Сидя за рулем, он злится на самого себя, его разум мечется, ища, к чему прислониться, но Ларри понимает, что прислониться не к чему. Голос в трубке был таким деловым, почти вежливым, прошу извинения за поздний час, мистер Стэк, мы не отнимем у вас много времени. Он паркуется за углом от участка «Гарда Шихана» [1] на Кевин-стрит, размышляя о том, какой эта дорога была раньше, уж точно куда более оживленной, за последнее время город заметно притих. Неосознанно сжав зубы, он подходит к стойке и открывает рот для дежурной улыбки, думая о детях, Бейли наверняка вычислит, что он выходил, мимо этого мальчишки и муха не пролетит. Ларри разглядывает бледную веснушчатую руку дежурного офицера, который неслышно докладывает в трубку. Его встречает молодой детектив, худощавый и бойкий, в рубашке и галстуке, на восковом лице собранность и деловитость, судя по голосу, тот самый, что говорил с ним по телефону. Спасибо, что зашли, мистер Стэк, следуйте за мной, сделаем все возможное, чтобы поскорее вас отпустить. Он поднимается по железной лестнице и идет по коридору с закрытыми дверями, прежде чем его заводят в комнату для допросов с серыми стульями и серыми стенами, все выглядит новехоньким, дверь закрывается, и Ларри оставляют одного. Он садится и разглядывает свои руки. Читает с экрана телефона, встает, принимается расхаживать по комнате, размышляя, что его заставляют играть на чужом поле, проявляют неуважение, уже почти одиннадцать вечера. Когда они входят, он разводит руками, медленно подвигает стул и садится, наблюдая за прежним худощавым офицером и другим, начинающим полнеть мужчиной его лет, кружка у него в руке вся в потеках от кофе. Новенький разглядывает Ларри Стэка с легким намеком на улыбку, впрочем, возможно, это природное добродушие прячется в морщинах у рта. Добрый вечер, мистер Стэк, я инспектор Стэмп, а это детектив Берк, чай или кофе? Ларри смотрит на грязную кружку, жестом отказывается и ловит себя на том, что изучает лицо собеседника, вспоминая знакомые черты. А ведь я вас раньше встречал, в Дублине, вы играли в полузащите за Университетский клуб, вполне могли выходить на одно поле, Гэльский футбольный клуб, мы были лучшими в тот год и вас просто раскатали. Детектив пристально вглядывается в его лицо, морщины вокруг рта разглаживаются, глаза стекленеют, в комнате повисает непроницаемая тишина. Он говорит, не удосужившись покачать головой. Не понимаю, о чем вы. Вслушиваясь в звук собственного голоса, Ларри оценивает его будто со стороны, словно видит себя через стол или в дверной глазок — другого способа заглянуть в комнату нет, никакого одностороннего зеркала, как показывают в кино. И он слышит в своем голосе фальшь, ненужную развязность. Это точно были вы, в полузащите, я противников не забываю. Офицер прихлебывает из кружки, размазывая кофе по зубам, пристально изучая Ларри, пока тот не опускает глаза и начинает водить пальцем по царапинам на столешнице, затем снова смотрит на инспектора. Лицевые кости крупные — было куда нарастить жирок, но взгляд остался прежним. Послушайте, я хочу поскорее с этим покончить, мне давно пора домой, к семье, время позднее, скажите, чем я могу помочь? Детектив Берк поднимает руку. Мистер Стэк, мы знаем, вы человек занятой, поэтому ценим возможность побеседовать с вами, к нам поступило весьма серьезное заявление, и оно касается непосредственно вас. Ларри Стэк замечает, как мужчины обмениваются взглядами, и у него пересыхает во рту. В комнате какое-то движение, теперь он это чувствует, на миг замирает, поднимает глаза к потолку и видит подвесной светильник, мотылек неистово бьется в стекло, янтарный купол нечист и заполнен трупами мертвых насекомых. Детектив Берк открывает