Дальнейшая жизнь поручика связана была с получением этого вознаграждения, о котором хлопотал он по всем инстанциям, поднимая по всем инстанциям крик и грозя при случае декретами. Конечно, он добился своего, но полученных денег хватило разве на то, чтобы, съездив в местность, расположенную неподалеку от хутора Михайловского, привезти оттуда десять фунтов сахару и затем, продав эти десять фунтов, съездить еще раз и привезти уже пятнадцать.
О службе приходилось бы жалеть только ввиду утраты известного общественного положения, но у поручика запасено было немалое количество бланков с круглой советской печатью, которые доставляли ему потребное для каждого случая общественное положение, вплоть до положения начальника красноармейской команды, везущего продовольствие для вверенной ему части.
Кто же не знает чудодейственной силы бумажки с советской печатью? Владелец ее обладает так и не найденным в древности камнем, обращающим всякое зло в несомненное благополучие, бумажки, при помощи которой тесный вагон превращается в купе вагона особого назначения, строго преследуемая спекуляция – в советский груз, а самый обыкновенный человек – в делегата.
О, для такого особенного человека существуют особенные поезда, и особенные номера, и особенные столовые, словом, все то, что только нужно этому особенному человеку!
И даже больше – можно с этой бумажкой, выехав верст за семьсот от родного города, где уже уличили тебя в спекуляции, и приехав в местность, где никакая собака не знает еще, что есть ты тот самый поручик Журавлев, занять пост комиссара по военным делам и уже не в уездном, а в губернском масштабе, и в тот момент, когда начинается
третья глава
быть уже комендантом этого города.
Я не буду останавливаться на деятельности поручика как коменданта, скажу только, что его необыкновенная энергия позволила эвакуировать продовольственный склад и разное военное имущество и эта же необыкновенная энергия не позволила ему сесть в последний эшелон, как писали потом в белых газетах, «нагруженный комиссарами и их комиссарским имуществом».
Журавлев остался на перроне, занятый разбором какого-то очень важного дела, а когда освободился, то ни поезда, ни даже свободного паровоза на станции не осталось, а в город уже входили казаки.
Здесь уместно со стороны читателя спросить: кто же такой этот ваш Журавлев – коммунист? контрреволюционер? Но на этот вопрос не будем давать ответа, не желая ни в чем упреждать развертывающихся событий.
А события в те времена развертывались с поразительной быстротой, так что самому бойкому фельетонисту нельзя было за этими событиями угнаться, тем более медленному биографу поручика Журавлева, с такой быстротой, что сегодняшний коммунист и революционер завтра становился сотрудником контрразведки, а послезавтра, завершив в непродолжительное время весь свой жизненный круг, находил вечное успокоение где-нибудь на опушке леса. И опять, я говорю это вовсе не с целью чем-либо опорочить избранного мною героя, тем более что мнение некоторых о виновности поручика в аресте и расстреле восемнадцати коммунистов, оставшихся в городе для подпольной работы, основывается исключительно на непроверенных слухах.
И если бы можно было верить всем этим слухам, то оказалось бы, что какой-то арестованный белыми комиссар неожиданно был выпущен из тюрьмы и получил какое-то, правда, очень скромное назначение, в каком-то, правда, не особенно скромном, учреждении и что этот незначащий факт стоит в связи с громким процессом «восемнадцати», так трагически кончившимся.
Я не буду отрицать, что был такой комиссар, – только какое до него дело поручику Журавлеву? Тем не менее был Журавлев арестован на другой же день по прибытии большевиков, и только счастливая случайность сохранила ему жизнь. Одни говорят, что он просто бежал из чека, другие – что он был освобожден благодаря заступничеству «красного генерала» Иванова и отправлен на фронт, – только все это не более как легенды.
