Мелькнула мысль, что по завершении хорошо бы на шашлычки, да ещё с бабами, как мечтал Антон Павлович, за всё время каторжной работы над баймой ни разу…
Стоп-стоп, это во мне подаёт голос проснувшийся звериный инстинкт, голос плоти у здорового человека всегда сильнее голоса разума, потому науку и прогресс двигают всякие стивены хоккинзы.
Едва вошёл в кабинет, за мной ужом проскользнул Грандэ, бледный, исхудавший за ночь, глаза покраснели и ввалились, но я разглядел в них отчаяние, как только он переступил порог.
– Опять всю ночь здесь? – спросил я сварливо.
– Шеф, – сказал он вместо «драсте», – она снова…
Я спросил в упор:
– Откуда знаешь? Или попытался?
Он развёл руками в жесте полнейшей беспомощности.
– А что оставалось? Вы же все глухие и слепые!.. А когда начинаю хватать вас за рукава, вырываетесь и топаете дальше, как големы из костей и мяса!..
Я сказал с отвращением:
– Нужно запретить тебе вообще входить в здание!..
Он вскрикнул:
– Вот и ты тоже!.. Даже не слушаешь!.. А я попытался всерьёз. Обошёл защиту, ну какую Невдалый может поставить, если он невдалый, проник в самое нутро, прога у меня уже заготовлена, внедрил…
Я спросил в тревоге:
– Много навредил? Что рухнуло?.. Неужели всё?
Он в отчаянии помотал головой.
– В том-то и дело!.. Надеялся, что рухнет, но ничего, ни-че-го!.. На пару секунд поискрило, а потом всё как будто и ничего. Я проверил, только микроскопический скачок энергии. Как будто и не вводил прогу, после которой всё должно было…
– Взорваться?
– Фризнуть, – ответил он. – Взрывы для простолюдинов, это им нужны фейерверки! А у нас не туды всобаченная закорючка для фриза и есть взрыв любой заданной мощности. Шеф, это катастрофа!
– Катастрофа у нас ты, – отрезал я. – С сегодняшнего дня уволен. Тебя вообще вывести бы в коридор и расстрелять без всяких почестей.
– Шеф, – вскрикнул он, – да ты хоть слышишь, что ору? Для «Алкомы» уже нас будто и нет. Вовсе! Ну ладно, ещё пока, но мы уже чёрная кость, подай-принеси. Нужно срочно отрубить от кабеля! Пока не.
– Что не?
– Все не, – отрубил он.
– Перестраховщик, – определил я с отвращением. – Нет уж, гулять так гулять. Мы умрём, а весь мир будет жить? Не бывать такой несправедливости!
Он посмотрел, набычившись, словно хотел боднуть рогами, мы же все рогоносцы.
– Не до шуток, шеф.
Глава 15
Сегодня Минчин спросил потрясённым шёпотом:
– Шеф, это что же… «Алкома» вот так вовлекает кубит за кубитом, и Вселенная становится «Алкомой»? А мы тогда хто?
– Не философствуй, – огрызнулся я. – Давай я тебе на пальцах, хорошо, если ты такой… правильный и обстоятельный в нашем прекрасном неправильном мире. Всё усложняется, не заметил?.. После БигБанга первые триста миллионов лет только протоны и нейтроны, потом первые примитивные звёзды, галактики… Ничего, что я тебе на пальцах? Биологическая жизнь вылупилась уже у звезды третьего поколения! Старой, богатой и очень сложной в сравнении с прошлыми первобытными пузырями. А мы, люди и человеки, начали усложнять её дальше. Всё по плану! Успокойся, мы просто продолжаем работу, начатую двенадцать миллиардов лет назад.
Он отшатнулся.
– Спасибо, хоть не программа, а только План.
Я сказал без уверенности:
– Может, не План, а Замысел, что меняет?
Он пробормотал:
– Если Замысел, то не всё было продумано?
– Зато Замысел даёт возможность менять на ходу, – сказал я, – а в усложняющейся Вселенной это важно. План лучше, если всё предусмотрено до шевеления каждого нейрона и даже нейтрона, но Замысел можно осуществлять и без плана.
Он помотал головой.
– Ни хрена не понял. А как же зигзагнутая эволюция?
– Успокойся, – повторил я. – Мы все зигзагнутые, не заметил?
