Дэгни увидела, как внизу проплывают телеграфные столбы, тянущиеся вдоль железнодорожного пути. Земля падала вниз, и Дэгни казалось, будто земная тяжесть стекает с ее лодыжек. Планета словно уменьшилась до прикованного к ноге каторжника ядра, которое она волочила за собой и наконец сбросила. Дэгни покачивалась, опьяненная этим открытием, и самолет раскачивался, а земля кружилась в такт покачиванию самолета. Дэгни поняла, что теперь ее жизнь в ее руках, что нет необходимости спорить, объяснять, учить, защищать, бороться – лишь смотреть, думать и действовать. Потом земля превратилась в плоскость, все больше и больше расширяющуюся по мере того, как Дэгни, кружась, поднималась вверх. Когда она в последний раз взглянула вниз, огни взлетной полосы уже погасли, светился лишь маяк, и он походил на огонек сигареты Келлога, мерцающий в темноте прощальным салютом.
Дэгни осталась наедине с огоньками приборной панели и звездами за стеклом кабины. Нечему было поддержать ее, кроме пульса мотора и разума людей, создавших самолет. Но что же еще поддерживает человека? – подумала Дэгни.
Ее курс вел на северо-запад, прорезая по диагонали штат Колорадо. Дэгни знала, что выбрала опасный путь через самый протяженный горный барьер, – но этот путь был самым коротким, а безопасность зависела от набора высоты; никакие горы не казались опасными по сравнению с диспетчером из Брэдшоу.
Звезды напоминали хлопья пены, и небо будто плавно покачивалось, словно море, – это было переливание формирующихся пузырьков, мерный плеск волн. Иногда внизу, на земле, вспыхивали огоньки, и они казались ярче неподвижной синевы вверху. Земля висела между чернотой и синью, казалось, она борется за свою хрупкую опору. Земля приветствовала Дэгни и улетала прочь.
Из пустоты выступила бледная полоска реки и долго оставалась в поле зрения Дэгни, незаметно скользя ей навстречу. Река походила на светящуюся сквозь кожу земли вену, тонкую и бескровную.
Потом Дэгни увидела огни какого-то города, похожие на горсть золотых монет, рассыпанных по прерии; неистово яркие огни, питаемые электрическим током, показались ей такими же далекими, как звезды, и такими же недосягаемыми. Питавшая их энергия, сила, создавшая электростанции в прерии, ушла, и Дэгни не знала, как ее вернуть.
Все же это мои звезды, думала она, глядя вниз, моя цель, мой маяк, сила, несущая меня вверх. То, что другие якобы чувствуют при виде звезд – звезд, безопасно отдаленных миллионами лет и потому не требующих никаких поступков и блеском своим подтверждающих тщету всего земного, – Дэгни чувствовала при виде электрических фонарей, освещающих городские улицы. Именно земля внизу была той высотой, которой она должна достигнуть, и она удивлялась, как могла потерять ее. Кто превратил землю в ядро каторжника, которое она обречена влачить по грязи, кто превратил обещанное свершение в призрачное недостижимое видение?
Город исчез, и нужно было смотреть вперед, на горы Колорадо, восстающие на пути.
На приборной панели стрелка высотомера показывала, что самолет поднимается вверх. Шум мотора, пульсирующий в металлическом корпусе, дрожь штурвала под руками, как работа сердца при напряжении в неимоверном усилии, говорили Дэгни о той мощи, которая несла ее над вершинами. Теперь земля напоминала искореженную скульптуру, раскачивающуюся из стороны в сторону, оболочку, стреляющую по самолету внезапными вспышками. Дэгни смотрела на эти вспышки, воспринимая их как черные борозды, взрыхленные в молочном звездном пространстве прямо на ее пути и раздирающие плоть неба все шире и шире. Ее разум слился с телом, а тело с самолетом, – она боролась с невидимым насосом, тянущим ее вниз, сражалась с внезапными порывами ветра, колышущими землю; казалось, земля вот-вот сольется с небом, втащив за собой полосу гор.
Когда горы опускались вниз, наступала передышка, – полет над застланными туманом долинами. Потом поднимался туман и раскачивал землю, и Дэгни словно зависала в воздухе, не чувствуя движения, лишь гул двигателя.
Но ей не нужно было смотреть на землю. Приборная панель была теперь ее зрением, это было объединенное зрение лучших умов, способных управлять ее полетом. Их зрение, думала Дэгни, предложено мне, от меня же требуется лишь умение читать указания. Как им оплатили это, им, дающим зрение? Какой комфорт они подарили миру и что получили взамен? Где они теперь? Дуайт Сандерс? Изобретатель двигателя?
Туман все поднимался – и неожиданно Дэгни увидела в просвете над горами огненную точку. Это был не электрический свет, а одинокое пламя во мраке земли. Она поняла, где находится, и узнала это пламя: факел Вайета.
Дэгни приближалась к цели. Где-то позади, на северо-востоке, высились скалы, пронзенные тоннелем «Таггарт трансконтинентал». Горы полого переходили в более однородную почву Юты. Дэгни направила самолет ближе к земле.
Звезды исчезали, небо темнело, но в гряде облаков на востоке появились узкие щелочки – сначала нити, затем слабые линии и прямые полосы, еще не розовые, но уже и не синие – первые признаки приближающегося рассвета. Они то появлялись, то исчезали, становясь уже отчетливее на фоне темного неба и постепенно расширяясь; это походило на обещание, отчаянно стремящееся к исполнению. В сознании Дэгни зазвучала музыка, та, которую она редко вспоминала: не Пятый концерт Хэйли, а Четвертый – крик мучительной битвы, с прорывающимися мощными аккордами основной темы – далекого и прекрасного видения, которого можно достигнуть.
Она увидела аэропорт Эфтона за несколько миль, сначала скопище искр, затем яркий блеск белых лучей. Он светился для готовящегося к взлету самолета, и Дэгни пришлось подождать с посадкой. Кружа в темноте над полем, она увидела серебряное тело самолета, взлетевшего, как феникс из пламени, и – по прямой, оставляющей за собой тающий световой след, – повернувшего на запад.
Дэгни направила свой самолет по проторенному пути и попала в светящуюся воронку лучей; она увидела летящую ей в лицо бетонную полосу, почувствовала толчок колес – самолет успокоился, как бы преобразившись в автомобиль, и плавно покатился по посадочной полосе.
