– Я не для шуток пришел, Галактион Анемподистович.
– Да и я не шучу, – серьезно ответил архитектор. – Что ж вы теперь предлагаете?
– Ну что же, – замялся Бобров. – Созвать общее собрание. Мобилизовать общественное мнение. Настаивать на своем, обратиться за поддержкой в центр. Там люди, небось, поумнее наших, поймут и поддержат. Не руки же опускать?
Архитектор искренно расхохотался.
– Вот чудак. Уморил! В центр! Общественное мнение? Поймут? Да откуда вы? С луны что ли свалились. Сегодня не поняли – завтра поймут!..
Он закашлялся, покраснел и долго хохотал, глядя на обескураженного, ничего не понимавшего Боброва.
– Что ж тут такого, – оправдывался Бобров: – можно и в губком обратиться. Может быть, он воздействует.
Но и сам теперь не верил своим словам. Если здесь, где его, Боброва, знают рабочие, где сами рабочие могут давить на начальство, где, наконец, имеют представление о той нужде, в которой живут рабочие, ничего не вышло, – что может выйти в далеком неведомом центре? Ведь центр, прежде всего, тех же самых людей запросит: Лукьянова, Ратцеля – от них никуда не убежишь.
– Эх вы, молодой человек, молодой человек! – За большое дело взялись, а порядков не знаете. Ну теперь давайте все сначала рассмотрим. Разве вам отказали? Нет еще. С вами не согласились? Отчасти да. Так ведь не все пропало! Ведь у вас успех был – отчаянный, я вам скажу, успех. Не отчаиваться надо, не руки опускать, а развивать успех и на плечах, как говорится, неприятеля занять город… Так или не так?
– Я никакого успеха не вижу.
– Оставьте! Вас слушали – это уже и есть успех. Убедили вы или нет? Нет, некоторых, не убедили. Значит, надо убедить – вот-вам и весь разговор.
Угловатая фигура Ратцеля, усталое, полусонное лицо председателя.
– Как же их убедить? – не понимал Бобров.
Галактион Анемподистович рассмеялся.
– Не Маркса же в самом деле цитировать – они Маркса, может быть, лучше нашего знают. Надо по существу убедить.
– А знаете, так скажите.
– Як тому и веду. Во всяком деле, как в старину говорили, – надо ждать. Анекдот такой есть.
– Взятку.
– Те-те-те! Заговариваетесь вы, молодой человек. Ишь ведь до чего додумался – с рабочего класса кому-то взятку. Ну и сказал! – искренно возмущался архитектор. – Надо каждому дать то, чего он хочет, – вот деловой принцип.
Боброву стало неловко за неосторожно брошенное слово.
– Подумать надо, обмозговать и решить, кому что требуется. Давайте теперь по порядку. Кто у вас первый? Ну, скажем, Ратцель. Ему требуется всесоюзный масштаб и статистика. Пустяки. Я ему эту статистику на двадцать страниц разверну – не лыком шит, свою губернию хорошо знаю. Почему у нас, почему теперь – все это мы доподлинно объясним. А пока он кумекает, да возражение стряпает – мы уж и решили. Правильно?
– Пожалуй, что и правильно.
– Вот видите. Теперь Ерофеев за нас. Почему за нас – это нетрудно угадать. Соскучился, давно хорошего дела не видал. Пришлет своего грызуна – Палладий Ефимович Мышь, прошу любить и жаловать. Ладно, со счетов долой… Скажем в комиссии будет человек пять.
– Наверное.
– А у нас уж два голоса есть.
– Покамест один.
– Вы про Ратцеля? Ничего, обломаем. Ввиду важности вопроса в комиссии будет и сам председатель. Считайте, что его слово – три слова. Что он скажет – то и еще двое скажут – это арифметика обыкновенная. Значит, вся суть в председателе и не в ком ином. Лицо важное и по должности и по значению вообще. Что он вам говорил?
Бобров еще раз повторил весь разговор с председателем, подчеркнув его двойственное отношение к делу.
– Не поймешь, в теорию какую-то пустился, – закончил он.
– Теория? Это не хорошо, если теория – труднее всего с теории человека сбить. А мы его на практическую линию должны поставить. Только тут надо наверняка бить, иначе все дело проиграем. Напрасно вы вроде как с депутацией пришли. Ну что он мог депутации сказать? Ничего. К нему неофициально подойти надо, за бутылочкой, может быть, потолковать, он, кажется, потребляет.
