Через четверть часа шхуна пришвартовалась к пирсу, и команда устремилась на берег. Послышались радостные восклицания, расспросы, смех и шутки. Нарикава вздохнул и неторопливо пошел к борту. Сэндо Тотими и капитан Одабэ помогли ему взойти на палубу.
Капитанская каюта на стотонной шхуне — далеко не лучшее помещение для деловой беседы. Узкая дверь из рулевой рубки ведет в душную прямоугольную каморку с крохотным иллюминатором в дальней стене. Света от иллюминатора мало — снаружи его загораживает выхлопная труба дизеля. Слева расположены одна над другой две койки-ящики для капитана и сэндо, справа — ящик, похожий на шкафчик, служащий одновременно и столом. На нем в беспорядке разбросаны карты, старые газеты, документы. Проход между койками и шкафчиком доступен только не очень полному человеку. Но Нарикава был слишком раздосадован и обеспокоен новой неудачей. К тому же в свое время он сам был капитаном, и каюта на «Счастливом Драконе» была ему не в диковинку. Поэтому он решительно втиснулся в проход и грузно опустился на койку. Одабэ и Тотими расположились на столе-ящике напротив. С минуту хозяин молча глядел на них.
— Ну? — спросил он наконец. — Чем порадуете? Капитан понурил голову. Сэндо смущенно пригладил жесткие волосы ладонью, обмотанной грязным бинтом, и сокрушенно вздохнул.
— Должен с большим сожалением сообщить, — начал он, — что…
— Постойте-ка, — перебил вдруг Нарикава, нагибаясь вперед и всматриваясь в их лица. — Что это вы так почернели? Загар, не загар… Никогда не думал, что человек может так загореть.
Капитан и сэндо переглянулись и пожали плечами.
— Не Знаю, — пробормотал капитан. — Мы все почернели, вся команда. Загар, разумеется, Нарикава-сан. Ведь мы ходили далеко на юг, за Маршальские острова.
— Нет, это не загар, — сказал Нарикава. — А что у тебя с руками, Тотими-сан?
— Нарывы, — неохотно отозвался тот. — У многих высыпали гнойники… почти у всех. Под ногтями, в ушах, в волосах. Замучились совсем. Думали, уж не бери-бери ли это…
— Может, бери-бери, а может, и нет, — сказал Нарикава, нахмурившись. — Видел я уже такое бери-бери, когда в позапрошлом году ездил в Нагасаки. Не гэнбакусё ли это — заболевание от атомной бомбы? Только откуда оно могло взяться у вас?
— Какая там еще атомная болезнь! — досадливо махнул рукой сэндо. — Поедим свежего лука — и всю дрянь как рукой снимет. Это все пустяки; Вот нам придется огорчить вас, Нарикава-сан.
— Говорите.
— Нам удалось взять всего-навсего девять тонн тунца.
Нарикава резко откинулся назад, сильно стукнувшись головой о край верхней койки. Впрочем, боли он не почувствовал.
— Всего девять тонн? Вшестеро меньше обычного? Да что это с вами?
— Всего девять тонн. И это еще не все… — Сэндо прямо, с мужеством отчаяния взглянул хозяину в глаза. — Мы потеряли половину наших сетей.
Несколько минут прошло в тягостном молчании. Нарикава думал. Затем спокойно сказал:
— Ну что ж, бывало и хуже. Только… Это все, что вы хотели рассказать мне?
Капитан встрепенулся и вопросительно посмотрел на сэндо. Тот неохотно пробормотал:
— Собственно, это все… Насчет рыбы, конечно. Но нам еще пришлось видеть в океане странные вещи. Странные и страшные. Я все время молюсь…
— Погоди! — сердито остановил его хозяин. — Твои страхи и молитвы нужны мне… как тухлая камбала… Говорите, Одабэ-сан. Коротко, не размазывая.
И капитан, подстегиваемый нетерпеливым покашливанием сэндо, глядя как завороженный в маленькие немигающие глаза Нарикава, торопливо рассказал о плавании, о таинственной вспышке за горизонтом, грозном грохоте и, наконец, об удивительном «небесном пепле».
— Вы понимаете, Нарикава-сан, мы были очень испуганы. Мы шли без остановки до самого Коидзу. И это было нелегко, — через два дня заболел механик…
— Его рвало, — не выдержал сэндо. — У него болела голова, он несколько дней валялся в кубрике, не принимая ни воды, ни пищи. Вместе с ним заболело еще несколько человек. Правда, Амида-Будда [ 25] был милостив, и они скоро оправились… Вот тогда и начались у нас эти проклятые нарывы. У радиста даже гной какой-то пошел из ушей.
