Она подняла книгу так, чтобы я смогла увидеть заголовок.
— Разве она не о сироте? — спросила я. Я ненавидела такие книги.
— Ты не можешь не сталкиваться с историями о сиротах. Каждая история — история о сироте. Жизнь — история о сироте. Мы все осиротеем рано или поздно.
— В моем случае это было скорее рано.
— Да, в твоем случае рано. Но ты сильная, и Бог никогда не дает нам больше, чем мы можем вынести.
Я не чувствовала себя сильной; мне хотелось укрыться с головой одеялом и никогда не вылезать. Я ужасно устала.
— Читайте, если хотите, — сказала я Имоджин.
— Глава первая, — прочитала она. — «В этот день нечего было и думать о прогулке. Правда, утром мы еще побродили часок по дорожкам облетевшего сада, но после обеда (когда не было гостей, миссис Рид кушала рано) холодный зимний ветер нагнал угрюмые тучи и полил такой пронизывающий дождь, что и речи не могло быть ни о какой попытке выйти еще раз…» [8]
В последующие несколько дней я не делала ровным счетом ничего, разве что пыталась не чесаться. В таком состоянии я даже не смогла пойти на поминки бабули; вместо меня с Нетти пошли Скарлет и Имоджин. Я сказала Скарлет, чтобы она приглядывала за Лео. (Ей повезло, она не подхватила ветрянку. Странно, единственным из всей школы, кто тоже заболел, был мистер Бири.)
Я не особо расстраивалась из-за того, что не смогла присутствовать на похоронах. Теоретически я понимаю, зачем нужны поминки, — это был знак уважения как к живым, так и к мертвым. Просто я не люблю проявлять эмоции на публике.
Например, на похоронах папы я чувствовала, что за мной наблюдают и на основании этого оценивают. Недостаточно просто быть печальным. На поминках приходится выглядеть печально для других людей. Мне было стыдно подвергать сестру и брата такому испытанию, но в то же время я была рада, что ветрянка дала мне возможность не идти. К моим шестнадцати годам мне уже пришлось побывать на множестве похорон.
Я помогла родственникам выбрать траурную одежду: старый папин черный галстук для Лео и мое старое черное платье для Нетти. Незадолго до полудня пришли Имоджин и Скарлет, чтобы проводить их, и наконец я осталась наедине с волдырями, которые изо всех сил старалась не чесать. Но мне было не слишком плохо, разве что кожа зудела и я чувствовала себя некрасивой. Чуть попозже прозвенел звонок. Это пришел Вин, которого я не видела с того момента, когда меня рвало на полу в ванной. И сейчас я тоже выглядела ужасно, что особенно раздражало на фоне того, что он-то выглядел прекрасно. На нем был удлиненный оливково-зеленый пиджак, который выглядел так, словно когда-то принадлежал солдату, служившему в арктическом климате, а волосы были чуть влажными (должно быть, он принял душ перед выходом), и часть из них замерзла маленькими остроконечными льдинками (представьте, как холодно было снаружи). И да, эти льдинки были неотразимы.
После того как я его впустила в квартиру, он сказал:
— Я принес тебе кое-что.
Он полез в свои глубокие карманы и извлек четыре апельсина:
— Твои любимые.
Я взяла один и поднесла к носу.
— Эксперименты моей матери на крыше начали приносить плоды, — пошутил он. — Этот называется «Кара-кара», у него розовая мякоть, и он очень сладкий.
Он сделал движение, чтобы поцеловать меня, но я отстранилась:
— Не боишься заразиться?
Он покачал головой:
— У меня уже была ветрянка.
— Все-таки иногда люди могут заразиться во второй раз, и…
— Я не дам ей второй шанс.
Я отошла еще подальше.
— Как ты можешь хотеть поцеловать меня? Я отвратительно выгляжу.
— Не совсем.
— Совсем. Я видела себя в зеркале и знаю это точно.
Он рассмеялся.
— Ладно, я тут не для того, чтобы приставать к тебе. Я подумал, что тебе нужна компания, в то время как все остальные на поминках. Послушай, я даже очищу для тебя апельсин.
Я сказала, что я вполне могу очистить апельсин сама.
