Уинстон приходил на работу отдохнувшим, мотивированным, не отягощенным какими-то семейными проблемами и максимально работоспособным. Он начал разбираться в методах учета, в американском английском и в особенностях деловой переписки в американском стиле. Часто брал работу домой и накопил дома коллекцию блокнотов с заметками по американскому сектору промышленности.
Новость про аудиторов прилетела неожиданно. Уинстон только что сделал дорогой подарок Бонни. Свободных денег хватило бы до зарплаты, и занимать у коллег Уинстон никак не хотел. Потомственные бухгалтеры примерно представляли его уровень дохода и уровень жизни. И там определенно присутствовал разрыв в пользу накопления сбережений. Если бы они узнали, что Уинстон куда-то подевал все заработанное, то перестали бы его уважать. Ладно бы он тратил на лечение, как Дауни, или на пятерых детей, как Соммерс. Но спустить все доходы на женщину с точки зрения бухгалтера невообразимая глупость.
Тем более, он не хотел занимать у Бонни. Будь у него в кармане пачка хрустящих долларов, он попросил бы ее прогуляться по антикварам и легко купил бы что-нибудь действительно ценное. Но с сегодняшним кошельком гулять по антикварам как-то даже неприлично.
Единственный артефакт позапрошлого века, который попадался ему на глаза в течение прошлой жизни, это гравюра в застекленной рамке, висевшая в их с Джулией спальне в доме мистера Чаррингтона. Во время ареста она упала на пол, и стекло разбилось. Может быть, кто-то повесил ее обратно, а может быть, сунул в ящик с всякой ерундой.
Он потратил уик-энд на поход по блошиным рынкам и не нашел ничего, заслуживавшего внимания, за выделенный на это бюджет. Можно было заглянуть в более приличные места, но не за свой счет, а Уинстон никак не хотел показывать, что он на мели.
Два раза он проходил мимо лавки Уикса или Чаррингтона, что пряталась среди малоэтажной застройки к северу от вокзала Сент-Панкрас. Она стояла закрытой, и как будто не открывалась уже много месяцев. Хотя там многие вещи, как помнил Уинстон, выглядели не в пример лучше и даже дешевле ассортимента блошиных рынков, да и глубже стоило бы покопаться. У антикваров всегда самое интересное запрятано в сейфах.
Чаррингтона Уинстон решил не бояться. О`Брайен главнее него, и если он решил, что задержанного Смита стоит отпустить без суда, то так и должно быть. Тем более, что Уинстон, как служащий Министерства Изобилия, производил вполне благонадежное впечатление.
- Тук-тук!
Никто не открывает.
Из соседнего дома выглянул мужик средних лет.
- Что стучишь? Иди давай, нечего тебе тут делать.
- Почему, - удивился Уинстон.
- Стучал тут один уже. Вперед ногами унесли. Думаешь, тут то, что на вывеске написано? Держи карман шире. На заборе тоже много чего написано, а за ним дрова.
Уинстон вздохнул. Правда что ли развернуться и уйти.
Местный посмотрел на него еще более злобно и подозрительно.
- Может тебя сдать куда положено? Чего прячешься?
Уинстон растерялся. Если сейчас убежать, то может и заложить. Все, кто на словах не любит стукачей, сами стучат как дятлы. Надо ответить, чтобы этот мужик сам в штаны наложил.
Уинстон вышел под фонарь и улыбнулся во все тридцать два зуба.
- Стучал тут один, говоришь?
Мужик ссутулился и опустил глаза. Он тут живет, ему бежать некуда. Теперь он наверняка разглядел и синий комбинезон хорошего качества, и добротные ботинки с черного рынка. И зубы. Неестественно белые зубы от дантистов Министерства Любви. Не проловские гнилушки со стальными коронками. Не военные кусачки из матовой нержавейки. Не неотличимые от хороших натуральных зубов творения дантистов Министерства Изобилия. И не неприлично золотые коронки черного рынка.
Кем может оказаться человек с осанкой и походкой спортсмена, говорящий как выпускник Оксфорда, член Внешней Партии с доступом на черный рынок и носитель белоснежных зубов? Скорее всего, сотрудник. Или бандит, изображающий из себя сотрудника. Или сотрудник – по совместительству бандит. Тут не поймешь, что хуже.