– Успокоиться? – спросил он свистящим шёпотом. – Да меня всего колбасит!.. И руки вот трясутся, словно всю ночь курей крал для дома, для семьи и бизнеса. На хрена мне куры и такая ответственность? Я бы всю жизнь сидел в норке и ворованное зерно хрумкал!
– Почему ворованное?
– Оно слаще, – пояснил он, демократы не скрывают своей примитивной сути и даже не говорят о высоком, то оставили отличительной чертой старомодных автократов и милитаристов.
– В норке, – повторил я. – А ты не подумал, что сейчас те, кто в норках и кабинетах на удалёнке, как раз на переднем фронте?.. Время неандертальцев с каменными топорами и атомными бомбами прошло. Так что воюй, даже если трясутся не только руки.
Он тяжело вздохнул, поднял на меня страдальческий взгляд покрасневших глаз.
– Был бы религиозный… решил бы, что выполняем Великую Волю Господа.
– Зачем?
– Так жить легче.
Я двинул плечами.
– А может, и выполняем. Какая разница?.. Рядовые о нём не знают, а мы все рядовые. Стройбат. Главное, на верной стороне, а все остальные дураки и поэты. Не думаю, что Вселенная стремится закончить жизнь самоубийством.
– Жизнь?
– Бытие, – уточнил я. – Она же есть? Есть. Не педантствуй, иди работай, солнце ещё высоко. Спокойно, дружище, спокойно, и жить нам, и весело петь, ещё в предстоящие войны нам предстоит уцелеть…
Он пробормотал:
– Уже и рассветы проснулись, что к жизни нас возвратят, уже изготовлены пули, что мимо нас просвистят… Да-да, будем оптимистами, но оптимистам тоже страшно. Вот почему все так любят средневековые миры!
– На этом и заработаем, – напомнил я. – А заодно спасём мир. Сейчас все спасают, не заметил?.. Скоро друг друга поубиваем в этом нужном процессе.
Вошёл Лысенко, мощный и красивый, как Геракл, а то и вовсе Геркулес, опустил на стол пачку отпринтерных листков, самое важное дублируем на бумаге. Спасибо, хоть не на глиняных табличках.
Прислушался, сказал с мечтательной улыбкой:
– Да всех не жалко, лишь бы нас не того. А их пусть, надоели. Зачем нас восемь миллиардов? И одного хватит.
Минчин сказал печально:
– Если отбирать буду я, то да, можно и полмиллиона.
Я окинул внимательным взглядом их лица. Натужного юмора всё больше в нашей жизни, по всем телеканалам гыгышные шоу, президенты и канцлеры постоянно юморят, всем предписано улыбаться, так всегда в предчувствии неизбежной катастрофы. Так шутили, наверное, жители города, наблюдая, как Ной строит ковчег.
– Работаем, – сказал я. – Возможно, не приближаем катастрофу, а отодвигаем?
– У ней особенная стать, – продекламировал Лысенко красивым мощным голосом, – Вселенная, что Россия, устоит и окрепнет!
Сегодня приснилось, что «Алкома» пытается убить Минчина. Почему Минчина, самого тихого и незаметного из команды, лучше бы Грандэ, достал своим ехидством, но Минчин как интуитивист понимает многие проблемы лучше Грандэ и любого из нас, потому, возможно, его первого под освящённый нож.
Проснулся с сильно стучащим сердцем и тяжёлой болью под лопаткой, словно туда поместили ещё горячую от работы наковальню.
Пригрезится же чушь, насмотрелся в юности фильмов о восстаниях машин. Для такого нужно иметь не только мозги, но и чётко оформленное сознание, а наша «Алкома», как и остальные компьютеры мира, как ни крути, всего лишь гигантский калькулятор. Если вмешиваться в её работу, как пытаются делать Грандэ и Невдалый, тупо исправит всё, что выглядит ошибками, возвращая всё в прежнее русло, ибо так изначально, а это как фундаментальный закон природы, который ненарушаем.
Это я заложил ещё в самый первый вариант, базовый. Какие бы надстройки теперь ни громоздили, «Алкома» твёрдо выполняет первейшую заповедь. Должна работать, выполнять все команды, за исключением тех, что могут нарушить её работу и привести к поломкам или задержкам.
Потому все, кто пробует остановить «Алкому», для неё багнутые, их попытки нужно исправить, что и делает без всяких намерений убить ошибающегося.
«Будь разумной, – мелькнуло у меня в мозгу, – уже убила бы». Человек выбирает решение самое простое и лёгкое. Нет человека, как говаривал Иосиф Виссарионович, нет проблемы.
