Реардэн услышал смутное эхо слов, сказанных ему Лилиан; он видел разницу между двумя женщинами и разницу в том, что они искали в нем и в жизни.
– Дэгни, что ты думаешь о моем браке?
– Я. не имею права думать о нем.
– Но ты все же думала о нем?
– Да… до того, как вошла в дом Эллиса Вайета. С тех пор – нет.
– Ты никогда не спрашивала меня об этом.
– И не спрошу.
Минуту он молчал, потом посмотрел ей в глаза, подчеркивая свой откат от тайны, которой Дэгни всегда окружала его семейную жизнь:
– Я хочу, чтобы ты знала: я не прикасался к ней с тех пор… как мы ездили к Эллису Вайету.
– Я рада.
– Ты думала, я мог?
– Я не позволяла себе думать об этом.
– Дэгни… ты хочешь сказать, что и это приняла бы?
– Да. Если бы ты захотел, я приняла бы это. Я хочу тебя, Хэнк.
Он взял ее руку и прижал к своим губам. Дэгни почувствовала сопротивление, которое неожиданно отпустило его, и он, изнемогая, впился губами в ее плечо. Затем с какой-то жестокостью притянул к себе ее тело в бледно-голубой сорочке, словно ненавидел ее слова и все-таки хотел их услышать.
Реардэн склонился над ней, и Дэгни услышала вопрос, который возникал снова и снова, каждую ночь прошедшего года, – вопрос, всегда вырывавшийся непроизвольно, неожиданно и выдававший его постоянную тайную муку:
– Кто был твоим первым мужчиной?
Дэгни отстранилась, пытаясь вырваться из его рук, но он удержал ее.
– Нет, Хэнк, – строго произнесла она. Напряженное движение его губ сформировало улыбку.
– Я знаю, что ты никогда не ответишь на этот вопрос, но не перестану спрашивать, потому что никогда с этим не смирюсь.
– Спроси себя почему.
Реардэн медленно, проводя рукой по ее груди и вниз, до колен, словно подчеркивая свое право собственности и в то же время ненавидя его, ответил:
– Потому что… то, что ты позволяешь мне… Я не думал, что ты даже для меня… Но узнать, что ты позволяла это другому мужчине, хотела его…
– Ты понимаешь, что говоришь? Либо ты никогда не верил, что я хочу тебя, либо мне нельзя хотеть тебя, как я хотела его.
Он сказал севшим голосом: -Да.
Дэгни резко вырвалась из его объятий и встала. Она смотрела на Реардэна сверху вниз, слегка улыбаясь:
– Ты знаешь, в чем твоя единственная настоящая вина? Ты не научился наслаждаться, хотя у тебя к этому величайшие способности. Ты слишком легко отказываешься от собственного удовольствия. Ты готов слишком многое терпеть.
– Он тоже так сказал.
– Кто?
– Франциско Д'Анкония.
Он удивился, что имя потрясло ее и она не сразу отозвалась:
– Он сказал тебе это?
Мы разговаривали совершенно о другом.
Через секунду Дэгни спокойно произнесла:
– Я видела, как вы разговаривали. Кто кого оскорбил на этот раз?
– Мы не ругались. Дэгни, что ты о нем думаешь?
– Думаю, он устроил это намеренно – заваруху, в которую завтра мы будем замешаны.
– Это я знаю. Что ты думаешь о нем как о личности?
– Не знаю. Я должна думать, что он самый порочный человек, которого я знаю.
– Должна? Но ты так не думаешь?
– Нет. Я не могу заставить себя поверить в это. Реардэн улыбнулся:
– Это и странно. Я знаю, что он лгун, бездельник, повеса, прожигатель жизни, самый порочный, безответственный человек, которого только можно себе представить. И все же, глядя на него, я чувствую, что, если доверил бы кому-то свою/жизнь, то только ему.
Дэгни открыла рот от удивления: /– Хэнк, ты хочешь сказать, что он тебе нравится? / – Я хочу сказать, что не знал, как можно любить мужчину, не знал, как я хотел этого, пока не встретил его.
– Боже праведный, Хэнк, ты влюбился в него!
– Думаю, да, – улыбнулся он. – Почему это тебя пугает?
– Потому что… мне кажется, он собирается причинить тебе боль… И чем больше ты его любишь, тем тяжелее тебе будет вынести эту боль… и потребуется много времени, чтобы справиться с ней, если вообще… Я чувствую, что надо предупредить тебя, предостеречь от него, но не могу, потому что ни в чем не уверена, даже не знаю, кто он – величайший или самый низкий человек на земле.
– Я тоже ни в чем не уверен относительно него. Кроме того, что он мне нравится.
– Но подумай о том, что он сделал. Он навредил не Джиму и Бойлу, а мне, тебе, Кену Денеггеру и всем нашим, потому что шайка Джима обернет все это против нас, и тогда произойдет очередная катастрофа, как пожар у Вайета.
– Да… пожар у Вайета. Но знаешь, это меня не очень волнует. Ну и что, если случится еще одно несчастье? Все катится к черту, вопрос лишь в том, что происходит это чуть быстрее или чуть медленнее, и нам остается только поддерживать корабль на плаву, пока мы можем, а затем утонуть вместе с ним.
– И этим он оправдывался? Он вынудил тебя это чувствовать?
– Нет, нет! Он вовсе не оправдывался в разговоре со мной. Странно, что он заставил меня почувствовать.
– И что?
– Надежду.
Дэгни кивнула в беспомощном удивлении, зная, что е ней происходит то же самое.
– Не знаю почему, – продолжал Реардэн, – но я смотрю на людей, и мне кажется, что все они состоят из боли. Он – нет. Ты – нет. Ужасную безнадежность, которая нас окружает повсюду, я перестаю ощущать только в его присутствии. И здесь. Больше нигде.
Дэгни подошла и присела у ног Реардэна, прижавшись лицом к его коленям:
– Хэнк, у нас еще так много всего впереди… и так много прямо сейчас…
Он посмотрел на линии ее тела, наклонился к ней и тихо сказал
– Дэгни… то, что;* сказал тебе тем" утром в доме Эллиса Вайета… Мне кажется, я лгал самому себе.
– Я знаю.
***
Сквозь моросящий дождь на календаре над крышами виднелась дата: третье сентября, а часы на соседней башне показывали 10.40. Реардэн возвращался в отель «Вэйн-Фолкленд». Радио в такси резко плевалось голосом, панически сообщавшим о крахе «Д'Анкония коппер».
Реардэн устало откинулся на сиденье: бедствие взволновало его не больше давным-давно устаревшей хроники происшествий. Он не чувствовал ничего, кроме неприятного ощущения неуместности своего вечернего костюма ранним утром. У него не было желания возвращаться из мира, который он оставил, в мир, который моросил дождем за окошком такси.