– Лет на десять опоздали! До него теперь рукой не достанешь.
– Эка ты, не достанешь! Месяц с неба – верно, что не достанешь, а человека всегда достать можно. Человек, что рыба, – удочку закинь, он и клюнет. Хе, хе… ну-ка, клюнем по маленькой…
Бобров не прикоснулся к водке, а Галактион Анемподистович с удовольствием опрокинул еще одну и сделался от этого еще более разговорчивым, чем до сих пор, и не то, чтобы пьяным, пьянели у него только глаза, сколько рыхлим и словно бы насквозь пропитывался тихим полубеззвучным смехом.
– А удочка-то есть – клюнет… Дело-то до чего простое. Только вы уж пожалуйста в сем разе не подкузьмите. Через женщину, понимаете, надо действовать. Это и в старое время помогало, и теперь поможет… И женщина такая есть – вам везет…
Галактион Анемподистович шутливо погрозил Боброву и плутовато улыбнулся.
– Только смотрите, чтобы не подвести. На вас такие надежды, – а вы вдруг – импотент…
Бобров покраснел.
– Гадко это, Галактион Анемподистович. Нельзя ли как-нибудь прямо…
– Прямо только вороны летают. Успеете еще по прямым путям находиться – сделаем маленький поворотик, а потом опять прямо… хе-хе.
– Но все-таки, – не унимался Бобров, – дело большое, общественное, и вдруг…
– И совсем не вдруг, а после основательного обсуждения… Да-с. Вы, как передовой человек, понимать сами должны. Это в вас, как теперь говорят, старая закваска… Буржуазная мораль…
– Пролетарская мораль выше буржуазной, – возразил Бобров.
– То-то же выше. Для торжества рабочего класса кровь проливать можно. Ну, отвечайте, братскую что ли кровь можно?
– Конечно можно.
– А совесть свою боитесь запятнать. Она у нас чистенькая должна остаться? Не-ет! Или вы в дело не верите, или… Да что говорить!..
Галактион Анемподистович махнул рукой и замолчал.
Бобров тоже призадумался. Те вопросы, которые вдруг поставил перед ним Галактион Анемподистович, никогда не приходили ему в голову, а тем более их надо было решить сейчас же, теперь.
– Два человека в каждом живут. Может быть и не два, а больше, только уж возьмем для примера два. Один в кабинете у себя бумажки подписывает, а другой в домашней обстановочке, у эдакой интересной женщины чаек распивает… Тут-то его и хватай. Никакие теории не спасут. И женщина-то такая имеется, вам везет… – Как ее зовут-то, забыл…
– Муся, – вспомнил Бобров.
И то, что в теории, да особенно в изложении Галактиона Анемподистовича казалось и гадким и страшным, – на практике обертывалось в легкое и вовсе уж не такое гадкое дело. Почему не встретиться, наконец, с Мусей?
– Неважно, как ее зовут – не удалось вспомнить архитектору, – только действовать надо, начинайте.
Голос архитектора принял суровый и грубоватый оттенок.
– Что, поняли? То-то же. В прежнее время перед таким делом молебен бы отслужили, а теперь давайте еще одну. Не хотите? Сорокаградусной-то. Вот был великий момент – разрешение вина и елея. Помните? Три дня праздновали – и было из-за чего.
Уходил Бобров не совсем твердой походкой. Галактион Анемподистович провожал его и крикнул на прощанье:
– Не оступитесь. Лестница-то крутая – можно и голову сломить.
Боброву почудилось, что этой простой фразе архитектор придает скрытый таинственный смысл.
VIII
О, эти встречи мимолетные.
В. Брюсов.
В канцелярии губземотдела произошло то событие, которое определило судьбу Боброва и судьбу того дела, которого исполнителем являлся наш герой. Событие это перевернуло все карты, сделав, казалось бы, трудное – простым и легким, казалось бы недостижимое – доступным и близким.
Бобров стоял у секретарского стола, добиваясь необходимой ему справки, и ничего не добившись опустил голову, как человек не знающий, что делать, и ищущий выхода из создавшегося положения. Речи архитектора по здравом рассуждении человека, из головы которого вылетел весь вчерашний хмель, казались не более, как шуткой, а если и серьезным выходом из положения, то выходом невероятным. Как он придет, что он скажет? Что скажет она? Может быть, только посмеется над его наивностью…
