— Спасибо вам, Арлиндо. Моей лошади на самом деле нужен отдых. Докторской кляче редко доводится спать по ночам.
— Не за что, Флавио. Сеньора Реймоа лучше посещать в компании. Выл бы я один, повернул бы с полдороги назад, ей богу!
— Бросьте! — махнул рукой доктор. — Страшные слухи, которые ходят об Овиде Реймоа, не могут помешать нам насладиться его едой и напитками. В конце концов, там будет много наших друзей, так что слишком уж тесно общаться с самим семейством и их прихлебателями нам и не придётся. Отвесим пару вежливых поклонов, поздравим сеньориту да и дело с концом.
— Меня мучает какое-то странное предчувствие…
— Стыдитесь, Арлиндо! Плюньте на эти глупости, предчувствия всегда врут. Вот вам свежий пример. Вчера вечером ко мне явился ваш бармен Галено — на нём просто лица не было. «Доктор, — кричит, — у меня жена рожает!» Поехали мы в Кошачью Голову, по дороге я его спрашиваю, нормально ли протекала беременность, а он и заявляет: «Откуда мне знать? Мы врачу ни разу не показывались, времени не было». Представляете? Господь Бог в милости своей даёт нам на подготовку целых девять месяцев, а этот тип не нашёл пары минут, чтобы показать жену доктору! Ну ладно, какой-нибудь фермер из глубинки ещё может так себя вести, но образованный горожанин… Позор да и только! Ну и, естественно, я ожидал самого худшего. А что вышло на самом деле? Самые спокойные роды из всех, какие мне приходилось принимать. Фактически я только присутствовал — ребёнок чуть ли не сам выкарабкался из материнской утробы! Такой ладный чёрный бесёнок, прекрасно сформированный до последнего мизинца. Я ещё не ушёл, а он уже сосал себе вовсю!
Слушая рассказ доктора, Кинкас качал головой, будто размышлял о чём-то своём.
— Галено стал отцом, — задумчиво произнёс он. — Кто бы мог подумать, что он на это способен? Придётся мне, пожалуй, прибавить ему жалованье на пару когтей… — Он прищёлкнул языком. — И всё-таки, Флавио, вы должны признать, что иногда предчувствия сбываются.
— Только не сегодня, Арлиндо, — рассмеялся доктор. — Что может случиться во время праздника, который так тщательно спланирован?
Изрядно потрудившись на ухабистой дороге с крутыми подъёмами, взмыленные лошади наконец остановились у открытых ворот Дома Реймоа. Закат, словно усердный кондитер, покрывал небо красной глазурью, полная луна соперничала с исчезающим солнцем. Многочисленные пёстрые экипажи, все как один богаче двуколки Кинкаса, теснились вдоль подъездной аллеи, из некоторых ещё выходили пассажиры. Конюх в роскошной ливрее принял поводья, и хозяин гостиницы с доктором соскочили на землю, постаравшись, как могли, сохранить достоинство. Величественный особняк маячил впереди, словно древний окаменевший гигант, сохранившийся в вековых отложениях.
Внезапно парадная дверь с треском распахнулась и оттуда, будто из адских врат, с душераздирающими воплями вывалилась толпа людей. Гости вперемешку со слугами, спотыкаясь и сбивая друг друга с ног, бросились вниз по ступенькам. Пожилая женщина в нарядном цветастом платье попыталась подняться на ноги, но была безжалостно затоптана, слуга в униформе успел подхватить на руки ребёнка в коротких штанишках, юная девушка, ровесница Дарсианы, запуталась в своих юбках, завертелась на месте как волчок и покатилась вниз.
Нижняя челюсть Кинкаса отвисла, словно ловушка для омаров. Неожиданный массовый исход людей был страшен, но странная серебристо-бледная волна студенистой вязкой жидкости, которая преследовала их по пятам, медленно колыхаясь и поднимаясь на дыбы как стая ленивых амёбообразных тигров, вселяла куда больший ужас.
Подобно неутомимому любовнику, океан вновь и вновь с маниакальным упорством, хоть и не слишком изобретательно, вылизывал пустынный берег, оставляя на колышущейся песчаной груди своего любовника пенистую кайму солёной слюны. Рыбацкая лодка со снятой мачтой лежала на боку, рядом были сложены паруса и сети. В воздухе стоял запах йода, смолы и рыбьих потрохов. Полная луна, словно чудесный строитель из царства снов, прокладывала широкую светящуюся магистраль над затопленными фазендами морского дна.
