– Скажешь, да? – спросила она, поднимая на него умоляющие глаза.
И невольно представил Юрий Степанович, как такой же взгляд бросила бы Муся. Сколько было бы в этом взгляде и нежности, и лукавства, и кокетства.
– А ты хотела бы из-за таких пустяков расстроить все дело.
– Ты поняла, наконец, что говоришь глупости?
Нюра неуверенным и как-будто бы прибитым взглядом робко ответила ему:
– Нет, зачем же… Ты свободен и можешь делать все, что ты хочешь. Разве я имею право связывать тебя.
Мир был заключен. И этот мир не был миром без победителей и побежденных. Нюра была побеждена: она не знала, по чувствовала это – так же как и Бобров чувствовал свою победу.
IX
И только раз мечта с мечтой встречается.
К. Бальмонт.
Муся вышла к Боброву не сразу. Он успел осмотреть гостиную с мягкими диванами и креслами в серых по летнему времени чехлах, с картинами далеко не революционного содержания, а впрочем и с портретами вождей в новеньких покрытых свежим лаком рамках. Когда он успел все это осмотреть и убедиться в том, что Муся, несмотря на жилищный кризис, живет достаточно просторно – она вышла сама в белом платье, обнажавшем полные, чуть загорелые руки и плешь.
– Что же вы не удосужились заглянуть ко мне раньше, – сказала она, усадив его на диван так близко, что ее платье прикасалось к нему и он прямо перед собой видел большие серые глаза и мелкие чуть запудренные веснушки. – Давно вы приехали? Вот видите. Где вы научились забывать старых друзей? Я просила напомнить вам о себе одного вашего приятеля… как его… Алафертова.
– Алафертова, – не скрывая удивления, переспросил Бобров: – он мне ничего не говорил…
– Ну как же. Вы сами должны были догадаться… Ведь это же очень, очень обидно…
Она отвернулась, и лицо ее стало действительно выражать обиду, впрочем опять-таки с оттенком лукавства. Он пытался оправдываться – она не слушала. И вдруг – выражение обиды исчезло, и, расправив губы в приветливую улыбку, она быстро повернулась к нему, протянула руку:
– Ладно, я вас прощаю… только смотрите – в последний раз.
Он взял ее руку и долго не выпускал из своей, крепко сжимая маленькие сухие пальцы.
– А теперь рассказывайте, что вы здесь делаете, – спросила она, не отнимая руки: – как ваш знаменитый город. Я уж слышала…
Бобров был доволен, что не ему первому! пришлось начинать разговор, который должен был закончиться чем-то в роде просьбы. Она терпеливо слушала его рассказ с серьезностью, вовсе, казалось бы не свойственной кокетливой и легкомысленной женщине, неспособной ни над чем серьезно задуматься, какой она показалась Боброву. И только при упоминании об архитекторе она задала мало относящийся к делу вопрос.
– Кто он такой? Вы говорите – интересный человек? Почему он у меня не бывает?
И положив свою руку на руку Боброва, спросила:
– Вы приведете его сюда? Ладно?
Бобров согласился – правда, не без некоторого минутного замешательства. Муся отметила это замешательство чуть заметной полуиронической, полуторжествующей улыбкой.
– А я слыхала – вы влюблены, – ни с того ни с сего задала она ему совсем уже нескромный и вовсе не относящийся к делу вопрос.
Бобров понял, что тут не обошлось без Алафертова, который успел посвятить Мусю во все подробности его жизни.
– Она хорошенькая? Это правда? Говорят – большая умница.
Бобров пробормотал не то да, не то нет, но Мусе и не нужно было ответа. Кокетливо улыбнувшись, она поправила спустившееся с плеча платье и покраснела.
– Ну что же. Ведь мы все-таки останемся друзьями. Не правда ли?
Взглянула ему в глаза и опять крепко пожала руку. Он ответил таким же крепким рукопожатием.
– Теперь ты мои, – хотела она сказать этим рукопожатием, но вслух сказала другое.
– Я в вашем распоряжении. Мне так нравятся все эти ваши… планы. Завтра вы будете у меня? Здесь можно встретиться с очень интересными для вас людьми…
Она пристально посмотрела ему в глаза и раздельно добавила:
– Например… товарищ Лукьянов. Будете?
