешь. Тебе нужно слушать, и тогда сознание само извлечёт информацию. Ты начнёшь различать голоса звёзд и твердынь, понимая их. И таким образом постепенно вся окружающая нас картина станет тебе ясна.
– Буду стараться, – согласился Гиб Аянфаль, – ну а тебе удалось что-нибудь узнать?
– Я слушал звёзды. Они здесь очень молодые. Но все дикие, и, что меня особенно беспокоит, вокруг них ещё не образовались твердыни. Так что для остановки выбрать нам пока нечего. Надеюсь, я найду что-нибудь подходящее, когда охвачу взором больший участок пространства. А там решим, что делать. Только вот наш трансфер не очень-то управляем. Он вообще не предназначен для перелётов. И это плохо.
– Как же мы тогда движемся?
– Похоже, энергия перехода придала ему ускорение. Такие капсулы могут двигаться только во внутренних полях градосфер. Нам её дали, чтобы поддержать в первое время. Но чтобы попасть отсюда куда-нибудь придётся совершить прыжок, Янфо. Это единственный способ. Не спеши волноваться – сначала я должен найти твердыню и быть полностью уверенным в выборе.
– Что ж, хорошо, – согласился Гиб Аянфаль, которому мысль о прыжке казалась совсем уж невероятной. Конечно, ему уже дважды доводилось в прошлом шагать сквозь пространство с весьма болезненными последствиями, но прыжок – слишком радикальный способ перемещения, подходящий, по его мнению, только для быстрых странников. Во время скачка асай создаёт вокруг себя пространственный тоннель, за счёт энергии, выделяемой быстрым движением пыли, и через него преодолевает расстояния практически мгновенно. Этот способ позволяет сохранить пурное тело, но очень требователен к энергии и потому используется только при переходе на не очень большие расстояния. Перемещение же, называемое прыжком, происходит со сбросом пурного тела, когда освобождённая пыль сама прокладывает себе путь, несясь сквозь пространство с огромнейшей скоростью. Именно оно всецело приспособлено для странствий в космосе, но происходит только после малоприятного для новичков процесса освобождения от пурного тела.
– Ладно, родич, я хочу немного отдохнуть, – тем временем проговорил Ае, отходя в глубину капсулы, – С непривычки эти дикие волны и меня утомили.
Он сел, прислоняясь спиной к стене, и закрыл глаза, Гиб Аянфаль почувствовал, что он быстро провалился в сон, жужжание его мыслей стало тише. Строитель некоторое время просидел, любуясь звёздами, видимыми сквозь прозрачную пелену. Он заметил, что её свечение вполне поддаётся мысленному управлению – при желании можно заставить совсем погаснуть и тогда ничто не мешает смотреть на звёзды, а можно превратить в сплошную светящуюся пелену. Потом это занятие ему надоело. Он приблизился к Ае, вглядываясь в его успокоенное лицо. Непривычно было видеть старшего родича-патриция вот так просто сидящим во сне.
В голове закружили крупицы информации, всё же выловленные им из диких волн… Он протянул руку и осторожно потрогал пальцы Ае. Его тело оказалось слишком уж горячим, но постепенно остывало, возвращаясь к нормальной температуре.
Оставаться сейчас наедине с собой Гиб Аянфалю было слишком тоскливо. На Анисане он чувствовал подобную отрешённость только на вершине башни, укрытой от общих информационных потоков. Но если туда он всегда поднимался за желанной тишиной, то теперь безмолвие стало подобно проклятию.
Внутренне упрекая себя за то, что после пробуждения он решительно ничего не сделал, Гиб Аянфаль устроился на полу рядом с родичем. Если бодрствовать здесь, то только с ним же вместе. Даже когда он сосредоточен на своём внутреннем слухе звучание его быстро пульсирующего внутреннего поля разгоняет гнетущее одиночество. А рядом со спящим Ае Гиб Аянфаль чувствовал себя совершенно покинутым.
* * *
Спустя некоторое время белая капсула стала для них подобна дому, и в ней появились свои границы: место на краю предназначалось для слушания волн, место у дальней стены – для отдыха. При этом Ае всегда отдыхал только сидя, а Гиб Аянфаль устраивался, лежа в углу. Чаша с пурой оставалась всецело в его распоряжении, а Ае отказывался от пасоки, сколько бы строитель её ни предлагал.
Старший родич большую часть времени проводил в волнах, погружаясь сходу на четыре-пять дней, и настоятельно просил Гиб Аянфаля пока заниматься тем же, независимо от результатов. Для строителя это становилось настоящим испытанием воли. Он постепенно научился распознавать в волнах крохи ясной ему информации, но они казались столь незначительными на фоне общего вселенского течения, что он чувствовал себя оглохшим. Начиная вслушиваться, он рано или поздно срывался, позволяя дикому излучению слишком глубоко проникать в сознание, и его погружения прерывала жгучая боль во лбу, причиняемая разогнавшейся пылью.
Ае не собирался оставлять этого занятия, составляя в своей памяти подробную карту пространства, а Гиб Аянфаль постепенно чувствовал всё большее разочарование в себе самом. Возможно, окажись он на поверхности твердыни, всё тут же изменилось бы. Там будет хоть и дикая, но вполне подвластная его рукам твердынная плоть. А в мире, где царствуют одни волны, он чувствовал себя бесполезным.
Сидя рядом со старшим родичем, Гиб Аянфаль думал об Анисане, звезде Онсарре и её твердынях, о замке абы Альтаса и труде; он почувствовал, что успел уже соскучиться по всем: жителям обители, по знакомым строителям, да и вообще по всем асайям Рутты. Очень хотелось строить. Неважно что. Даже не строить, а просто прикасаться руками к податливым стеблям и творить. Сделать хоть что-нибудь, а не сидеть в безделье и безуспешных попытках понять бушующие волновые вихри.
Он боролся с желанием приложить руки к белой поверхности капсулы и взять её под контроль, чтобы воспользоваться как строительным материалом. Это их единственное убежище, и подобное вмешательство в структуру опасно. Продолжительное бездействие порождало в нём скуку и безнадёжное отчаяние. Гиб Аянфаль скучал даже по Голосу Ганагура, который прежде досаждал ему назойливыми советами и наставлениями. И вместе с тем Гиб Аянфаль стыдился всех этих чувств. Он хотел, чтобы Ае не замечал его тоски, и не жаловался ни на что.