— Не в этих штуках, — сказал он, указывая на хлопковые перчатки, которые я носила по настоянию Имоджин. Он взял меня за руку и сжал. Сердце заныло у меня в груди. Мне нужно было порвать отношения с Вином.
Мы прошли в гостиную. Он сел на большую кушетку, обитую коричневым бархатом. Я примостилась рядом, положив голову ему на грудь. Он запустил руку мне в волосы, что меня покоробило, но я промолчала (у меня очень сильно вьются волосы, так что обычно я предпочитаю, чтобы их никто не трогал). Я была рада испытать это чувство: в какой-то мере оно меня укрепляло. «Смотрите, — думала я, — он вовсе не идеален. Если я буду думать только о своем раздражении, может быть, я буду в силах порвать с ним».
Я выпрямилась на кушетке, потом встала и пересела в красное кресло.
— В чем дело? — спросил он.
Я знала, что лучше будет сказать ему, что у нас ничего не выйдет и что мы не сошлись характерами, — обычно этот способ прекрасно работает. К несчастью, я этого не сказала, а сказала следующее:
— Вин, ты не можешь сейчас быть моим парнем.
И выложила ему всю историю, которую вам уже рассказывала: мне он очень, очень нравится (для заметки: я предпочитала не употреблять слово «любовь»), но моя семья важнее, чем мои чувства, и сейчас, когда бабушка умерла, я не могу допустить риска, что его отец вмешается в наши дела, и так далее.
И потом он меня отговорил, ну или я допустила, чтобы он это сделал. Может быть, мне хотелось, чтобы меня отговорили. Он сказал, что он любит меня, а я его и что это самая важная вещь на свете. Он сказал, что я не сама дошла до этого решения. Он сказал, что его отец не будет меня беспокоить, и сказал, что может проконтролировать своего отца, если тот попытается вмешаться. (Даже тогда я знала, что это нелепая ложь, — я же встречалась с Чарльзом Делакруа.) Он сказал, что любовь — единственная важная вещь во всем мире. (Вторая ложь.)
Но я была слаба, а ложь из уст любимого может выглядеть очень убедительно для влюбленной девушки. По правде говоря, в то время я просто не смогла бы вынести потерю еще и Вина.
Мы слышали, как открылась входная дверь. Был только час дня, и я не ожидала, что кто-нибудь вернется домой по крайней мере еще в течение часа. Я вышла в прихожую; мимо меня пронесся Лео, влетел в свою комнату и с шумом захлопнул дверь. Остальные раздевались в коридоре.
— Что случилось? — спросила я, чувствуя себя виноватой, что не вытащила свою покрытую волдырями особу на похороны. — Почему вы вернулись так рано? Что с Лео?
Скарлет ответила:
— Мы не знаем. Сначала мы были все вместе, но потом Лео вышел куда-то с парнями из Бассейна. Я думала, что все будет в порядке, но в следующий момент услышала крики, и у Лео появился синяк…
— Подожди, у Лео синяк?
— Надо что-нибудь приложить к нему, — сказала Имоджин и пошла на кухню.
— Да, — продолжала Скарлет, — я не видела, что случилось, как и никто из нас, а он не говорит. А потом Юджи сказал, чтобы мы все садились в машину.
— Юджи? Юджи Оно? Он там был?
— Он тут, — сказала Нетти.
И тут я заметила Юджи: он стоял в черном пальто в дверном проеме.
— Я все еще нахожусь в Штатах, так что пришел отдать дань уважения, — сказал он.
— Я… Я надеюсь, что у тебя уже была ветрянка, — сказала я, плотнее запахивая халат и желая, чтобы на моем лице была вуаль.
— Да, меня предупредили.
Вин стоял сзади. В прихожей было слишком много людей. Вин протянул руку Юджи:
— Меня зовут Вин.
— Он парень Анни, — добавила Нетти.
Юджи кивнул:
— Я видел тебя на свадьбе в прошлые выходные. Рад познакомиться.
— Давайте все пройдем в гостиную, — предложила я.
— Нет, — сказал Юджи, слегка склонив голову. — Мне надо идти. Я хотел узнать, не уделишь ли ты мне минуту, чтобы поговорить наедине до моего отбытия. Я думал увидеть тебя на похоронах, но не знал о твоей болезни.
— Да, конечно. Я…
— Анни! — позвала меня Имоджин. — Можно поговорить с тобой?