* * *
Архитектор, которого Бобров не замедлил осведомить о своих успехах, шутливо предупредил его.
– Смотрите – осторожнее. Женщина – это чёрт. В них всегда бесы живут.
– Я в бесов не верю, – попробовал отшутиться Бобров.
– Что вы? Напрасно! В бесов даже коммунистам разрешено верить. Один мой знакомый – коммунист – работали мы с ним вместе, а он к каждому слову – чёрт да чёрт. Так нет же, говорю, чёрта. А он мне: – «Что ты, – это в бога нельзя верить, а в чёрта можно. Насчет чёрта ни в одной инструкции не сказано». Я не поверил ему – дай, думаю, сам посмотрю. И понимаете – все учебники перебрал, даже толстый этот – как его – Бердников и Светлов – действительно о чёрте – ни слова.
Бобров не возражал.
– А раз существуют – значит, могут и досаждать. Ты свои обязанности исполняешь, а бес-то тебя под ребро, под ребро.
Галактион Анемподистович шутливо подтолкнул Боброва и засмеялся.
– Идите – небось он уже там.
Сегодня Муся была в черном наглухо застегнутом платье.
– Вы очень аккуратны, – сказала она.
Тут он заметил в глубине комнаты большого широкогрудого и тучного мужчину, с несколько, может быть, оплывшим лицом и усталой улыбкой.
– А, строитель! – Обрадованно протянул товарищ Лукьянов: – каковы успехи?
– Вы знакомы? Неужели? – притворно удивилась Муся.
– А как же? Ты знаешь, с какими он планами пришел… А я вас холодом немножко, холодом обдал. Ведь верно, сознайтесь?
– А я не знаю, какие такие планы, – тоном искреннего любопытства ответила Муся. – Может быть, Юрии Степанович расскажет?
Юрин Степанович не заставил себя просить второй раз.
Понимая, что этот доклад, может быть, самый важный из всех тех докладов, которые ему приходилось до сих пор делать и, может быть, придется делать в будущем, Юрий Степанович употребил все силы своего красноречия, чтобы заинтересовать слушательницу. Он обращался не к товарищу Лукьянову, а к Мусе. Муся, выдерживая свою роль до конца, где нужно – поддакивала, где нужно – удивлялась, где нужно – восхищалась, а где нужно – выражала явное возмущение.
– Неужели никто не поддержал? Удивляюсь! – говорила она, недовольно складывая губы. – Ведь мы таким делом кого угодно удивить можем!
Товарищ Лукьянов не возражал.
– С этой стороны, конечно, но ведь понимаешь, средства. Откуда что взять…
В дверях появился какой-то очень еще молодой человек и исчез.
– Ах, я и забыла – извинилась Муся. – Позвольте вас на минуточку оставить вдвоем. Меня ждут…
Минуточка растянулась на полчаса.
Представляете вы себе, дорогой читатель, что значит встретиться с сильным мира сего не в его кабинете, когда он, окруженный секретарями и телефонами, изображает вершителя судеб нашей великой республики, – а в гостиной его вероятной фактической жены, и сидеть с ним глаз на глаз в продолжение получаса и говорить с ним не в качестве скромного просителя или сотрудника того или другого учреждения, а в качестве друга детства этой любимой женщины и даже фактической жены, обращаясь к нему как равный к равному, не давая даже понять, что от одного слова его многое зависит в выполнении ваших планов.
Разговор в подобной обстановке сводится примерно к следующему:
– Прекрасное дело, весьма нужное, – говорит один.
– О, конечно, весьма нужное, – отвечает другой и вынимает папиросы.
– Не хотите ли моих – новая марка. Очень хорошие, если не снизят качества. Вы ведь знаете нашу теперешнюю обстановку – бюрократизм, волокита.
– Да, что верно, то верно.
– Представьте себе, прихожу к этому – кажется, Ратцель, а он!
– Что ж делать – вековое наследие.
– Конечно, наследие. А что нужно для того, чтобы развернуть работу? Энергичные люди. Вас я всегда представлял таким. На фронте гражданской войны…