папку, и Ларри Стэк видит бескровные руки священника, на столе отпечатанный лист бумаги. Ларри начинает читать, медленно моргает, прикусывает губу. За дверью шаги по длинному коридору — возникли и стихли. Он слышит приглушенное биение мотылька, и на мгновение внутри что-то сжимается. Поднимает глаза и видит, как детектив Берк наблюдает за ним через стол, такое ощущение, будто он обладает способностью проникать в чужие мысли и выпускать наружу то, чего там нет. Ларри смотрит на инспектора, теперь разглядывающего его не таясь, откашливается и пытается улыбнуться обоим полицейским сразу. Офицеры, вы же меня разыгрываете? Он смотрит на них, чувствуя, как улыбка сползает с губ, оказывается, он схватил лист со стола и размахивает им в воздухе. Но это же чистое безумие, подождите, об этом узнает генеральный секретарь, и не сомневайтесь, она дойдет до самого министра! Молодой детектив энергично кашляет в кулак, смотрит на инспектора, который улыбается и начинает говорить. Как вам известно, мистер Стэк, сейчас, в трудные для государства времена, мы обязаны серьезно относиться к подобного рода обвинениям… Черт подери, да что вы несете? Никакое это не обвинение, это полная бессмыслица, вы подменяете понятия, да вы сами это и напечатали! Мистер Стэк, вы, без сомнения, слышали про закон о чрезвычайных полномочиях, вступивший в силу с сентября этого года в ответ на продолжающийся кризис, который переживает государство, так вот, этот закон ради обеспечения общественного порядка предоставляет ГСНБ дополнительные ресурсы и полномочия, стало быть, мы действуем в соответствии с законом, вы же ведете себя как человек, разжигающий ненависть к государству, сеющий беспорядки и раздор, и, если последствия ваших действий нарушают стабильность на государственном уровне, у нас есть только два варианта: либо вы агент, действующий вразрез с государственными интересами, либо не осознаете своих поступков, однако в любом случае, мистер Стэк, подобное поведение на руку врагам государства, и поэтому мы настоятельно советуем вам обратиться к вашей совести и убедиться, что она чиста. Ларри Стэк долго молчит, невидящими глазами упершись в лист бумаги, затем откашливается, стискивает руки. Если я правильно вас понимаю, вам нужны доказательства, что в моих действиях нет ничего крамольного? Все верно, мистер Стэк. Но как мне это доказать, если я просто выполняю свою профсоюзную работу, используя право, предоставленное конституцией? Все в ваших руках, мистер Стэк, в противном случае мы можем решить, что ваше дело требует дальнейшего расследования, и тогда от вас уже ничего не будет зависеть, мы сами сделаем выводы. Ларри ловит себя на том, что вскочил со стула и упирается в стол костяшками пальцев. В лице офицера он видит чуждую волю, понимает, что его привели сюда, чтобы сломить в угоду ей — воле, обладающей безусловной властью обращать «да» в «нет», а «нет» в «да». Я хочу внести ясность, говорит он, министр скоро об этом узнает, так что ждите неприятностей, вы не можете препятствовать профсоюзам осуществлять свою деятельность, у учителей в этой стране еще есть право вести переговоры об улучшении условий труда и устраивать мирные демонстрации, это не имеет никакого соотношения к так называемому кризису, переживаемому государством, а теперь, если не возражаете, я ухожу домой. Второй офицер медленно открывает рот, и Ларри почти уверен, что видит это своими глазами, он продолжает думать об этом, идя к машине, где долго сидит, разглядывая свои трясущиеся на коленях руки. Ему показалось, будто изо рта полицейского выпорхнул мотылек.