Волнистая линия выброшенного морем мусора отмечала границу прилива. Здесь валялись клочья всевозможных водорослей, пустые раковины, хрустящие белёсые комки, бывшие когда-то медузами, изредка — обкатанные разноцветные кусочки стекла, топазов, лазурита и ализарина. В неглубокой яме, вырытой в сухом песке выше полосы отбросов, свернулась калачиком человеческая фигура. Скорее всего, это был бездомный бродяга. Едва прикрытый рваной одеждой явно с чужого плеча, он спал на боку, поджав босые ноги и положив голову на согнутый локоть. Вокруг человека в песчаной яме собралось несколько десятков живых крабов. Они не двигались, лишь иногда чуть шевелили клешнями или глазами на стебельках. Ряды их чёрных полувысохших панцирей, отражавших лунный свет, очерчивали контуры лежавшего человека, словно толстые линии, нарисованные углём. Уже в течение нескольких сотен медленных вдохов и выдохов крабы стояли на вахте вокруг спящего, будто исполняя некий таинственный ритуал.
Ещё дальше пляж постепенно переходил в рваную линию небольших песчаных дюн, поросших жёсткой травой. Между дюнами по направлению к человеческой фигуре вилась цепочка следов, по которой крадучись ступали трое бандитского вида мужчин с дубинками и верёвками в руках. Кольца в их ушах ярко блестели в зловещем сиянии луны. Выйдя на открытое место, бандиты сразу же заметили спящего человека и бросились к нему, увязая ногами в песке и топча крабов-часовых. Двое упали на него и прижали к земле, а третий профессионально оглушил ударом дубинки по затылку. Судорожно дёрнувшись раз-другой, жертва обмякла.
— Это она? — спросил главарь.
Один из подручных достал из коробки толстую спичку и чиркнул об ноготь, другой ощупал снизу лежащее ничком тело.
— Всё на месте, и пизда, и сиськи, а вот и то самое пятно на щеке — от задницы дьявола, не иначе. Она самая, кто же ещё!
— Тогда вяжите, и покрепче. Ноги тоже.
Связанную по рукам и ногам как пойманную дичь, женщину подняли на плечи и понесли. Главарь шёл впереди. Через несколько мгновений вся компания скрылась за дюнами, и берег снова опустел.
В истоптанной песчаной впадине, всё ещё напоминавшей по форме человеческую фигуру, осталось небольшое пятно крови. Будто привлекаемые священной реликвией, оставшейся от их таинственной богини, уцелевшие крабы потянулись к центру ямы. Замерев вокруг пятна, они смотрели, как алая жидкость бурлит сама по себе, сверкая искрами в лунном свете и выбрасывая во все стороны тонкие нитевидные щупальца. Отрезанные от управляющего центра молекулы трансгенного гемоглобина и не имеющих аналога протеинов, слишком малочисленные, чтобы существовать автономно, лихорадочно метались в поисках питательной органики, находя лишь песок — осторожные крабы, повинуясь древним инстинктам, предпочитали держаться на безопасном расстоянии от бросков кровяного лассо. Наконец, истощив свой скромный запас энергии, фрагменты Протея начали сжиматься, умирать и на глазах разлагаться. Крабы снова зашевелились, снимаясь с места и разбредаясь по песку. Сияющая серебром луна продолжала свой ночной путь по небу, равнодушно проливая свет на лачуги и дворцы, грешников и святых, живых и мёртвых.
Как всегда, холм олигархов первым встретил рассветные лучи, позолотившие гордые шпили и украсившие верхушки деревьев сверкающими диадемами. В кухнях дома Реймоа варили кофе, нарезали ломтиками дыни, поджаривали булочки и жирные колбаски. Еду раскладывали по тарелкам, тарелки ставили на плетёные подставки для завтрака вместе с накрахмаленными салфетками, столовым серебром и свежим номером «Вестника», потом разносили по спальням хозяев. После завтрака началась подготовка к ещё более важному событию. Работа шла вовсю: слуги ощипывали птицу, потрошили рыбу, чистили креветок, месили тесто. Вместительные печи открывали свои пышущие жаром недра для сочных окороков, роскошных тортов и разнообразных пирожных, в огромных кувшинах смешивался пунш и фруктовые коктейли, изящные канапе в виде разноцветных бабочек заполняли широкие блюда. На верхних этажах тоже началась суматоха. По комнатам разносили цветы, украшали бальный и банкетный залы, готовили развлечения для юных гостей. Весь дом кипел и бурлил, как огромный муравейник, на который бросили горсть сахарного песку.