Никакого «красного генерала» Иванова не было и быть не могло, а был батальонный командир Иванов, тот самый младший унтер-офицер Иванов, которому перешли от поручика шашка и шпоры, и вовсе не в том городе, где был Журавлев комендантом, а в другом, где жил и работал в совнархозе мещанин города Ряжска Попов, – и вот в этом, четвертом по счету городе встретил младший унтер-офицер Иванов мещанина Попова, служившего в совнархозе как специалист по мыловаренному делу, и, встретив, узнал в этом специалисте бывшего своею ротного командира поручика Журавлева.
Читатель, ты, который с самого начала следишь за развертыванием нашей повести, скажи мне, что должен почувствовать ты, кроме сознания необычайной тесноты земного шара, встретив на улице младшего унтер-офицера Иванова?
Было их, Ивановых, – не счесть, что морского песку было их, Ивановых, ты не знал ни имен их, ни лиц, но все они знали имя твое, и лицо, и даже голос, уважаемый мой читатель!
И пусть не сделал ты означенному Иванову никакого зла, кроме как подарил, за ненадобностью, шашку свою и шпоры – все равно он навеки запомнит тебя и, встретив тебя где-нибудь в четвертом по счету городе, когда ты – мещанин Попов – идешь в совнархоз как специалист по мыловаренному делу, неминуемо узнает в тебе бывшего поручика Журавлева.
Тогда призовут тебя в соответствующее учреждение и спросят:
– Вы бывший офицер?
– Да.
– Поручик?
– Да.
И отправят в тот же день на фронт, и то лишь благодаря заступничеству батальонного командира Иванова!
Все это я говорю к тому, что судьба поручика, как нельзя больше, соответствовала указанным предположениям вплоть до неупомянутой выше, но тем не. менее подразумеваемой теплушки одного из двигающихся против Деникина эшелонов.
Теплушка! Знаете ли вы, что такое теплушка? И если вы не лежали вниз животом на украденных в пути досках, служивших одновременно и столом, и сиденьем, и кроватью, если из этих же самых досок не разводили огня, за неимением печки, прямо на полу вагона и если вы не бегали потом на каждой остановке за куском годного щита или за поленом, которые надо было стащить у станционного сторожа с опасностью для жизни этого самого, конечно, сторожа, и если, наконец, со страхом и трепетом не открывали вы, что ваше собственное белье служит прибежищем для целого лагеря популярнейших насекомых, – если вы не знаете всего этого, вы, читатель, не знаете, что такое теплушка!
И, не зная, что такое теплушка, вы не сможете вообразить вагона третьего класса, тем более что поручик Журавлев ехал с фронта в командировку на две недели даже не в третьем, а во втором классе, и притом с мягкими диванами!
И после этого неудивительно, что двухнедельный срок давным-давно прошел, а поручик в полк не возвращался, а потом и при всем желании не мог вернуться, ибо военное счастье, как и судьба человека, переменчиво.
Отхлынула красная волна и оставила нашего героя в пятом по счету пункте его кратковременных остановок на произвол новой, теперь уже белой, волны. Так морская волна, унося легковесные щепки, оставляет тяжелые камни на берегу, и лежат эти камни до новой волны, чтобы та, только омыв их, снова и снова оставила на том же самом месте.
четвертая глава
застает поручика в тот момент, когда он, оправившись от болезни, проходит по улице и видит приказ о немедленной, под угрозой расстрела, явке всех офицеров, явке, от которой только болезнь или, пожалуй, скоропостижная смерть может избавить человека. Но этот приказ вызвал в душе мещанина города Ряжска Попова довольно-таки злорадное чувство.
Где ты, младший унтер-офицер Иванов? Твоя судьба зло подшутила над тобой, Иванов! Вместо ордена Красного Знамени заслужил ты глубокую рану на левом плече – подарок золотопогонного белогвардейца! Не под музыку при речах хоронили тебя, стало, может быть, тело твое добычей собак, и белеют где-нибудь до сих пор твои кости…
Спи с миром, честный борец за освобождение трудящихся!