Капитан облизал пересохшие губы и опустил голову. Нарикава встал.
— Я так и знал, что что-то случилось, — сказал он. — Действительно, странная история. Небесный пепел… хм.
Но такой пустяковый улов… Шутка ли? Девять тонн! Меня засмеяли бы у нас в Коидзу, если бы у вас не нашлось оправдания… Ну, я пойду. Сегодня вы оба и радист зайдите ко мне на ужин. Там поговорим обстоятельно обо всем. Девять тонн, подумать только! Сгружайте рыбу.
Он уже протискивал свой обвисший живот через дверь, когда снаружи донеслась отчаянная брань. Кто-то ругался с портовым инспектором по поводу состояния двигателя шхуны, и Нарикава невольно остановился, ошеломленный этим потоком рыбацкого красноречия, густо пересыпанного английским сквернословием.
— Механик? — ухмыльнувшись, спросил Нарикава.
— Да… Мотоути, — отозвался неохотно сэндо. — Ему бы вышибалой быть…
— Механик он очень хороший, — вступился капитан. Нарикава сгорбился и, кряхтя, вылез из каюты. Одабэ вздохнул и хотел что-то сказать, но Тотими вдруг крепко выругался:
— Нарикава-сан сердится! Нарикава-сан недоволен! «Девять тонн! Вшестеро меньше обычного»! Да я за всех тунцов в океане и за все сети в Коидзу не согласился бы повторить нынешнее плавание, провались оно пропадом! Ха, страшно и вспомнить…
Тотими сорвался с места и выскочил на палубу. Через несколько секунд он уже метался среди рыбаков, рассыпая приказания.
Началась разгрузка улова.
Необычайно темный цвет лица был не только у капитана и сэндо, и заметил это не только Нарикава. Первое, что слышал каждый из рыбаков «Счастливого Дракона», здороваясь с родными, было: «Где это ты так почернел?» Рыбаки неловко отшучивались, а один из них, выведенный из себя, выкрикнул раздраженно:
— Легко болтать языками, а вот посмотрел бы я. как почернели вы все, если бы увидели, как горит небо!
Все рыбаки на свете, как и все мореплаватели, не прочь похвастаться пережитыми опасностями и удивительными приключениями, и при этом, как известно, они нередко теряют чувство меры. Так было всегда и везде, и рыбаки Коидзу не представляют исключения. Но на этот раз случай был слишком необычным, чтобы казаться досужей выдумкой, и вечером в двух десятках домов в Коидзу родные и знакомые, затаив дыхание, с изумлением слушали рассказы очевидцев о том, как горело и осыпалось ночное небо в далеких Южных морях.
Вечером у себя дома Нарикава дождался, пока палочки гостей улеглись в пустые чашки, отослал из комнаты жену, выложил на столик пачку сигарет и сказал:
— И вы говорите, что это был пепел горящего неба?
— Так нам показалось, — отозвался Тотими. — Мы считали, что небо загорелось от вспышки…
— А вы как полагаете, Кубосава-сан? Радист слабо улыбнулся:
— Конечно, господин Тотими немного преувеличивает. Мне кажется, что вспышка, которую мы видели, была действительно взрывом…
— Атомная бомба?
— Не могу сказать точно, Нарикава-сан. Но я бы не удивился. Однако, что касается пепла… Нет, не знаю.
— Так… — Нарикава задумчиво погладил жирный подбородок. — И вы не думаете, что болезни экипажа .имеют какое-нибудь отношение…
— Нет, что вы, Нарикава-сан! — удивился сэндо. — Обыкновенная бери-бери. Уж я-то повидал на своем веку таких больных, можете мне поверить.
— Я тоже повидал, — криво усмехнулся хозяин. — Но все же это очень странно. Кстати, почему вы… Кубосава-сан, что с вами? — с беспокойством спросил он.
Радист с видимым усилием поднял веки, обвел всех бессмысленным взглядом и тряхнул головой.
— Слабость какая-то… Извините, Нарикава-сан, — виновато пробормотал он.
— Может быть, вам следует отдохнуть?
— Нет-нет, не обращайте на меня внимания, прошу вас.
Нарикава кивнул и снова повернулся к капитану и сэндо.