- Надо будет тебя спросить, спрошу, - сказал Уинстон, - Свободен.
Мужик шустро исчез из поля зрения.
Уинстон вспомнил, что он до сих пор таскает с собой на память о Джулии ключ, который дал ему Чаррингтон. При аресте этот ключ у него забрали на связке с брелоком и ключами от своей квартиры, а при освобождении выдали обратно с одеждой и прочими вещами.
Он вставил ключ в замок и открыл дверь. Раз уж этот мужик его видел, то он будет выглядеть менее подозрительно, если войдет внутрь, чем если повертится вокруг и повернется обратно.
Я только войду и выйду для поддержания легенды, - подумал Уинстон. И включил свет.
Похоже, здесь несколько месяцев не ступала нога человека. Душно и пыльно. Все внутренние двери открыты. На полу в лавке обведенный мелом силуэт и темное пятно у одного его края. Дверцы шкафов и витрин открыты. В замочных скважинах торчат ключи. Открыт даже сейф.
Убийство и обыск в поисках улик. Интересно, кого тут убили? Неужели самого Чаррингтона? Ведь если бы убили кого-то еще, то он продолжал бы здесь жить и работать.
Обыск делали без энтузиазма. Ничего не разворошено, не перевернуто. И правда, что можно искать в залежах разной ерунды, если неизвестно, сколько чего было и сколько осталось? Странно, что не растащили весь этот антиквариат. Каких-то ненулевых денег он стоит. Маленькое и ценное могли и по карманам распихать, а вот гравюру в рамке наверняка оставили. Интересно, где она?
Наверное, здесь. К стене прислонено несколько деревянных рамок. Да, вот она. Церковь Сент-Клемент с разбитым еще тогда стеклом. «Апельсинчики как мед, в колокол Сент-Клемент бьет». Рядом еще одна церковь. Сент-Мартин с площади Победы. Еще портрет девушки в старинном платье и пейзаж яркими красками. Забрать бы все. Но они большие, в карман не сунешь. Вынуть из рамок и свернуть в трубочку?
Уинстон перевернул картины тыльной стороной к себе. Сзади они выглядели почти одинаково. Лист шпона, закрепленный на рамке латунными язычками. Каждый придется чем-то отогнуть. Это долго.
Может быть, здесь найдется какая-нибудь сумка?
В самой лавке сумок не нашлось. Зато на шкафу в хозяйской спальне Уинстон нашел несколько чемоданов и саквояжей, покрытых толстым слоем пыли.
Какой из них выбрала бы Джулия, если бы это она пришла сюда, чтобы убить и ограбить Чаррингтона? Наверное, вот этот. От него веет путешествиями и приключениями, в отличие от остальных, унылых и блеклых.
Латунная табличка на рыжем кожаном саквояже сообщала, что он произведен в Йоханнесбурге в 1932 году. На пыли виднелись относительно свежие отпечатки руки. Похоже, при обыске саквояж приподняли и решили, что он слишком давно лежит нетронутый, чтобы иметь отношение к делу.
Саквояж достаточно большой, чтобы в него влезли гравюры в рамках. И тяжелый, кожа толщиной в полпальца. Уинстон не знал, сколько должны весить вещи из толстой кожи, но этот саквояж превосходил ожидания даже пустой. Наверное, его сделали из толстенной шкуры какого-нибудь буйвола весом в тонну. Вес никого в Южной Африке не волнует, потому что таскать вещи будут негры-носильщики. Уинстон даже перевернул саквояж, чтобы найти на дне отпечаток коротко стриженой головы, негры ведь именно на голове носят тяжести. Но последние несколько десятилетий саквояж, скорее всего, никаких носильщиков не видел и лежал здесь.
Уинстон вышел из лавки с добычей, аккуратно закрыл дверь и ушел, стараясь не торопиться. Можно бы было еще покопаться в старье, но он начал нервничать, вдруг где-то загорелась лампа на пульте, и к нему уже едут. На самом деле, если бы кто-то поехал, он бы давно стоял в засаде под дверью. Возможно, решение поспешно сбежать спасло какие-то английские культурные ценности от перемещения за океан. Может и наоборот, оставило их гнить и плесневеть в безнадежном ожидании реставрации без шансов попасть в научный оборот.