Бена в ясли, остальных — в школу. Молли в наушниках соскальзывает с переднего сиденья «турана», Бейли хлопает задней дверцей, Айлиш наблюдает, как он стоит напротив покрытого каплями стекла, натягивая капюшон парки. Она выезжает на дорогу, когда рука стучит в стекло, Молли просит ее остановиться, дверца открывается, дочь хватает спортивную сумку с пола и исчезает. В зимнем свете, в холодном ноябрьском мареве Айлиш на автомате движется в потоке машин, ощущая внутри опустошение, отдыхая на красном, видит перед собой не новый день, а то, как он опять пройдет бесследно, очередной день, забытый и поглощенный молчаливым подсчетом дней, видит себя за работой, уже не мечтая о карьере, — настоящий микробиолог часами не отходит от лабораторного стола в поисках доказательств, сверяя гипотезу с реальностью, с собственными домыслами, находя в результате ответ, истинный или ложный. Теперь она целыми днями сидит на телефоне, проверяет электронную почту, уже не ученый, но управленец без белого халата, руководит персоналом, скучает во время совещаний, задает неверные вопросы. Айлиш садится за стол, читает электронную почту, переносит встречу на половину шестого. Берет телефон и звонит Ларри. Ты заполнил анкеты на паспорта, как я просила? Слушай, любимая, я еще немного не в себе, никак не могу выбросить все это из головы. Он говорит так, словно, пока он спал, из него выпустили воздух и, проснувшись, он обнаружил, что сдулся, как он сидел на краю кровати, уставившись в пол. Ты рассказал на работе? Мгновение она слушает, как он разговаривает с коллегой, прикрыв трубку рукой. Я оставил их на столе наверху. Что ты оставил на столе наверху? Анкеты на паспорта. Ларри, ты должен позвонить Шону Уоллесу, чрезвычайные полномочия или нет, в этой стране еще действуют конституционные права. Я хочу лично переговорить с генеральным секретарем, но она подхватила вирус. Скажи, Шон еще мутит с той молоденькой? Шон по уши увяз в суде над Фицджеральдом, не хочу его отвлекать, кто сегодня готовит ужин? И все же тебе следует ему позвонить, сегодня твоя очередь. Отлично, у меня встреча в половине седьмого, но я не в настроении, поэтому отменю. Ларри. Что, любимая? Нет, ничего, вчера я купила немного фарша, можешь сделать бургеры, ладно, мне некогда. Она заканчивает разговор и некоторое время сидит с телефоном в руке, одолеваемая дурным предчувствием. Смотрит на трубку и возвращается к вызову, отслеживая свой голос в его телефоне, сигнал ретранслируется на мобильный Ларри, подхватывается и передается через сетевой передатчик. Внезапно она слышит собственный голос, как будто из другой комнаты. Чрезвычайные полномочия или нет, в этой стране еще действуют конституционные права. Внезапно она холодеет, резко встает и направляется к кухне, размышляя, в других странах — возможно, но не у нас, здесь такое не принято, ни «Гарда Шихана», ни государству не разрешена прослушка, общество возмутится. Она думает о черном автомобиле, припаркованном рядом с ее домом, о ГСНБ, вспоминает шепотки о том, что творится, и, шагая на кухню, на миг забывает, куда идет. Пол Фелснер, новый менеджер по работе с иностранными клиентами, стоит у кофемашины и теребит манжету. С мягким хлопком машина перестает жужжать, он оборачивается и улыбается одним ртом, не глазами. О, Айлиш, хорошо, что я вас застал, вы не ответили на мое голосовое сообщение, им пришлось перенести видеоконференцию с «Асакуки» на шесть вечера. Ей кажется, в его лице есть что-то фальшивое, глаза должны быть темными, а они зеленые, и она ловит себя на том, что разглядывает ободок значка у него на лацкане, Партия национального единства, ПНЕ, новый государственный символ. Смотрит на его руки, замечая, что они несколько маловаты. Надо же, пропустила, говорит она, боюсь, принять участие не смогу, но спасибо, что предупредили.
